Идеал человеческого единства

Глава двадцать восьмая. Единство во многообразии (Перевод с английского А. Фесюна)

Необходимо всегда иметь в виду основные движущие силы и реалии жизни, если мы не хотим быть втянуты своевольным господством логического разума с его приверженностью точным и ограничивающим нас идеям в эксперименты, которые, какими бы удобными в употреблении или соблазнительными для все соразмеряющей и соединяющей воедино мысли они ни казались, вполне могут повредить и подорвать корни жизни. Дело в том, что кажущееся совершенным и приемлемым для логического разума может находиться вне сферы правды жизни и насущных нужд человечества. Общность не есть случайная или нереальная идея, поскольку это - сама основа существования. В скрытом виде единство лежит в основе всех вещей, этот развивающийся дух движется в Природе, дабы реализоваться, достигнув вершины; эволюция идет через множественность - от простого единства к множественному. Человечество движется к общности, и однажды оно это поймет.

Единообразие не есть закон жизни. Жизнь существует во множественности; она требует, чтобы каждая группа, каждое существо были хотя и едины с остальными в своей всеобщности, но все же уникальны по принципу организации или каким-то специфическим деталям. Чрезмерная централизация, являющаяся условием единообразия труда, не есть правильный метод жизни. Разумеется, порядок - это жизненный закон, но он не является искусственным регулятором жизни. Здравый закон - тот, что приходит изнутри, как результат, найденный природой со своим собственным законом и по законам отношений с другими. Таким образом, истинным порядком является тот, что основан на максимально возможной свободе, ибо свобода есть одновременно и условие обособленности от других, и условие отыскания самого себя. Природа обеспечивает эту обособленность, подразделяясь на группы, и решительно настаивает на свободе индивидуальностей, входящих в группу. Поэтому, чтобы общность человечества была надежной и соответствовала глубочайшим законам жизни, она должна основываться на свободном объединении в группы, и эти группы в свою очередь должны быть естественными союзами свободных индивидов. Это идеал, который в современных условиях - да, пожалуй, и в ближайшем будущем,- разумеется, невозможно осуществить; однако его следует постоянно держать в поле зрения, так как чем ближе мы к нему, тем больше убеждаемся, что мы на правильном пути. В человеческой жизни много наносного, в этом причина большинства ее наиболее глубоко укоренившихся пороков; человек неоткровенен с собой или неискренен с Природой - и вот он спотыкается и страдает.

Утилитарная необходимость естественных группировок становится очевидной, если рассмотреть цели и действие одного великого принципа разделения в мире - неистребимое разнообразие языков. Попытки создать единый язык для всего человечества были особенно настойчивы в конце прошлого и начале нынешнего века; они выразились в нескольких экспериментах, не давших никакого результата. Какова бы ни была нужда в посреднике для человеческого общения и каким бы образом она ни могла быть удовлетворена - использованием условного искусственного языка либо какого-нибудь естественного, каким был, к примеру, латинский (а позже - до некоторой степени французский) в культурных общениях европейских наций или санскрит для народов Индии,- любая унификация, которая уничтожала или заглушала, преуменьшала или затрудняла свободное применение национальных языков в мире, всегда наносила вред человеческой жизни и прогрессу. В предании о Вавилонской башне разноязыкость рассматривается как проклятье, посланное людям; все же, каковы бы ни были неудобства,- а с ростом цивилизации и расширением связей между народами их становится все меньше,- многообразие языков скорее можно назвать благословением, а не проклятьем, величайшим даром, а не изъяном человечества. Бесцельное преумножение - всегда зло; усиленное увеличение количества различных языков, которые не служат истинному выражению многообразия духа и культуры,- это не помощь, а помеха; однако такое увеличение, хоть оно и существовало в прошлом^*, в будущем вряд ли возможно. Наблюдается, скорее, противоположная тенденция. В давние времена разнообразие языков препятствовало обмену знаниями и взаимной симпатии и часто служило прямым поводом для антипатии, что приводило к еще большей замкнутости. Отсутствие достаточного взаимопроникновения было причиной с одной стороны весьма пассивной тяги к взаимопониманию и с другой - обилия прискорбных фактов активного непонимания. Это, однако, являлось неизбежным злом, присущим специфическому периоду роста, преувеличенной в те времена необходимостью скорейшего развития крайне обособленных групп внутри человечества. Этот недостаток не изжит полностью и до сих пор. Однако в ходе взаимного общения и с ростом потребности отдельных лиц и целых народов узнать мысли, дух и характер своих партнеров появилась тенденция к его исчезновению, и нет такой причины, чтобы он не исчез окончательно.

^* (Насколько мне известно, педанты насчитывают в Индии несколько сотен языков. Это неразумное заблуждение; есть около дюжины языков значительных, остальные - либо диалекты, либо остатки племенных говоров, обреченных на скорое исчезновение.)

Языковое многообразие служит двум важным потребностям человеческого духа: единству и обособленности. Язык помогает привлечь того, кто на нем говорит, в определенное большое сообщество, где развивается мысль, формируется темперамент и зреет дух. Он является тем интеллектуальным и эстетическим средством выражения и связи, которое умеряет разделение (там, где оно есть) и укрепляет единство (там, где оно достигнуто). Особенно важно то, что он наделяет национальное или расовое сообщество чувством самосознания, способствует общности самовыражения и фиксирует общие достижения. С другой стороны, язык - средство дифференциации наций, возможно - самое эффективное, это не бесплодный принцип простого разделения, а способ плодотворного и полезного разграничения. Каждый язык есть символ и сила души народа, который изначально на нем говорит. Именно благодаря ему каждому народу присущ свой собственный дух, характер мышления, образ жизни, знания и опыт. Даже если нация с радостью принимает мысли, жизненный опыт, духовное влияние других народов, язык все же трансформирует их в нечто новое для себя, обработанное по-своему, и таким образом обогащает жизнь человечества плодотворными заимствованиями, а не просто повторяет достижения других. Таким образом, для нации, для групповой души совершенно необходимо сохранять свой язык, превращать его в сильный и живучий инструмент культуры. Нация, раса, утратившая свой язык, не может жить дальше настоящей и полноценной жизнью. Это право народа на собственную национальную жизнь есть одновременно право человечества жить одной с миром жизнью.

То, как много теряет определенная человеческая группа, не обладая своим языком либо заменяя национальное средство самовыражения на чужую форму речи, мы можем увидеть на примере британских колоний - Соединенных Штатов Америки и Ирландии. По своей психологии люди, проживающие в колониях, составляют отдельный народ, хотя и не являются отдельной нацией. Будучи преимущественно, или по большей части, английского происхождения, придерживаясь общих с англичанами политических и социальных симпатий, они не есть копии англичан, у них совершенно отличный темперамент, свои привычки и выработавшийся специфический характер. Однако эта индивидуальность может проявиться лишь в самых внешних сторонах их жизни, да и то недостаточно эффективно и плодотворно. В общей мировой культуре эти британские колонии не занимают какого-либо мало-мальски значимого места, поскольку не обладают своей национальной культурой, поскольку, что определяется их языком, есть и должны быть не более чем английскими провинциями. Какими бы особенностями ни обладала их творческая деятельность, они так и остаются провинциалами, не имеющими своей собственной интеллектуальной, эстетической и духовной жизни, значимой для всего человечества. По той же причине Америка, несмотря на ее независимую политику и мощную экономику, в культурном плане является европейской провинцией: юг и центральная часть говорят по-испански, а север - по-английски. Правда, Соединенные Штаты стремятся прийти к независимому культурному существованию, но в этом плане их успехи несоизмеримы с тем политическим влиянием, которого они добились. В культурном отношении они все еще в большой степени провинция Англии. Ни их литература, несмотря на появление двух-трех значительных имен, ни искусство, ни философская мысль, ни что-либо другое, произведенное высоким уровнем сознания, не достигло зрелого и независимого своеобразия. И все это потому, что средство их самовыражения, язык, который национальное сознание формирует и которым формируется само это сознание, был создан и продолжает развиваться в другой стране, с другим образом мышления; именно там его центр, именно там создаются законы его трансформации. В старые времена Америка преобразила бы английский язык в соответствии со своими нуждами до такой степени, что он стал бы совершенно новым языком, как это произошло у средневековых народов с латынью, когда они создали свои характерные средства самовыражения; однако в современных условиях сделать это далеко не легко^*.

^* (Сейчас утверждают, что подобное независимое развитие языка в Америке имеет место; следовало бы более тщательно проверить, насколько это соответствует действительности: в настоящее время наблюдается не более чем провинциализм - появление разновидности национального жаргона и расового чудачества в языке. Даже в максимально обозримом будущем это будет лишь род диалекта, но не национальный язык.)

В Ирландии был свой язык в те времена, когда она представляла собой самостоятельную свободную нацию со своей культурой, и его исчезновение явилось потерей как для ирландцев, так и для всего человечества. Ведь этот кельтский народ, сильный духом, с живым умом и утонченным воображением, сделавший так много для развития европейской культуры и религии, в нормальных условиях мог бы дать миру так много за все прошедшие века! Однако навязанный ему иностранный язык и превращение страны в провинцию привело к многовековому молчанию и застою в ирландской культуре, к появлению в европейской жизни мертвого элемента. Мы не можем рассматривать как адекватную компенсацию за эту потерю то небольшое косвенное влияние этого народа на английскую культуру или тот прямой вклад, который сделали несколько одаренных ирландцев, вынужденных использовать для выражения своего природного таланта чужую форму мысли. Даже когда Ирландия, борясь за свободу, стремилась возродить свой дух и пробудить его голос, ей очень помешало вынужденное пользование языком, который не мог естественно выразить ее душу и своеобразие. Возможно, со временем она преодолеет это препятствие, сделает английский язык своим, станет выражать себя через его посредство, но очень нескоро наступит (если наступит вообще) тот час, когда она будет делать это с той же полнотой, силой и раскованной индивидуальностью, как это было бы возможно в галльской речи. Она попыталась возродить эту речь, но естественные преграды были и, похоже, всегда будут слишком серьезными и труднопреодолимыми, чтобы добиться в этом какого бы то ни было значительного успеха.

Другой яркий пример - современная Индия. Ничто так не препятствовало скорейшему прогрессу, ничто столь успешно не мешало ее самоопределению и развитию в современных условиях, как долгое преобладание английского языка в качестве средства культуры над исконно индийскими. Весьма примечательный факт, что один из индийских народов сразу же отказался принять это ярмо, приложив все усилия для развития своего языка, отдав этому делу свои природные способности и энергию, забросив все остальное, пренебрегая торговлей и рассматривая политику лишь как интеллектуальную забаву и упражнение в риторике,- это были бенгальцы; они первыми сумели, проникшись национальным духом, заставить весь мир услыхать голоса своих великих сынов, дали ему первого современного индийского поэта и индийского ученого с мировым именем, возродили к жизни гибнущее индийское искусство, вновь возвратили Индии ее достойное место в мировой культуре и в результате обрели ясное политическое самосознание и активные политические движения,- не имитирующие или подражательные, но жизнеспособные, что видно по их главным целям^*. Так много значит язык для жизни нации и так много - для всего человечества, что духовные сообщества должны сохранять, развивать и использовать каждое - свой естественный аппарат выражения.

^* (К настоящему времени, разумеется, все изменилось, и эти замечания уже неприложимы к действительному состоянию вещей в Индии.)

Общий язык подразумевает единство, так что можно говорить о том, что единство человеческого рода требует единства языка; однако предшествовать этому всеобщему благу должны преимущества множественности языков, как ни велика была бы эта временная жертва. Однако язык закрепляет реальное, плодотворное, жизненное единство только в том случае, если является естественным способом выражения народа или становится таковым путем долгой адаптации и развития изнутри. История языков, которые не были родными людям, говорившим на них, достаточно печальна. Они всегда имели тенденцию стать мертвыми языками, постепенно теряя жизненную силу, принося плоды, лишь будучи раскомпонованы и преобразованы в новые производные языки либо - не прижившись, но дав сильный импульс языкам, существовавшим прежде. Латынь, после векового своего "господства" на Западе, омертвела, лишилась творческой потенции, не произвела ничего нового или живительного в культуре народов, говоривших на ней; даже такая сила, как христианство, не смогла вдохнуть в нее жизнь. Времена, когда латынь была средством выражения европейской мысли, оказались периодом самого косного консервативного и наименее плодотворного образа мышления. Полнокровная духовная жизнь проявлялась лишь тогда, когда языки, возникшие на останках умирающей латыни, или те первоначальные, что не были забыты, занимали свое законное место в культуре как законченный инструмент национального выражения. Ведь для национального языка недостаточно, чтобы на нем просто говорили люди; он должен отражать их духовную жизнь и мысли. Язык, сохранившийся лишь в форме местного говора или провинциальной речи, как, например, уэлльский после английского завоевания, бретонский или провансальский во Франции, чешский, сохранившийся в Австрии, литовский и латышский в царской России, скудеет, стерилизуется и уже не может сохранить жизнеспособность.

Язык есть проявление культурной жизни народа, стимулятор духа, проявляющийся в мыслях и сознании, всегда присутствующий и обогащающий ищущие души этого народа. Именно в нем мы находим сам феномен и преимущества множественности, гораздо более, нежели в других внешних проявлениях; все указанные выше справедливые моменты важны, поскольку одинаково относятся к тому, что он выражает, символизирует и чему служит инструментом. Различия в языках стоит сохранять, поскольку стоит сохранять различия в культурах и разнообразие проявлений души у разных групп, поскольку без такого различия жизнь не была бы полной; если же этого не будет, возникнет опасность почти неизбежного упадка и застоя. Растворение национальной специфичности в единообразном человеческом сообществе, о котором мыслитель-систематик грезит как об идеале и которое, как мы видели, представляет собой реальную возможность и, более того, неизбежность, если определенная тенденция становится доминирующей, может привести к политическому миру, экономическому процветанию, совершенному управлению, решению сотни материальных проблем, как это было в древности в Римской империи, хотя и до меньшей степени; но что во всем этом хорошего, если происходит нетворческая стерилизация сознания и оскудение души народа? Уделяя особое внимание культуре, сознанию и духу, нет никакой необходимости недооценивать материальную сторону жизни; в мои задачи вовсе не входит преуменьшать то, чему сама природа придает столь большое значение. Напротив, внешнее и внутреннее зависят друг от друга. Ведь мы видим, что в жизни нации расцвет отечественной культуры, умственной и духовной жизни всегда являются частью общего движения, в которое включены также и внешние политические и экономические силы; вообще - практическая жизнь нации. Культура вызывает или усиливает материальный прогресс, но и сама она нуждается в нем для своего более полного и успешного процветания. Мир, благосостояние, устоявшийся порядок на земле - вот то, чему следует лежать в основе великой мировой культуры, в которой объединится все человечество; но ни внешнее, ни внутреннее единство не может быть лишено элемента еще более важного, нежели мир, порядок, благосостояние, свобода и жизнестойкость - разнообразия, свободы как для группы, так и для индивида, которые только и смогут утвердить указанные блага. Не однообразие, не логически простая, научно выверенная, прекрасно скроенная механическая одинаковость, но живое единство, полное здоровой свободы и различий, являет идеал, который нам следует всегда иметь в виду и стремиться реализовать в будущем.

Однако как этого добиться? Ведь если чрезмерное единообразие и централизация зачастую приводят к исчезновению необходимых специфических особенностей и совершенно необходимых свобод, то серьезные различия и сильный групповой индивидуализм могут привести к неистребимому сохранению старого сепаратизма или частому к нему возврату, что будет препятствовать полному единству человеческого общества, просто не даст ему укорениться. Ибо для скомпонованных групп или подразделений будет недостаточно иметь определенную административную и законодательную независимость, как в американских штатах, если, как и там, свобода будет ограничена формальным отличием, а любое отклонение от общей нормы, проистекающее из отличия внутреннего, более глубокого, будет встречать всяческие препоны или просто запрещаться. Не будет также достаточным единство плюс местная независимость германского типа, поскольку там довлеющей силой был объединяющий и дисциплинирующий прусский дух, а независимость существовала лишь формально. Не предложит нам ничего стоящего даже английская колониальная система, так как, хотя здесь мы и видим местную независимость и явную обособленность, мозгом, центром и ведущей духовной силой остается страна-метрополия, а все остальное - в лучшем случае отдаленные форпосты англо-саксонской мысли^*. Швейцарская кантональная система также не обеспечивает плодотворного единства; если отвлечься от незначительных его проявлений, мы увидим разобщенную жизнь народов и дух практицизма, отмеченный зависимостью от трех иностранных культур, которые резко разделяют население,- общей культуры в Швейцарии не существует. Одним словом, возникает проблема, подобная той, что стоит сейчас перед Британской империей (только более масштабная и сложная): как, если это вообще возможно, объединить Великобританию, Ирландию, Египет, Индию и другие британские колонии в реальную общность, собрать воедино их достижения, использовать их энергию для общего дела, помочь им найти место своей национальной индивидуальности в межнациональной жизни так, чтобы в Ирландии сохранился ирландский дух, образ жизни и культурные устои, в Индии - индийские, другие народы развили бы свои национальные основы, будучи объединены не "британизацией", что было идеалом ушедших в прошлое времен построения империи, но собраны воедино более великим, хотя еще и нереализованным принципом свободного союза. Никогда еще не предлагалось никакого решения, кроме разве что "системы пучка" или, скорее, "букета", в котором веточки не имели единого ствола ни сейчас, ни в прошлом,- его просто не существовало, но были связаны искусственными узами административного единства, которые в любой момент могли быть порваны центробежными силами.

^* (Возможно, сейчас дела обстоят и лучше, однако эти улучшения не зашли далеко.)

Как бы то ни было, следует сказать одно: единство - это первейшая необходимость, оно должно быть достигнуто любой ценой, точно так же, как национальное единство было достигнуто разрушением отдельных местных общин; затем, может быть, найден новый принцип объединения, сохраняющего различия наций, объединенных в сообщество. Но эта параллель становится иллюзорной, так как отсутствует один важный фактор. Ведь история рождения нации представляет собой слияние мелких групп в большое объединение, существующее среди таких же больших сообществ. Духовное наследие малых групп, давшее такие великолепные культурные (но совершенно неудовлетворительные политические) результаты в Греции, Италии и Индии, было утеряно, но жизненный принцип многообразия сохранился в различных обществах и в культурной жизни континента как общее основание. Здесь же невозможно что-либо подобное. Здесь будет единое сообщество, мировая нация, где исчезнут все источники множественности. Таким образом, внутреннее стремление к многообразию должно быть видоизменено, каким-то образом заглушено, но сохранено и стимулировано к выживанию. Не исключено, что этого не случится; может возобладать идея унифицирования, что превратит существующие нации не более чем в географические провинции или административные департаменты единого государства с хорошо отлаженным механизмом. Однако в этом случае от самой жизни неизбежно придет возмездие - либо в виде упадка, гибели и исчезновения, что приведет к новым разделениям, либо в виде некоего внутреннего протеста. Может возникнуть, к примеру, "анархическое евангелие", которое разрушит мировой порядок для нового созидания. Вопрос состоит в том, нельзя ли разработать некий принцип единства во многообразии, с помощью которого можно было бы если не совсем избежать сложного процесса созидания и разрушения нового и возврата к старому, то, по крайней мере, ослабить его воздействие и придать его ходу более спокойный и гармоничный характер.