Глава двенадцатая. Разное (Перевод с английского Л. Биндеман)

Как мало знает мир о том, как много моим так называемым величием я обязан тяжкому изнурительному труду молчаливых, самоотверженных, умелых, чистых душой рабочих, мужчин и женщин.

Я считаю себя тугодумом. До меня порой долго доходит то, что другие схватывают на лету, но я не печалюсь. Развитию умственных способностей есть предел,- стремление души к совершенству беспредельно.

Не погрешу против истины, сказав, что интеллект всегда играл второстепенную роль в моей жизни. Я - недалекий человек и живой пример того, что бог дарует верующему ровно столько ума, сколько ему надобно. Я всегда почитал старших, умудренных жизнью людей и полагался на них. Но всего превыше я ставил истину, и потому, как бы ни был тяжек мой путь, он казался мне легким.

Большинство посланий, обращенных ко мне, уснащено хвалебными эпитетами, невыносимыми для меня. Они не приносят пользы ни мне, ни сочинителям. Безудержная хвала унижает: приходится признавать, что я ее не заслуживаю. Да и та, что заслужена,- чрезмерна. Хвала не может укрепить добродетель. Но, если утратить бдительность, она может легко вскружить голову. О добре, творимом человеком, чаще лучше всего умолчать. Следовать доброму примеру - вот самая искренняя похвала.

Цель всегда удаляется от нас. Чем мы ближе к ней, тем яснее осознаем, что мы ее недостойны. Удовлетворение приносит борьба за достижение цели, а не само достижение. Большая борьба - большая победа.

Я никогда не воображал, что моя миссия - быть странствующим рыцарем, вызволяющим людей из трудного положения. Мое скромное дело - показать людям, что им самим под силу справиться с собственными трудностями.

Я - не провидец. Я не приемлю ореола святости. Я от мира сего, я земной... Я подвержен слабостям не меньше, чем вы. Но я видел мир. Я. жил в нем с широко открытыми глазами. Я прошел через самые суровые испытания, какие выпадают на долю человека. Я прошел эту науку.

Я никогда не делал фетиша из последовательности. Я - поборник Истины и говорю то, что чувствую и думаю в данный момент по тому или иному поводу, безотносительно к тому, что говорил об этом раньше... И по мере того, как мое видение мира проясняется, с опытом проясняются и мои взгляды. Там, где я намеренно переменил точку зрения, я не стараюсь это скрыть, иначе лишь проницательный взгляд заметит постепенную, незначительную эволюцию.

Я совсем не забочусь о том, чтобы выглядеть последовательным. В своем поиске Истины я отказался от многих идей и узнал много нового. Хоть я и стар, я не чувствую, что мой духовный рост прекратился или что он приостановится с угасанием жизни. А что меня действительно волнует, так это готов ли я в любую минуту повиноваться зову Истины, своего бога.

Когда я пишу, я не думаю о том, что написано мною раньше. Моя цель - не соблюсти верность прежним высказываниям, а быть верным Истине, какой она представляется мне в данный момент. В результате я духовно рос от Истины к Истине и избавил свою память от излишнего напряжения. Более того, когда мне пришлось сопоставить мои работы пятидесятилетней давности с последними, я не обнаружил в них несоответствия. Те же из моих друзей, кто его обнаружит, могут руководствоваться последними работами, если, разумеется, не предпочтут старых. Но прежде чем сделать выбор, пусть попытаются уяснить себе, нет ли скрытого соответствия между двумя кажущимися несоответствиями.

Корни моего несотрудничества не в ненависти, а в любви. Моя вера строжайше запрещает мне ненавидеть кого бы то ни было. Я постиг эту простую и великую науку в двенадцать лет из школьного учебника, и глубокая убежденность в ее правоте живет во мне и поныне. Она растет во мне с каждым днем. Это моя пламенная страсть.

То, что присуще людям, присуще и нациям. Люди не способны прощать слишком многое. Слабые никогда не прощают. Умение прощать - свойство сильных.

Страдание имеет свои вполне определенные границы. Страдание бывает разумное и неразумное, и когда достигается какой-то предел, продолжать страдать неразумно и даже в высшей степени глупо.

Мы станем поистине духовно богатой нацией лишь тогда, когда явим миру больше истины, чем золота, больше бесстрашия, чем пышной демонстрации власти и богатства, больше милосердия, чем себялюбия. Стоит нам очистить наши дома, дворцы и храмы от атрибутов роскоши и внести в них атрибуты нравственности, мы одолеем любые враждебные силы вместе взятые, не обременяя себя расходами на содержание огромной милиционной армии.

За моим несотрудничеством - всегда необоримое желание сотрудничать по малейшему поводу даже с худшим из моих недругов. Для меня, весьма несовершенного смертного, вечно уповающего на милость божью, нет людей неисправимых.

Не будь у меня чувства юмора, я бы давно покончил с собой.

Моя философия, если таковая существует, отрицает возможность причинять вред чьему-нибудь делу силами извне. Вред причиняется - и заслуженно - лишь в том случае, если дело неправое или если борцы за правое дело изменяют ему, проявляют малодушие или моральную нечистоплотность.

Будь я таким, каким хочу стать, мне не пришлось бы убеждать людей в своей правоте. Мои слова сразу же достигали бы цели. Одного моего желания было бы достаточно, чтобы произвести нужный эффект. Но я мучительно сознаю, сколь ограничены мои возможности.

Рационалисты - замечательные люди; рационализм, претендующий на всемогущество,- безобразное чудовище. Приписывать разуму всемогущество - такое же скверное идолопоклонничество, как обожествление каменных и деревянных идолов. Я не ратую за то, чтобы ограничить власть разума, а призываю отдать должное тому в нас, что его освящает.

В какой бы области ни проводилась реформа, необходимо постоянное изучение предмета, доскональное овладение им. Причина частичных и полных неудач всех реформистских движений, весьма достойных по замыслу, коренится в невежестве, ибо отнюдь не каждый проект, именующийся реформой, достоин этого названия.

Когда имеешь дело с живыми существами, сухой силлогистический метод приводит не только к логическим ошибкам, но иногда и к потере всякой логики. Упустишь какую-нибудь мелочь и утратишь контроль над всей совокупностью факторов, за которыми стоят люди, тогда скорее всего и придешь к неправильному выводу. Поэтому конечная истина никогда не достигается, мы лишь приближаемся к ней, да и то если проявляем чрезвычайную деликатность.

Скверная привычка утверждать, что другие мыслят неправильно, а мы - правильно и что те, кто придерживаются иных с нами взглядов,- враги отечества.

Давайте уважать наших противников за ту же честность побуждений и патриотизм, на которые мы претендуем сами.

Я действительно часто разочаровывался в людях. Одни обманывали меня, другие не выдерживали испытаний. Но я не сожалею о своей былой привязанности к ним. Ведь несотрудничество знакомо мне, равно как и сотрудничество. Самый целесообразный и достойный способ человеческого поведения - верить людям на слово, если, конечно, нет веских причин поступать наоборот.

Если мы хотим добиться успеха, следует не повторять историю, а творить новую. Наш долг - обогатить наследие, оставленное нам предками. Делаем же мы открытия в феноменальном мире, так почему нам объявлять себя несостоятельными в царстве духа? Разве нельзя умножать исключения, чтобы сделать их правилом? Должен ли человек прежде всего быть зверем, а уж потом человеком, если он вообще может им быть?

Каким бы незначительным делом вам ни пришлось заниматься, выполняйте его наилучшим образом. Уделяйте ему столько же внимания, сколько тому, которое считаете важным. Именно по этим незначительным делам и станут судить о вас.

Я вовсе не склонен к предрассудку восхвалять все древнее только потому, что оно древнее, или превозносить все индийское только за то, что оно индийское.

Я не сторонник необоснованного поклонения всему, что именуется "стариной". Я без колебания отвергаю все дурное и безнравственное, каким бы старинным оно ни было, но, сделав эту оговорку, признаюсь вам, что обожаю старинные обычаи; мне больно думать, что люди в погоде за всем современным презрели старые традиции и не соблюдают их в повседневной жизни.

Нравственное поведение не в том, чтобы идти протоптанным путем, а в том, чтобы самому найти правильный путь и бесстрашно им следовать.

Право подвергать людей самой суровой критике заслуживает тот, кто убедил их в своей любви к ним, в здравости своих суждений, кто уверен, что его ничуть не взволнует, если люди не примут его идей, не воспользуются ими. Другими словами, критику нужен дар ясного восприятия мира и безграничная терпимость.

Слово "преступник" должно исчезнуть из нашего словаря. Либо следует признать, что мы все преступники. "Кто без греха, пусть первым бросит камень". И никто не решился бросить камень в блудницу. "Все мы тайные преступники",- сказал однажды тюремщик. В этих словах, произнесенных наполовину в шутку,- большая доля правды. Поэтому пусть отверженные станут нашими добрыми товарищами. Я знаю, что это легче сказать, чем сделать. А ведь именно к милосердию призывает нас "Гита" и, по сути дела, все религии.

Человек - хозяин собственной судьбы в том смысле, что у него есть свобода распоряжаться своей свободой. Но к чему это его приведет - человеку неизвестно.

Доброта должна дополняться знанием. Сама по себе доброта не приносит большой пользы. Надо сохранять прозорливость, без которой немыслима отвага души и сильный характер. В решающий момент надо знать, когда говорить и когда молчать, когда действовать и когда воздержаться от поступков. Действие и бездействие в этих обстоятельствах сродни и отнюдь не противоречат друг другу.

Все сотворенное богом, живое и неживое, имеет свою хорошую и плохую стороны. Мудрый человек подобен птице из сказки, что отделяла сливки от молока и лакомилась ими, не притрагиваясь к снятому молоку,- он во всем найдет хорошее и отвернется от дурного.

Сорок лет тому назад, когда я переживал тяжелейший приступ скептицизма и сомнения, я прочитал книгу Толстого "Царство божие внутри вас", и она произвела на меня глубочайшее впечатление. В то время я был поборником насилия. Книга Толстого излечила меня от скептицизма и сделала убежденным сторонником ахимсы. Больше всего меня поразило в Толстом то, что он подкреплял свою проповедь делами и шел на любые жертвы ради истины. Удивительно, в какой простоте и скромности жил Толстой! Рожденный и воспитанный в роскоши и комфорте богатой аристократической семьи, щедро осыпанный земными благами, какие только можно пожелать, этот человек, познавший все радости жизни, отвернулся от них в расцвете лет и никогда больше ими не прельщался.

Он был самый честный человек своего времени. Вся его жизнь - постоянный поиск, непрерывное стремление найти правду и воплотить ее в жизнь. Толстой никогда не пытался скрыть правду, приукрасить ее; не страшась ни духовной, ни светской власти, он показал миру вселенскую правду, безоговорочную и бескомпромиссную.

Он был величайшим поборником ненасилия нашего времени. Никто на Западе, ни до него, ни после, не писал о ненасилии так много и упорно, с такой проникновенностью и прозорливостью. Более того, выдающийся вклад Толстого в развитие идеи ненасилия способен посрамить нынешнее узкое и искаженное толкование ее у нас на родине сторонниками ахимсы. Несмотря на то, что Индия гордо заявляет о своем праве считаться karmabhumi - страной, осуществившей ахимсу, несмотря на замечательные открытия в этой области наших древних мудрецов то, что ныне у нас именуется ахимсой, похоже на пародию. Истинная ахимса должна означать полную свободу от злой воли, гнева и ненависти и беспредельную любовь ко всему сущему. Являя своей жизнью образец истинной высочайшей ахимсы, Толстой с его огромной, как океан, любовью к людям служит нам маяком и неиссякаемым источником вдохновения. Критики Толстого писали порой о том, что он потерпел в жизни крах, что он так и не осуществил свой идеал,- не нашел таинственной зеленой палочки, которую искал всю жизнь. Я не согласен с этими людьми. Верно, Толстой сам писал о своих неудачах. Но это лишь подтверждает его величие. Возможно, Толстой так и не осуществил своей мечты, но такова участь человека. Ни одному существу из плоти и крови не дано достичь совершенства по той простой причине, что совершенство немыслимо, пока не преодолеешь полностью свой эгоизм, а от эгоизма не избавишься, пока пребываешь в оковах плоти. Толстой любил повторять: как только поверишь в то, что достиг идеала, дальнейшее развитие приостанавливается и начинается движение вспять, ведь ценность идеала в том, что он удаляется, по мере того, как мы приближаемся к нему. Следовательно, заявления, что Толстой, по собственному признанию, не осуществил свой идеал, ничуть не уменьшают его величия, а лишь подчеркивают его скромность.

Часто поднимали шум из-за так называемых противоречий в жизни Толстого, но противоречия эти скорей мнимые, чем реальные. Постоянное развитие - закон жизни, и человек, строго придерживающийся собственных догм лишь из боязни показаться непоследовательным, неизбежно ставит себя в дурацкое положение. Потому-то Эмерсон и сказал, что глупая последовательность - пугало ограниченных умов. Пресловутая непоследовательность Толстого - показатель его роста и страстной приверженности правде. Толстой часто казался непоследовательным потому, что ему было всегда тесно в рамках собственного учения. О его неудачах знали все, о его душевных муках и победах над собой - он один. Мир видел лишь поражения Толстого, победу прежде всего не замечал он сам. Противники пытались нажить капитал на его ошибках, но Толстой всегда был самым строгим своим критиком. Он не давал себе пощады; не успевали критики указать на его ошибки, как он сам возвещал о них на весь мир, тысячекратно преувеличивая их и налагая на себя кару, казавшуюся ему необходимой. Толстой приветствовал критику, даже когда она бывала чрезмерно резкой, и, как все великие люди, боялся людской хвалы. Он был велик даже в своих заблуждениях, и они являлись критерием но тщетности его идеалов, а его успеха.

Еще одна великая идея Толстого - "труд ради хлеба насущного". Каждый должен в поте лица зарабатывать свой хлеб; жестокая нищета в мире объясняется тем, что люди уклоняются от этой своей обязанности. Толстой полагал лицемерием и мошенничеством все проекты по облегчению жизни бедствующих масс за счет филантропии богатых, наслаждающихся роскошью и праздностью; пусть слезут с хребта бедняков, говорил он, и пресловутая филантропия никому не понадобится.

Верить для Толстого означало трудиться. И на склоне лет этот человек, проживший жизнь в холе и неге, занялся тяжелым физическим трудом. Он стал сапожником и крестьянином, работал, не разгибаясь, по восемь часов в день. Но физический труд не притупил его могучего интеллекта - напротив, он лишь придал ему остроту и блеск; именно в этот период, в свободное от избранного им тяжелого труда время он написал книгу "Что такое искусство?", которую считал своим лучшим произведением.

С Запада в нашу страну хлынул поток литературы, зараженной вирусом потакания человеческим слабостям, она преподносится в броской привлекательной форме, поэтому наша молодежь должна быть начеку как никогда. Наш век - век меняющихся идеалов и тяжелых испытаний, в этот кризисный период важнее всего, чтобы для молодежи, особенно индийской, стало примером самоограничение Толстого, ибо только оно может даровать подлинную свободу нам, нашей стране и всему миру. Мы сами в большей степени, нежели Англия либо кто-нибудь еще, преграждаем себе путь к свободе своей инерцией, апатией, социальной бездеятельностью. Если мы очистимся от этой скверны, никакая сила на земле не помешает нам обрести сварадж. В этот час испытаний, выпавших на нашу долю, молодежь должна непременно следовать трем основным заповедям Толстого, упомянутым мной выше.

Нас приучили думать, что красивое не обязательно полезно, а полезное не может быть красивым. Я хочу показать, что полезное тоже может быть красивым.

Люди, утверждающие, что их цель - "искусство для искусства", не могут достичь своей цели. Искусству есть место в жизни, стоит ли задаваться вопросом: "Что такое искусство?" Но искусство - только средство к достижению цели, к которой мы все должны стремиться. Когда же искусство становится самоцелью, оно порабощает и унижает человека.

Все сущее имеет две стороны - внешнюю и внутреннюю. Вопрос в том, по-моему, чему отдать предпочтение. Внешняя сторона ничего не значит, если не помогает выявить внутреннюю. Все подлинное искусство - выражение души. Форма ценна лишь постольку, поскольку позволяет раскрыть духовную суть человека. Искусство такого рода наиболее притягательно для меня. Я знаю многих людей, именующих себя художниками, получивших признание, но не вижу в их работах и намека на беспокойство души, порыв души к совершенству.

Я люблю музыку, как и другие виды искусства, но не придаю им такого значения, как принято. К примеру, я не признаю ценность тех видов искусства, восприятие которых требует специальных познаний... Когда я устремляю взор в усыпанное звездами небо и созерцаю его беспредельную красоту, оно раскрывает мне больше, чем все человеческое искусство. Это не означает, что я хочу умалить ценность работ, которые называются художественными, но, сравнивая их с бесконечной красотой природы, я остро чувствую их несовершенство... Жизнь выше любого искусства. Более того, я заявляю, что человек, чья жизнь близка к идеалу,- величайший художник, ибо что есть искусство без надежной основы и остова благородной жизни?

Прекрасные творения рождаются истинным постижением мира. Если моменты прозрения редки в жизни, они редки и в искусстве.

Подлинное искусство принимает во внимание не только форму, но и то, что кроется за ней. Есть искусство, которое убивает, и искусство, которое дарует жизнь. Подлинное искусство - свидетельство счастья, удовлетворенности и чистоты помыслов его создателей.

Мы как-то привыкли думать, что искусство не зависит от чистоты личной жизни. Исходя из своего опыта, заявляю, что не существует большего заблуждения. Поскольку я завершаю свое земное существование, могу сказать, что чистота жизни - самое высокое искусство. Многие, обучившись пению, овладевают искусством исполнения прекрасной музыки, но искусство извлекать музыку из гармонии чистой жизни постигается крайне редко.

Не сочтите меня высокомерным, но я со всем смирением могу сказать, что основные положения моего учения и методы, несомненно, применимы во всем мире, и сознание, что они находят горячий отклик в сердцах все большего числа мужчин и женщин на Западе, приносит мне огромное удовлетворение.

Самая высокая честь, которую мне могут оказать друзья,- это следовать в своей жизни моему учению, либо бороться против него до конца, если они в него не верят.