Древнеиндийское искусство

Широкое распространение индийской культуры и искусства в других странах привело к тому, что некоторые из лучших образцов этого искусства мы находим за пределами Индии. К сожалению, многие из наших древних памятников и скульптур, особенно в Северной Индии, не сохранились. "Знать индийское искусство в одной лишь Индии,- говорит сэр Джон Маршалл,- значит знать его историю лишь наполовину. Чтобы оценить его полностью, мы должны пойти за ним по следам буддизма в Среднюю Азию, Китай и Японию; проследить за тем, как по мере своего распространения на Тибет, Бирму и Сиам оно принимало новые формы и раскрывалось в новом великолепии; мы должны благоговейно взглянуть на неподражаемое величие его творений в Камбодже и на Яве. В каждой из этих стран индийское искусство встречается с иным национальным гением, с иной средой, и под их преобразующим влиянием облачается в иные одежды"^*.

^* (Из предисловия к книге: Le May Reginald. Buddhist art in Siam. Cambridge, 1938, цитируемого в работе: Ghоsa1. Progrress of Greater Indian Research. Calcutta, 1943.)

Индийское искусство столь тесно связано с индийской религией и философией, что его трудно познать полностью, не имея представления об идеалах, которые владели умом индийца. В искусстве, как и в музыке, существует пропасть, отделяющая восточные концепции от западных. Вероятно, великие художники и зодчие средневековой Европы почувствовали бы себя более созвучными индийскому искусству и культуре, нежели современные европейские художники, которые, по крайней мере частично, черпают вдохновение в периоде Возрождения и в последующей эпохе. В индийском искусстве всегда есть религиозный мотив, стремление заглянуть в потусторонний мир, воодушевлявшее, вероятно, зодчих больших соборов Европы. Красота мыслится как нечто субъективное, а не объективное; это - творение духа, хотя оно способно, обретая форму и содержание, принимать красивые очертания. Греки любили красоту ради красоты и находили в ней не только радость, но и истину; древние индийцы также любили красоту, но они всегда стремились вложить в свое произведение какое-то более глубокое содержание, некое видение внутренней истины, как они ее представляли себе. Лучшие образцы их творческого труда вызывают восхищение, хотя человек может и не понять того, к чему они стремились и какие идеи вдохновляли их. В менее совершенных произведениях это непонимание, неспособность уловить дух художника становится препятствием, мешающим оценить их. Появляется смутное чувство неловкости, раздражения против того, чего никак нельзя постичь, и это приводит к выводу, что художник не знал своего дела и потерпел неудачу. Иногда возникает даже чувство отвращения.

Я ничего не знаю об искусстве, будь оно восточное или западное, я не компетентен что-либо сказать о нем. Я реагирую на него так, как мог бы реагировать любой несведущий любитель. Иная картина, скульптура, иное здание заставляют меня восторгаться, трогают меня и вызывают во мне странные чувства; порой они доставляют мне лишь небольшое удовольствие, а то и вовсе не задевают меня, и я равнодушно прохожу мимо; иногда они даже отталкивают меня. Я не могу объяснить эти ощущения, говорить со знанием дела о достоинствах или недостатках произведений искусства. Статуя Будды в Анурадхапуре на Цейлоне глубоко взволновала меня, и образ ее не оставлял меня много лет. Вместе с тем, некоторые знаменитые храмы в Южной Индии со множеством лепных украшений и деталей раздражают меня и вызывают чувство неловкости.

Вначале европейцы, воспитанные в греческих традициях, рассматривали индийское искусство с греческой точки зрения. Они узнавали кое-что знакомое им в греко-буддийском искусстве Гандхары и Пограничной провинции и рассматривали другие формы искусства в Индии как деградировавшие образцы этого искусства. Постепенно возник новый подход и стало ясно, что индийское искусство - нечто оригинальное и значительное и никоим образом не ведет свое происхождение от греко-буддийского искусства, которое было лишь его бледным отражением. Это новое отношение характерно скорее для континентальной Европы, нежели для Англии. Любопытно, что индийское искусство (это относится и к санскритской литературе) больше ценилось на европейском континенте, чем в Англии. Я часто задумывался над тем, в какой мере это было обусловлено теми злополучными политическими отношениями, которые существуют между Индией и Англией. Вероятно, эти отношения сыграли определенную роль, хотя должны быть также и другие, более существенные причины этого различного подхода. Есть, конечно, много англичан - художников, ученых и других, которые хорошо поняли национальный дух и воззрения Индии; они помогли открыть наши старые сокровища и объяснить их миру. Есть также много таких людей, которым Индия благодарна за их теплую дружбу и услуги. Это, однако, не меняет того факта, что между индийцами и англичанами существует пропасть, и притом пропасть все расширяющаяся. В отношении индийцев это легче понять, но крайней мере мне лично, ибо за последние годы произошло много такого, что глубоко запало нам в душу. В отношении другой стороны подобные чувства вызваны, возможно, разными причинами и, в частности, возмущением тем, что их обвиняют перед всем миром, тогда как, по их мнению, виноваты не они. Но чувство глубже политики, оно возникает непроизвольно, и ему, видимо, больше всего подвержена английская интеллигенция. Индиец кажется им особым проявлением первородного греха, и все его творения носят на себе такой отпечаток. Недавно один популярный английский автор, вряд ли являющийся типичным выразителем английского образа мышления, написал книгу, дышащую злобной ненавистью и отвращением почти ко всему индийскому. Более выдающийся и представительный английский автор, Осберт Ситуэлл, заявляет в своей книге "Escape with me" (1941), что "идеи Индии, несмотря на многообразные и различные чудеса, которые они творят, остаются отталкивающими". Он говорит также о "той отвратительной скабрезности, которая часто портит индусские произведения искусства".

Ситуэлл имеет полное право придерживаться такого мнения об индийском искусстве или Индии вообще. Я уверен, что он искренне так думает. Меня самого многое отталкивает в Индии, но я не испытываю такого чувства по отношению к Индии в целом. Это естественно, ибо я индиец и мне нелегко ненавидеть самого себя, каким бы недостойным я ни был. Но это вопрос не мнений или взглядов на искусство; в гораздо большей мере это сознательная или подсознательная нелюбовь и неприязнь к целому народу. Разве не верно, что мы не любим и ненавидим тех, кого мы обидели?

Среди англичан, которые ценят индийское искусство и подходят к нему с новой меркой, можно назвать Лоуренса Биньона и Э.-Б. Хейвелла. Хейвелл особенно восторженно относится к идеалам индийского искусства и к пронизывающему их духу. Он подчеркивает, что большое национальное искусство глубоко отражает образ мышления и характер нации, но его можно постичь, лишь поняв лежащие в его основе идеалы. Чужеземная господствующая нация, не понимая и принижая эти идеалы, сеет тем самым семена интеллектуальной антипатии. Он говорит, что индийское искусство было обращено не к узкому кружку высокообразованных людей. Его стремлением было сделать понятным для масс основные идеи религии и философии. "О том, что индусское искусство преуспело в своих воспитательных задачах, можно заключить по тому факту, известному каждому, кто близко знаком с индийской жизнью, что индийские крестьяне, хотя и неграмотные в западном понимании этого слова, принадлежат к числу самых культурных представителей своего класса во всем мире"^*.

^* (Havell E. В. The Ideals of Indian Art, 1920, p. 19.)

В искусстве, так же как в санскритской поэзии и в индийской музыке, художник как бы отождествлял себя с природой во всех ее настроениях, выражал присущую человеку гармонию с природой и вселенной. Это лейтмотив всего азиатского искусства, и именно благодаря этому искусство Азии отличается известным единством, несмотря на все его большое разнообразие и столь очевидные национальные различия. Древних произведений живописи в Индии немного, если не считать прекрасных фресок в Аджанте. Возможно, что многие произведения погибли. Индия славилась своими успехами в области скульптуры и архитектуры, подобно тому как Китай и Япония были известны в области живописи.

Индийская музыка, столь отличная от музыки европейской, была по-своему высоко развита; Индия славилась своей музыкой, оказавшей значительное влияние на музыку Азии, исключая Китай и Дальний Восток. Таким образом, музыка стала еще одним связующим звеном с Персией, Афганистаном, Аравией, Туркестаном и, до некоторой степени, с другими районами, где процветала арабская цивилизация, например с Северной Африкой. Индийская классическая музыка будет, вероятно, иметь успех во всех этих странах.

Значительное влияние на развитие искусства в Индии, как и в других странах Азии, оказал религиозный предрассудок, направленный против изваяний богов. Веды запрещали поклонение образу божества, и образ Будды был запечатлен в скульптуре и живописи лишь в сравнительно поздний период развития буддизма. В Матхурском музее имеется большая исполненная силы и мощи каменная статуя бодисаттвы^*. Она относится к эпохе кушанов, то есть примерно к началу христианской эры.

^* (Бодисаттва (боддхисаттва) - в буддизме тот, кто находится на пути к достижению совершенного знания; также - эпитет Будды до просветления.)

Ранний период индийского искусства отличает натурализм, который частично возник в результате китайского влияния. Китайское влияние на развитие индийского искусства в различное время, и в том числе на усиление его натурализма, напоминает проникновение индийского идеализма в Китай и Японию и его сильное влияние в этих странах в течение длительного периода времени.

В период Гуптов, с IV по VI век н. э., в так называемый золотой век Индии, были сооружены и расписаны фресками пещеры Аджанты. Багх и Бадами также относятся к этому периоду. Фрески Аджанты, очень красивые, оказывали со времени их открытия сильное влияние на наших современных художников, которые отворачивались от жизни, стараясь подражать стилю Аджанты, что приводило, естественно, к плачевным результатам.

Аджанта уводит в некий далекий, похожий на грезу и все же очень реальный мир. Эти фрески были написаны буддийскими монахами. Сторонись женщин, даже не гляди на них, ибо они опасны, сказал много лет назад их Учитель. И тем не менее женщин много, прекрасных женщины Аджанты стали знаменитыми. Как хорошо эти ху- украшающих себя или шествующих друг за другом. Женщины Аджанты стали знаменитыми. Как хорошо эти художники-монахи, должно быть, знали мир и волнующую драму жизни, они изображали ее с не меньшей любовью, чем бодисаттву во всем его спокойствии и неземном величии.

В VII и VIII веках были высечены в скале огромные Эллорские пещеры с великолепным храмом Кайласа в центре; трудно представить себе, как мог родиться у людей подобный замысел и как, имея подобный замысел, они облекли его в осязаемые формы. Пещеры Элефанты с могучим и искусным изваянием Тримурти^* также относятся к этому периоду, равно как группа памятников в Мамаллапураме в Южной Индии.

^* (Тримурти - скульптурное изображение триады главных богов индуизма: Брахмы, Вишну и Шивы.)

В пещерах Элефанты есть разбитая статуя Шивы Натараги, танцующего Шивы. Хейвелл отмечает, что даже в поврежденном состоянии она являет собой величественный замысел и воплощение титанической мощи. "Хотя кажется, будто сама скала вибрирует в такт ритмическому движению танца, в чертах благородного лица разлито то же безмятежное спокойствие и бесстрастие, которые светятся в лице Будды".

В Британском музее есть другой Шива Натарага, и о нем Эпштейн^* писал: "Шива танцует, создавая мир и уничтожая его, необъятный ритм его танца вызывает представление об огромных мировых периодах, а его движения исполнены безжалостной магической силы заклинаний. Небольшая скульптурная группа в Британском музее - это наиболее трагичное из где-либо виданных воплощений идеи смерти в любовной теме; оно увековечивает, как никакое другое произведение, роковой элемент, присущий человеческим страстям. Наши европейские произведения банальны и бессмысленны в сравнении с этими глубокими произведениями, лишенными побрякушек символизма, сосредоточенными на главном и глубоко пластичными"^**.

^* (Эпштейн, Джекоб (1880-1959) - английский скульптор.)

^** (Epstein. Let There be Sculpture, 1942, p. 193.)

В копенгагенской глиптотеке имеется скульптурная голова бодисаттвы, вывезенная из Боробудура на Яве. Она красива с точки зрения формальной красоты, но, как говорит Хейвелл, в ней есть нечто более глубокое, отражающее, как в зеркале, чистую душу бодисаттвы. "Это - лицо, воплощающее спокойствие океанских глубин, безмятежность лазурного, безоблачного неба, блаженство, недоступное пониманию смертных".

"Индийское искусство на Яве,- добавляет Хейвелл,- имеет самобытный характер, который отличает его от искусства континента, откуда оно пришло. Оба пронизаны духом глубокой безмятежности, но в яванском идеале божества утрачено то аскетическое чувство, которое характеризует индусскую культуру Элефанты и Мамаллапурама. В индо-яванском искусстве больше человеческой удовлетворенности и радости. Это - выражение спокойной уверенности, которую испытывали индийские колонисты на ставшем для них счастливым домом острове после столетий бурь и борьбы, которые пришлось пережить их предкам на материке"^*.

^* (Have11. The Ideals of Indian Art, 1920, p. 169.)