История Будды

История Будды увлекала меня даже в раннем детстве. Сердцем моим владел юный Сиддхартха, который после долгой внутренней борьбы, мук и страданий превратился в Будду. Одной из моих любимых книг была "Light of Asia" Эдвина Арнолда^*. Впоследствии, когда мне приходилось часто разъезжать по своей провинции, я любил посещать те многочисленные места, которые предание связывает с Буддой. Иногда я даже делал для этого крюк. Большинство этих мест находится в моей родной провинции или недалеко от нее. Здесь (на границе Непала) родился Будда, здесь он странствовал, здесь (в Гае, в Бихаре) он сидел под деревом Бодхи и достиг просветления, здесь он прочел свою первую проповедь, и здесь он умер.

^* (Арнолд, Эдвин (1831-1904) - английский поэт, переводчик и публицист. На протяжении ряда лет был директором санскритского колледжа в Пуне. В поэме "Свет Азии" описывает жизнь Будды и излагает его учение. Перевел с санскрита на английский язык "Бхагавадгиту".)

Бывая в странах, где буддизм все еще распространен и является господствующей верой, я посещал храмы и монастыри, встречался с монахами и мирянами и старался понять, что дал буддизм этим людям. Как он повлиял на них, какой след оставил в их душах и на их лицах, как они относятся к современной жизни? Многое мне не нравилось. На рациональное этическое учение было нагромождено обильное многословие, оно обросло обрядностью и каноническими установлениями, и, вопреки Будде, в нем слишком много оказалось метафизики и даже магии. Не смотря на предостережение Будды, его обожествили; колоссальные изваяния в храмах и других местах смотрели на меня, и я задавал себе вопрос: что бы он сам подумал по этому поводу? Многие монахи были невежественными людьми, полными тщеславия, жаждавшими почтения если не к самим себе, то к своему облачению. В каждой стране религия приобрела национальные черты и приспособилась к специфическим обычаям и образу жизни народа. Все это было довольно естественным и, пожалуй, неизбежным явлением.

Но я видел много и такого, что мне понравилось. В некоторых монастырях и монастырских школах царила умиротворяющая атмосфера постижения истин и созерцания. Лица многих монахов отражали покой и безмятежность, достоинство, мягкость, отрешенность и свободу от мирских забот. Отвечало ли это все современной жизни или было лишь бегством от нее? Нельзя ли было привнести все это в непрерывную борьбу жизни и несколько умерить одолевающие нас приземленность, стремление к наживе и жестокость?

Пессимизм буддизма, так же как и тенденция уйти от жизни и ее проблем, не отвечал моим взглядам на жизнь. Где-то в глубине души я был язычником, по-язычески влюбленным в жизнь и природу, во всей их полноте, и не испытывал особого отвращения к неизбежным жизненным конфликтам. Все, что я пережил, все, что видел вокруг, каким бы печальным и мучительным это ни было, не подавило во мне этого инстинкта.

Проповедовал ли буддизм пассивность и пессимизм? Истолкователи буддизма могут сказать, что это так: многие из его последователей, возможно, восприняли его в таком духе. Я не компетентен судить о всех тонкостях этого учения и его последующем сложном и метафизическом развитии. Но когда я думаю о Будде, у меня не появляется такого чувства, и я не могу представить себе, чтобы религия, основанная главным образом на пассивности и пессимизме, могла иметь такое влияние на множество людей и в том числе на людей высоко одаренных.

Образ Будды, с любовью воспроизведенный тысячами рук в камне, мраморе и бронзе, словно символизирует сам дух индийского мышления или, но меньшей мере, один его жизненно важный аспект. Сидящий на цветке лотоса, спокойный и безмятежный, выше страстей и желаний, выше -бурь и борьбы этого мира, он кажется далеким и недосягаемым. Но стоит приглядеться, и мы увидим, что за этими спокойными неподвижными чертами скрываются страсти и эмоции, необыкновенные, более сильные, чем те, что выпали на нашу долю. Глаза его закрыты, но они как бы излучают силу духа, и весь облик наполнен жизненной энергией. Идут века, а Будда все же не кажется столь уж далеким; мы слышим его голос, призывающий нас не бояться борьбы, а со спокойным взором принять ее и видеть в жизни все большие возможности роста и движения вперед.

В наши дни личность не утратила своего значения, и человек, оставивший, подобно Будде, такой след на образе мышления человечества (ибо даже сейчас мысли о нем вызывают живое волнение), должен был быть замечательной личностью, представлявшей собой, по словам Барта, "законченный образец спокойствия и кроткого величия, безграничной нежности ко всему, что дышит, и жалости ко всему, что страждет, образец совершенной нравственной свободы и освобождения от всякого предрассудка". А страна и народ, способные дать столь изумительный тип человека, должны обладать большим запасом мудрости и внутренней силы.