А это Ниханги!

А это Ниханги. Мне сказали, что в дни праздника Байсакхи, праздника весны, все ниханги собираются для проведения воинских игр в Анандпур - священный для каждого сикха город, город, где родилась хальса, в Амритсар - столицу сикхов и в небольшой городок на юге Пенджаба Дамдама, где десятый гуру, воинственный Говинд, долгое время скрывался от врагов.

Поскольку ближе всего был Дамдама, или, как его почтительно зовут сикхи, Дамдама-сахаб, то есть "господин Дамдама", я решила поехать туда.

Двадцать миль по жгучей песчаной пустыне, где ветер хлещет по лицу горячим песком, где нельзя дышать носом, потому что он сразу пересыхает и трескается до крови, и нельзя дышать ртом, потому что в горло, в легкие и даже в пищевод набивается песок, - по этой пустыне лучше всего бы ехать в закрытой машине. Но закрытой машины не было, а был открытый "джип", и мы проехали эти двадцать миль, умножая своей скоростью напористую скорость знойного ветра и причиняя этим себе двойные мучения. Проехали и прибыли в Дамдама, где кипела ярмарка и по песчаным улочкам сплошной массой двигалась толпа ярко одетых крестьян из окрестных деревень. Почти все - сикхи. В пестрых тюрбанах, ярких рубахах, в длинных дхоти (которые они надевают, как юбку-запашку, завязывая углы узлом на животе) и, конечно же, с оружием: мечами, кинжалами, ружьями, палками, окованными медью.

И повсюду в толпе - ниханги. Тюрбаны, как башни, достигающие иногда метровой высоты, а в их складках - кинжалы. Спереди на тюрбанах сверкают вырезанные из стали символы сикхизма - изображение различного оружия, а сверху нанизаны, как кольца на палец, одна над другой, чакры.

Чакра - древнейшее оружие Индии, о котором всегда говорят и пишут, что его можно увидеть только на храмовых скульптурах в руках каменных богов и что уже много столетий назад оно полностью вышло из употребления, - эта чакра, оказывается, не только хорошо знакома нихангам, но они ею пользуются как оружием в своих воинских играх. Это тяжелое плоское стальное кольцо, подобное диску с вырезанной серединой, и отточенное по внешнему краю, как бритва. Его раскручивают на двух пальцах и бросают во врага. Чакра летит, вращаясь в горизонтальной плоскости, и при метком попадании (в шею) может начисто срезать голову.

Чакрой пользовался бог Вишну, говорит предание. И она же была излюбленным оружием бога Кришны. В "Махабхарате" подробно повествуется о том, как он однажды срезал своей чакрой голову заносчивого царя Шишупалы - сеятеля зла, покарав за всю неправедную его жизнь.

Не думала и не гадала я, когда занималась "Махаб-харатой", что встречусь лицом к лицу с чакрой в реальной жизни, в наше время.

Ниханги, ниханги, рыцари воинской смерти... Сколько их собралось в Дамдаме в дни Байсакхи? Трудно сказать. Мне показалось, что тысячи две, а впрочем, может быть, и три. Они группами бродят по дорогам Пенджаба, как цыгане, спят в больших крытых повозках или прямо на земле. По уставу своего ордена, они не должны иметь семьи и не должны нигде работать, все получая бесплатно от населения.

Вооруженные до зубов, с лохматыми бородами, в огромных тюрбанах, из которых торчат рукоятки кинжалов, они вызывают боязливое восхищение в душах соплеменников и служат живыми памятниками собственной прошлой славы. Они приходят в деревни и говорят: "Мы голодны", и сейчас же жители выносят им требуемые продукты. Они презирают деньги, не имеют их и даже государственным транспортом пользуются бесплатно.

И горе тому, кто ослушается ниханга, возразит ему или хотя бы посмотрит на него косо, - можно заплатить жизнью за такую дерзость. Ниханги убивают без колебаний, потому что сами не боятся смерти.

Толпа на ярмарке в Дамдаме была переполнена нихангами. Всю первую половину дня они бродили по ярмарке, спали под деревьями, готовили пищу на кострах, пили свой знаменитый бханг - наркотический напиток из тертых листьев какого-то растения с водой. Они давали бханг и своим коням и собакам. Собаки без нужды ощеривались друг на друга, а кони возбужденно ржали и рвались с привязи.

После того как дневной зной стал спадать, вся толпа оживленно двинулась к гурдваре и священному пруду возле нее. Я взобралась с кинокамерой на груду каких-то белых горячих камней и приготовилась снимать. Отсюда было видно все - и перспектива пруда и дороги, и вход в гурдвару, и кишащая народом площадь.

Это была лучшая точка под солнцем, - увы, в буквальном смысле этого слова! - для того, чтобы начинать фильм о празднике нихангов. Солнце невыносимо жгло мою спину, но зато камера была надежно укрыта в моей собственной тени, и освещение было превосходным.

Наконец процессия нихангов двинулась вокруг пруда. Что это было за зрелище! Впереди на слоне в золоченом паланкине ехал их вождь. За ним в беспорядке скакали на опьяненных конях всадники, а следом валом валила толпа пеших нихангов во главе с обязательной пятеркой воинов. Традиционные цвета одежды нихангов - синий и желтый - в самых разных комбинациях окрашивали процессию, и, подобно красному туману, ее окутывали клубы рыжей пыли. Краски дополнялись бесчисленными вспышками блеска на остриях копий и на чакрах.

Вот так, вероятно, именно так выглядела хальса и в годы средневековья, когда сикхи собирались на бой, готовый разгореться на этой самой земле, где сейчас ниханги проходят в процессии.

А над всем возвышались купола гурдвары, и издалека была видна картина под ее крышей, изображавшая сцену казни двух малолетних сыновей гуру Говинда - замуровывание их в стену. На картине враги с перекошенными от ненависти лицами торопливо клали кирпичи, а два мальчика, уже замурованные по пояс, спокойно стояли, молитвенно сложив руки, и вокруг их тюрбанов сияли нимбы святости.

Проходя мимо этого изображения, ниханги потрясали оружием и выкрикивали угрозы, затем на миг скрывались в гурдваре для молитвы, тут же выходили обратно и устремлялись куда-то прямо по скошенным полям.

Я кинулась вслед за ними.

- Не ходите, - говорили мне. - Разве вы не видите, что это опасно? Посмотрите, ведь даже другие сикхи следуют за ними в отдалении.

Действительно, все держались на расстоянии не менее трехсот метров от славной процессии. Но мне-то нужен был фильм. Такой возможности больше не будет, видимо, никогда в жизни. И я пустилась догонять моих нихангов.

Почти милю шла я за ними по песчаным полям, прорываясь сквозь тучи пыли, пока мы не достигли нужного места. По знаку вождя процессия остановилась, и воины мгновенно выстроились квадратом вокруг недавно сжатого поля. Я как-то невольно очутилась в первом ряду и, оглядевшись вокруг, увидела только ряды колышущихся тюрбанов, бороды да блеск стали. Так женщина кощунственно попала в ряды нихангов, да еще в момент их воинских состязаний. "Хорошо, - подумала я, - что надела сине-желтое платье да волосы догадалась прикрыть синей косынкой. Ух! Как они на меня косятся. Что-то будет?" Но раздумывать было поздно, я уже была тут, и надо было снимать.

Как они джигитовали! Они скакали с копьями наперевес, сидя, и свешиваясь, и стоя на седле; подхватывали копьями разложенные пучки травы, поражали на скаку любую цель. По полю носились молодые неоседланные лошади, выпускаемые на состязания на предмет "обучения примером". В разных концах поля ниханги исполняли обрядовые воинские пляски, обязательные перед началом рукопашных схваток, затем, прошептав краткую молитву, преклоняли колено перед разложенными на чистых полотнах мечами и кинжалами, брали их и вступали в жаркие поединки друг с другом.

В воздухе описывали сверкающие траектории стремительно летящие вращающиеся чакры, и, куда ни посмотри, всюду сталь звенела о сталь, раздавались боевые вскрики, вздымалась пыль под босыми ногами воинов.

Одна из лошадей вдруг поскакала прямо в мою сторону. "Эффектный кадр!" - подумала я, поспешно нажимая спусковую кнопку аппарата, не сообразив, что видимое в кадровом окошке кажется более удаленным, чем оно есть на самом деле. Отброшенная в сторону чьей-то сильной рукой я отлетела вместе с камерой метра на два, и в тот же миг копыта опустились на то место, где я только что стояла.

И до сих пор, прокручивая эту пленку, я восхищаюсь видом вздыбленной лошади на кадре и вспоминаю, как ниханги спасли мне жизнь, как ни парадоксально это звучит.

А затем меня пригласил через посланца один из их вождей и милостиво позволил мне сесть на землю справа от себя. И сам подал мне стальную чашу с водой, поговорил со мной - по-английски! - о нашей стране, снял с руки стальной браслет и надел на мою, сказав:?

- Теперь ты моя сестра. И всегда своей рукой ты должна делать только добрые дела. Запиши, как ты можешь меня найти, если понадобится.

- Для чего, брат мой, вы можете быть мне надобны?

- Мало ли для чего. А вдруг тебя кто-нибудь обидит.

- Так что я должна тогда сделать?

- Немедленно напиши вот в эту гурдвару. И мне передадут.

- И что будет?

- Я сразу же приеду.

- Для чего?

- Убью, - спокойно сказал он так, как мог бы сказать "пойду пообедаю" или что-нибудь в этом роде.

"А ведь и впрямь может убить, - мелькнула у меня мысль. - Для многих сикхов это не проблема, а уж для нихангов и тем более".

Поблагодарив его за желание оказать мне в жизни такую, я бы сказала, решительную поддержку, я сразу ощутила себя в полной безопасности - здесь, по крайней мере. И когда кончился праздник, я купила ему в лавочке подарок - несколько отрезов на тюрбан, и он сам довел меня до автобуса. Автобус был обвешан гроздьями людей - это был последний рейс из Дамдама. Я бы никогда не смогла протиснуться внутрь, если бы не мой брат. Он кончиком кинжала в ножнах только слегка прикоснулся к плечам тех, кто висел на дверцах, и они, оглянувшись и увидев, с кем имеют дело, осыпались на землю, как листья. Он вошел и ввел за руку меня. Затем без слов, снова так же выразительно попросил освободить мне место и, только усадив меня с удобствами, сложил руки, прощаясь.

- Так не забудь, как меня найти, сестра. Да славится бог.

- Да славится бог, - ответила я ему общепринятой сикхской формулой, и автобус тронулся.