Глава десятая. Пацифизм Ганди. Конгресс ищет компромисса с правительством. Миссия Криппса

Фашистский мятеж в Испании, агрессия в Абиссинии, японская интервенция в Китае уже поставили мир на порог второй мировой войны. В Европе 1938 года - страх, взаимное недоверие, предательство, тайные сговоры. Радиоприемники сотрясались от надрывных воплей Гитлера, Муссолини метал громы и молнии из Рима, Чемберлен произносил медоточивые речи в Лондоне, и мир содрогался от их общего, хотя и нестройного, ора.

Начатая по инициативе премьер-министра Англии Невилла Чемберлена политика умиротворения фашистских держав завершилась сделкой западных стран с фашистскими агрессорами. Собравшиеся в Мюнхене Чемберлен, премьер-министр Франции Даладье, Гитлер и Муссолини подписали соглашение, по которому Чехословакия была отдана на растерзание фашистской Германии.

"Мир в Европе, достигнутый в Мюнхене, где Чемберлен и Даладье предали Чехословакию Гитлеру в сентябре 1938 года, является триумфом насилия, - писал Махатма Ганди. - Это также является и поражением... Англия и Франция струсили перед объединенным насилием Германии и Италии. Но что выиграли от этого Германия и Италия? Внесли ли они вклад в моральные ценности человечества?"

Оставаясь верным своей теории ненасилия, Ганди применяет ее и к международным делам. В статье "Если бы я был чехом", опубликованной в газете "Хариджан", он писал: "Я хочу говорить с чехами, поскольку их положение ввергло меня в состояние физической и душевной боли". И Ганди советует им умереть безоружными, но не подчиниться воле Гитлера. Индуистская ахимса и христианский догмат "не убий!" становятся для Ганди нравственным абсолютом и в вопросе участия Индии в войне. Как пацифист, Ганди отказывается участвовать в войне, и когда люди, возражая ему, говорят, что лучше убить убийцу, чем быть им убитым, он отвечает: "Нет, лучше я буду убитым, чем убью".

Для Ганди не только индийцы, но и все мировое сообщество народов едино. Он не питает ненависти к внешним и внутренним врагам, а лишь не приемлет то политическое и социальное зло, носителями которого они являются. У него нет ненависти к конкретным выразителям империалистической политики, он осуждает только саму эту политику. Он по-прежнему призывает к любви и жертвам и, естественно, встречает возражение: те, кто способен лишь любить и жертвовать собой, очень удобны для империалистов, которые с цинизмом используют их в своих классовых интересах.

Мало кто, даже из конгрессистов, соглашался с распространением гандистского ненасилия на сферу международных отношений, особенно когда речь шла о защите отечества. Индийские патриоты не оставались безучастными к вопросу о войне и мире. Фашизм и английский империализм сродни друг другу, заявляли они и с возмущением осуждали британскую внешнюю политику поощрения агрессоров.

- Да, соглашение в Мюнхене объединило в цинизме Гитлера и Чемберлена, - сокрушался Ганди. Он горевал, что в мире торжествуют политическое предательство, насилие и жестокость, а его "закон ненасилия", казалось, был всеми отброшен как простая химера.

- Можно ли умиротворить дьявола? - вопрошал Неру. - Становится все более очевидным, что, несмотря на все желания умиротворить Гитлера, он превратился в господствующую силу в Европе, которая полностью нарушала прежнее равновесие сил и угрожала жизненным интересам Британской империи.

Соглашаясь с Неру, Ганди справедливо связывал политику международной реакции с угрозой свободным демократическим государствам, с подавлением национально-освободительного движения в зависимых странах, с опасностью превращения английского кабинета Чемберлена в профашистское правительство. Разве "клайвденская клика", возглавляемая бывшим вице-королем Индии лордом Ирвином (Галифаксом), не вела тайных переговоров с Гитлером об организации агрессии против Советского Союза? Индийским патриотам хорошо было известно, с помощью каких варварских методов империя управляла Индией и другими колониями. Еще на сессии в Файзпуре Конгресс и его идейный вождь Ганди одобрили резолюцию солидарности со сражавшимся против фашизма народом Испании.

Конгресс осудил "политику невмешательства" Англии в испанские дела, заявив, что "британское правительство проводит этот курс, чтобы всячески осложнить обстановку для испанского правительства и народа в их борьбе против фашистских мятежников и таким образом оказать эффективную помощь путчистам, открыто поддерживаемым фашистскими державами". В течение 1937-1939 годов индийский Конгресс, к немалому раздражению Лондона, принял острые политические резолюции в поддержку борьбы китайского народа против иностранной интервенции и направил в Китай медицинский отряд для оказания помощи китайским бойцам и населению. Конгресс выступил с протестом против террористической политики английского правительства в отношении палестинского народа и открыто осудил его провокационные действия по разжиганию вражды между еврейским и арабским населением Палестины. Резолюция Конгресса призвала палестинских евреев не дать Англии использовать себя в ее империалистических интересах.

Твердо стоявший на позиции отстаивания международного мира и исключения войн из жизни человечества, Ганди употребил все свое влияние на формирование активного миролюбивого внешнеполитического курса Конгресса.

Присущий Ганди пацифизм, иногда приводивший его к пораженчеству, открыто критиковался руководителями левого крыла конгрессистов во главе с Джавахарлалом Неру, на которого Конгресс и лично Ганди возложили ответственность за практическое осуществление внешней политики и международных связей партии.

Еще в 1936 году Конгресс принял резолюцию: "Дать отпор всем военным приготовлениям". В ней говорилось: "Конгресс и ранее неоднократно указывал на опасность развязывания империалистической войны и заявлял, что Индия не может участвовать в ней ни на одной стороне. Фашистские державы сколачивают блоки и группировки, готовясь к войне. Они намереваются подчинить себе Европу и весь мир, уничтожить политические и социальные свободы. Конгресс полностью отдает себе отчет в том, что нависшей над миром угрозе необходимо противостоять, сотрудничая с прогрессивными странами и народами, в особенности с теми, которые находятся под игом империализма и фашизма и эксплуатируются ими".

Ганди призвал индийский народ оказать решительное сопротивление британским властям в вербовке индийцев в армию, всячески препятствовать предоставлению Англии военных займов, бойкотировать и срывать все военные приготовления, осуществлявшиеся колонизаторами.

В 1939 году на заседании в Трипуре конгрессистская партия приняла внешнеполитический документ, в котором провозглашалось: "Конгресс отмежевывается от внешней политики, проводимой Англией, которая постоянно оказывает поддержку фашистским державам и содействует уничтожению демократических государств... По убеждению Конгресса, для Индии настоятельно необходимо выработать свою собственную внешнюю политику как независимой нации и тем самым, держась в стороне как от империализма, так и фашизма, проложить свой путь к миру и свободе".

В июле 1939 года Ганди обращается к Гитлеру с открытым письмом, призывая его к благоразумию и отказу от развязывания мировой войны. Ответа, естественно, не последовало.

Ганди выступает за морально-политическую солидарность угнетенных народов в их антиимпериалистической борьбе ненасильственными средствами, но он вместе с тем осуждает тех, кто пытается по расовому признаку противопоставить одни народы другим. Беседуя с посетившим его членом японского парламента Такаокой, Ганди говорит ему, что "не. одобряет доктрину "Азия для азиатов" как противопоставляющую народы Азии народам Европы".

В канун второй мировой войны лидеры национально- освободительного движения Индии все чаще стали обращаться к глобальным проблемам мировой политики. Они стали задумываться об отношениях свободной Индии с другими странами, о месте, которое надлежит занять ей в международном сообществе народов. Огромное население страны, ее потенциальные экономические ресурсы, традиционные связи с другими народами Азии, стратегическое положение на континенте заставляли Ганди и всех патриотов Индии подходить к проблемам масштабно, с учетом международного положения в целом.

Махатме Ганди, Джавахарлалу Неру и другим руководителям ИНК не импонировала любая форма зависимости от метрополии, их уже не мог удовлетворить статус доминиона. Идея полузависимого придатка Англии была абсолютно неприемлема для Индии, которая по территории и числу населения была гигантом по сравнению с Британскими островами. Все хотели верить, что Индии была уготовлена другая судьба, что ее миссия - стать важным фактором международных отношений. "...Мы думали, - писал об этом времени Неру, - об установлении более тесных связей с соседними странами на Востоке и на Западе - с Китаем, Афганистаном, Ираном и Советским Союзом. Мы желали более тесных связей даже с далекой Америкой, ибо мы могли многому научиться у Соединенных Штатов, так же как и у Советского Союза. Нам казалось, что мы исчерпали свои возможности научиться чему-нибудь еще у Англии и что во всяком случае мы можем лишь выгадать от связи друг с другом, встречаясь на началах равенства, после того как будут разорваны противоестественные узы, связывающие нас".

Отстаивая независимость своей страны, Ганди не представлял себе Индию отгороженной стеной от других государств и народов, как это случалось в прошлом с рядом стран - Китаем, Японией, в известной степени и с США. Напротив, он каждый раз подчеркивал, что этому времени пришел конец и теперь должна наступить эра всемирного сотрудничества и взаимозависимости, эра, когда одна страна должна будет поступиться некоторыми своими национальными интересами на благо всего человечества. Отмечая эти настроения среди индийских патриотов и у самого Ганди, Дж. Неру писал: "Поразительно, насколько мы при всем нашем пламенном национализме прониклись духом интернационализма. Ничего подобного не наблюдалось ни в одном националистическом движении других порабощенных стран..."

Индийский интернационализм конца 30-х годов отражал в основном интересы национальной буржуазии угнетенной нации, стремившейся на условиях полного равноправия вступить в международные экономические и политические отношения. Вместе с тем индийский интернационализм того периода обогащался всенародным освободительным движением, на которое все возрастающее влияние стали оказывать Коммунистическая партия Индии, индийский пролетариат, подлинные патриоты страны.

Отсюда проистекает солидарность Индийского национального конгресса с республиканской Испанией и Чехословакией, с борющимся Китаем, с Абиссинией, со странами Арабского Востока; отсюда его антиимпериалистические выступления и политическое осуждение германо-итальянского фашизма и японского милитаризма. Индия превращалась из резерва, глубокого тыла империализма в активную антиимпериалистическую силу.

Индийские патриоты - и этого не мог не учитывать Ганди - с надеждой обращали взоры в сторону Советского Союза, который всегда относился к национально- освободительному движению угнетенных народов с позиций пролетарского интернационализма. Еще до победы Октября В. И. Ленин отмечал: "Мы все усилия приложим, чтобы с монголами, персами, индийцами, египтянами сблизиться и слиться, мы считаем своим долгом и своим интересом сделать это, ибо иначе социализм в Европе будет непрочен"^*. Этот ленинский курс внешней политики Советского Союза заложил основы международного антиимпериалистического фронта, соединил в едином потоке борьбу пролетариата за социализм с движением народов против колониального гнета. Поэтому освободительное движение в Индии объективно становилось интернациональным фактором, что хорошо понимал и о чем неоднократно заявлял Ганди.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч. - Т. 30. - С. 120.)

Однако буржуазный национализм угнетенной нации, являясь в целом прогрессивным явлением, все же часто отличается эгоистической узостью и поверхностным практицизмом. Такое явление имело место и в Индии, когда сиюминутные националистические устремления брали верх над интересами мирового сообщества. Так, среди части влиятельных конгрессистов стали раздаваться голоса, что-де неразумно для индийцев вступать в бесплодное противоборство с Италией, Германией и Японией - могучими государствами, противостоящими Англии. Эти люди говорили, что любой враг Англии - друг индийцев. Они пытались убеждать других, что любая политика только тогда хороша, когда она строится на извлечении выгоды из сложившихся реальностей; важен результат, а не мотивы политики.

Ничто так не возмущало Ганди, как забвение морального фактора в политике, эксплуатация националистических чувств народа в неправом деле, пренебрежительное отношение к выбору средств борьбы за идеалы свободы.

К числу крайних националистов-прагматиков принадлежал тогдашний председатель ИНК Субхас Чандра Бос. Он решительно выступил против общей линии Конгресса, требуя в борьбе против Англии опереться на Японию, Германию и Италию. Заняв непримиримую позицию в вопросе об отношении к войне, С. Ч. Бос вступил в открытый конфликт с Ганди и со своим близким другом Неру. Разногласия оказались очень глубокими и принципиальными. Разрыв поэтому был неминуем. Ганди и Неру пытались разубедить гордого и властолюбивого Боса, уговаривая его пересмотреть свою позицию, но тот упорствовал, не скрывая, что намерен расколоть Конгресс и повести за собой единомышленников.

Разногласия Ганди и Неру с Босом не были однозначными. Ганди критиковал Боса за его отказ от принципа ненасилия, в том числе в международных делах, и за выдвижение им "крутых и преждевременных" предложений для достижения Индией независимости. Это была критика справа. Неру же, принадлежа, как и сам Бос, к левому крылу Конгресса, расходился с ним в другом - для него была неприемлема ставка Боса на сотрудничество ИНК с агрессивными международными силами, какими являлись германский фашизм и японский милитаризм. В этой части Ганди вполне соглашался с Неру, но оставался верным своим пацифистским принципам. Он возражал Неру, когда тот предлагал использовать сложившуюся международную обстановку для оказания давления на Англию, выдвигая при этом как предварительное условие для вступления в войну против держав "оси Берлин - Рим - Токио" предоставление Индии независимости.

Бос слыл талантливым волевым руководителем, неистовым националистом и испытанным борцом против английских колонизаторов. За ним стоял большой отряд бенгальских конгрессистов. Немало людей поддерживало его и в центральном руководстве - Рабочем комитете Конгресса. В 1938 году на сессии ИНК в Харипуре Бос впервые вопреки воле Ганди был избран на пост председателя конгрессистской партии.

Беспрецедентно, но факт - Ганди повел открытую атаку на Боса. Перед очередной сессией ИНК 4 февраля 1939 г. индийский вождь публикует статью в "Хариджане", в которой откровенно предлагает Босу уйти в отставку. "Те, кто чувствует себя неуютно в составе Конгресса, - пишет он, - могут покинуть его".

В марте 1939 года на сессии ИНК большинство делегатов проголосовало за резолюцию, в соответствии с которой Ганди как признанный идейный вождь партии наделялся полномочиями лично назначать состав Рабочего комитета Конгресса. В этих обстоятельствах Босу не оставалось ничего другого, как подать в отставку. Он вышел из состава Конгресса и образовал партию "Форвард блок". Его место в Конгрессе занял один из старейших соратников Ганди - лидер бихарских конгрессистов Раджендра Прасад, будущий первый президент независимой Индии.

3 сентября 1939 г., на третий день второй мировой войны, вице-король Индии лорд Линлитгоу "с удовлетворением", как говорилось в его заявлении, сообщил индийскому народу, что "между его величеством и Германией началась война" и что Индия объявлена воюющей страной. Одним волевым актом английская правящая верхушка ввергла страну с почти 400-миллионным населением в горнило войны. Судьба и сама жизнь сотен тысяч индийцев были поставлены на карту. При этом колониальное правительство даже не сочло нужным хотя бы формально предварительно известить о своем решении национальных лидеров, не говоря уже о том, чтобы посоветоваться с представителями индийского народа.

Вторую мировую войну уже давно ждали, ее боялись, о ней говорили, и все же она казалась чем-то невероятным. Но война пришла и разом перевернула весь образ жизни людей, их сознание, изменила понятие о чести и достоинстве целых государств.

Ганди, который в вопросах морали и мировой политики был больше интернационалистом, чем националистом, открыто признавал, что его "закон ненасилия" потерпел фиаско. Национализм в Индии, как и повсюду, брал верх. С началом войны государства плотно закрывали двери во внешний мир и прежде всего заботились о прочности замков в своем собственном доме. Они руководствовались сугубо национальными интересами, и все проигрывали от этого. Никто не хотел бросаться в пучину начавшейся войны, в том числе США и СССР. Молотов и Риббентроп подписали "Пакт о ненападении", заключили и другие неожиданные договоры, удивившие весь мир. "Советская Россия, этот символ интернационализма, - с грустью говорил тогда Неру, - проводила строго национальную политику, повергая тем самым в смущение многих своих друзей и сторонников". Он с пониманием объяснял, что "идеализму не место в политике, которая имеет дело лишь с силой и ее надлежащим применением".

Влиятельная лондонская газета "Экономист", касаясь английской внешней политики, писала в те мрачные дни: "Только такая внешняя политика, которая обеспечивает полную и очевидную защиту национальных интересов, имеет шансы на то, что она будет проводиться последовательно. Ни одно государство не ставит интересы международного сообщества выше своих собственных интересов. Лишь при совпадении тех и других возможен сколько-нибудь действенный интернационализм". Однако индийский апостол ненасилия Махатма Ганди при всем своем пламенном патриотизме и любви к родине продолжал убеждать людей в примате интересов человеческой цивилизации над национальными. Он готов был отложить или даже вовсе пожертвовать национальными целями ради установления мира и дружбы между народами, ради сохранения и торжества высокой духовной жизни на нашей Земле. "Его национализм, таким образом, отличался определенной мировой ориентацией, - писал Неру, - и был совершенно свободен от каких бы то ни было агрессивных устремлений. Желая независимости для Индии, он вместе с тем пришел к убеждению, что единственно правильной целью, хотя бы и осуществимой лишь в отдаленном будущем, является создание всемирной федерации взаимозависимых государств".

В центре всех земных забот для Ганди стоит человек. Его духовность выше "таинственных" интересов государства. Ганди мог противопоставить моральный принцип индивидуума всей политике могучей державы. Человек, и только он, с его моралью, нравственностью, разумом - высшая ценность на Земле. Государство же, являясь производным от человека, способно искажать его сущность, быть неадекватным его духовной природе. Государство - еще не народ, но и народ - не масса, а миллионы неповторимых жизней. Именно война, которая была бы бессмысленна и невозможна среди людей, если бы не существовало "высших государственных интересов", превращает человека в убойную бездуховную массу.

Образ политического мышления Ганди был притягателен своей прекрасной перспективой и подлинным гуманизмом, но в обстановке мировой войны, когда земная цивилизация билась в конвульсиях тотального насилия и боли, в условиях небывалой жестокости, массового уничтожения людей, а также созданных ими духовных и материальных ценностей, непрактические призывы Ганди порой звучали раздражающим диссонансом. И все же Ганди, будучи непонятым и даже высмеянным, как в свое время перед первой мировой войной был непонят его учитель Лев Толстой, восстал против безумия и эпидемии военной чумы, охватившей мир, восстал "не конно и оружно", а всей силой человеческого разума и сердца. Когда думаешь в наши дни о мироощущении двух великих апостолов ненасилия - Толстого и Ганди, тебя поражает странная мысль, что они были посланцами из будущего и их духовная жизнь на целый век опередила свое время. Тем не менее они говорили истинное, которое может стать реальной и объективной истиной в другую историческую эпоху цивилизации - в третьем тысячелетии.

Лорд Линлитгоу, бывший адмирал, с медлительным складом ума, отбросив дипломатию, действовал как истый солдафон, управляя огромной страной почти в духе предписаний военно-морского устава.

Индийский народ, питавший презрение и ненависть к фашизму и готовый вступить с ним в борьбу, в то же время был глубоко оскорблен в своих национальных чувствах действиями английского правительства, которое, остро нуждаясь в военной и экономической помощи Индии, управляло ею методами голого принуждения.

14 сентября 1939 г. собралось заседание Рабочего комитета Конгресса. На него был приглашен и лидер Мусульманской лиги Джинна. Его отказ принять участие в заседании Рабочего комитета ИНК не предвещал ничего хорошего: он означал обострение индусско-мусульманских отношений и, к полному удовлетворению колонизаторов, отсутствие единства цели у индийцев. Совещание, однако, прошло по-деловому. Члены Рабочего комитета горячо осуждали пренебрежительное отношение английского правительства к национальным интересам Индии, отмечали империалистический и колониальный характер внешней политики Англии.

Рабочий комитет обнародовал пространное заявление по вопросу о войне. В нем резко осуждались фашизм и нацизм и указывалось, что в них особо ярко проявились те черты империализма, против которых индийский народ борется уже многие годы. Рабочий комитет со всей решимостью осудил агрессию нацистского правительства Германии против Польши и выразил симпатию тем, кто противостоит этой агрессии. В заявлении подчеркивалось, что вопрос об участии Индии в войне должен решаться самим индийским .народом и никакие чужеземные власти не могут навязать ему свою волю. Народ Индии не может позволить эксплуатировать ресурсы его страны в империалистических интересах.

Вместе с тем Рабочий комитет ИНК выразил готовность сотрудничать с английским правительством в ведении войны, обусловив свое сотрудничество отказом Англии от методов принуждения и давления на Индию. Сотрудничество должно быть сотрудничеством между равными и осуществляться с обоюдного согласия сторон во имя цели, которую они признают достойной их совместной борьбы. В заявлении отмечалось, что Индия не может участвовать в войне, которая провозглашается войной за демократическую свободу в то время, когда сама Индия лишена и "свободы, и демократии.

Руководители ИНК указывали на необходимость единства провозглашаемых Англией идеалов с действительными целями и мотивами ее политики. В этой связи в заявлении говорилось: "...История учит тому, что даже самая пламенная клятва может быть вероломно нарушена... Сейчас вновь утверждают, что демократия в опасности и ее нужно защищать, с чем Комитет полностью согласен. Комитет верит, что народы Запада движимы этим идеалом и этими целями и что они готовы принести жертвы во имя них, но идеалы и стремления народов и тех, кто пожертвовал собой в борьбе, вновь попраны, и клятва, данная людям, принесшим себя в жертву, нарушена.

Если война ведется во имя защиты статус-кво империалистических владений, колоний, интересов отдельных групп и привилегий, то Индия не может связать себя с ней. Если же стоит вопрос о судьбах демократии и мирового устройства, основанного на демократии, тогда Индия глубоко заинтересована в этом. Комитет убежден, что стремление Индии к демократии не противоречит интересам английской или мировой демократии, тогда как между демократией в Индии и в других районах Земли и империализмом и фашизмом существует неразрешимый внутренний конфликт. Если Великобритания борется за сохранение и расширение демократии, тогда ей непременно надлежит покончить с империализмом в своих собственных владениях, основать полную демократию в Индии и предоставить индийскому народу без вмешательства извне право на самоопределение путем принятия своей конституции на Учредительной ассамблее... Свободная демократическая Индия с радостью объединится с другими свободными странами ради совместной обороны от агрессии и в целях экономического сотрудничества. Она готова содействовать созданию такого мирового порядка, который действительно будет основан на свободе и демократии и при котором знания и ресурсы всего мира будут использованы в интересах прогресса и благосостояния человечества".

Авторы заявления Рабочего комитета оказались очень прозорливыми, указав на глубинные последствия развязанной войны: они предсказывали, что в итоге войны наступит распад колониальной системы империализма. "Кризис, переживаемый Европой, - это кризис всего человечества, и он не пройдет, подобно другим кризисам и войнам, оставив нетронутыми основы современного мира... Индия с ее огромными ресурсами должна играть важную роль в реорганизации мира, но она может выполнять эту роль, лишь будучи свободной нацией, раскованная энергия которой может быть направлена к этой великой цели. Свобода сегодня неделима, и всякая попытка сохранить империалистическое господство в любой части мира неизбежно приведет к новому бедствию".

Основным автором этого документа был Джавахарлал Неру, который только что вернулся из поездки в Китай. Ганди одобрял антиимпериалистическую сущность заявления Рабочего комитета Конгресса, однако он не мог согласиться с положением о возможности совместного с англичанами ведения военных действий - этого он не принимал.

Таким образом, в начале второй мировой войны руководители Конгресса, правомерно сомневаясь в характере войны, потребовали от английского правительства, во-первых, ясно определить ее цели и, во-вторых, заявить, намерено ли оно предоставить Индии независимость.

Заявление Конгресса об отношении к войне вызвало настоящее смятение в правящих кругах Англии. Вице-король был явно растерян.

Возмущенная Индия протестовала. Антивоенное движение серьезно угрожало планам Англии по использованию людских и материальных ресурсов страны в целях ведения войны. Вице-король уже сожалел о своих самоуверенных действиях. Зря он игнорировал лидеров Конгресса, лишив себя их доверия и поддержки. Лорд Линлитгоу пытается исправить свою ошибку и вспоминает о Ганди. Он посылает ему телеграмму с просьбой о встрече. Первым же поездом Ганди приезжает в Симлу, где его с нетерпением ожидает вице-король. Ганди говорит Линлитгоу, что его симпатии целиком на стороне государств, борющихся против фашизма. Но как человек, верующий в доктрину ненасилия, самое большее, что он может предложить державам антигитлеровской коалиции, - это свою полную и безусловную моральную поддержку. Ужасы войны потрясли Ганди. "Я не нахожу никакого утешения для себя, - признается он вице-королю. - В тайниках своего сердца я всегда буду в ссоре с Богом за то, что он позволил этому свершиться. Мое ненасилие кажется почти бессильным..."

"Почему миллионы людей позволяют убедить себя убивать других или идут на сознательный риск быть убитыми или искалеченными на войне, но так мало находится людей даже среди самых неистовых пацифистов, которые были бы готовы отдать свою жизнь за дело мира?" - печально задумывается над этим вопросом Ганди, видя, как конгрессистов все больше захватывает соблазнительная идея почерпнуть из кровавых луж войны свободу для своей родины. Такие планы представлялись ему чудовищными. Ганди продолжает стоять на своем, утверждая, что насилием против насилия нельзя решить ни одной проблемы. Он остается убежденным пацифистом, сознавая при этом, что мало кто из конгрессистов верит в возможность применения принципа ненасилия на практике во время войны между государствами.

Индийский вождь разочаровал вице-короля, совершенно определенно сказав ему, что он против того, чтобы Конгресс согласился взять на себя ответственность за активное участие Индии в войне. Позиция Ганди расходилась с настроением подавляющего большинства конгрессистов, которые все еще не теряли надежды на то, что участие индийцев в войне на стороне Англии вынудит ее уже теперь предоставить Индии независимость. Кроме того, миллионы индийцев были подлинными антифашистами и стремились принять активное участие в борьбе с нацистской Германией. Поэтому-то Ганди с грустью говорит: "Моя позиция замыкается на одном мне. Я должен еще посмотреть, есть ли у меня какие-либо попутчики на моем одиноком пути..." Его убеждения были настолько тверды, что он без колебания готов был порвать отношения со своими близкими соратниками и с самим Конгрессом.

Вице-король лихорадочно ищет выхода из создавшегося положения в Индии: ни заявление Рабочего комитета Конгресса об отношении к войне, ни его трехчасовая беседа с Ганди в Симле не сулили ничего хорошего. Индия становилась еще более непокорной, запрашивая за свое военное сотрудничество неприемлемую для метрополии цену. Линлитгоу шлет в Лондон одну депешу тревожнее другой. А там почти беспрерывно заседает Военный кабинет. Однако тщетно: и там не находят панацеи от стремления индийского народа к свободе.

2 октября 1939 г. английский кабинет по докладу министра по делам Индии рассмотрел очередную телеграмму вице-короля. Он сообщил о том, что разрыв с Конгрессом представляется ему почти неминуемым, и просил одобрить наконец текст заявления правительства ее величества в отношении Индии в связи с начавшейся войной. Желая выглядеть перед Лондоном конструктивным политиком, Линлитгоу выдвинул при этом предложение созвать конференцию представителей всех партий Индии. Против "экстремистской" позиции Конгресса он надеялся заручиться поддержкой Мусульманской лиги и партий князей. Но и теперь кабинет медлил с обнародованием заявления: нужно было сделать слишком большую ставку, на что в Лондоне не решались.

Английскому правительству потребовался месяц для ответа на требования Конгресса. Причем реакция оказалась столь негибкой, что лишь еще более осложнила англо-индийский кризис. 17 октября 1939 г. вице-король публично признался, что он "не может раскрыть цели войны лучше, чем это уже сделал премьер-министр Великобритании". Лорд Линлитгоу многозначительно, будто идя на большую уступку Конгрессу, заявил, что английское правительство намерено после завершения войны в соответствии с законом об управлении Индией 1935 года рассмотреть вопрос о предоставлении Индии статуса доминиона, то есть не сказал ничего нового. Он снова распространялся о трудностях решения этого вопроса в связи с религиозно-общинными разногласиями в стране и отрицательной позицией, занятой правителями многочисленных "самостоятельных" княжеств.

Слова Линлитгоу расстроили Ганди, он с горечью комментировал их: "Общинные различия издавна использовались английским правительством для того, чтобы мешать устремлениям Индии. Даже теперь, как можно себе представить, продолжает разыгрываться отвратительный спектакль о противоречиях между Лигой и Конгрессом".

Джинна, поощряемый вице-королем в своих политических амбициях, заявил, что мусульмане самостоятельно определят свое отношение к будущей конституции Индии и устройству государства и что Мусульманская лига должна быть признана единственной организацией в стране, представляющей всех индийских мусульман. Таким образом, Джинна наносил удар по представлениям Ганди о будущем Индии как о едином и светском государстве и по самому Конгрессу как всеиндийской политической партии, которая строилась независимо от религиозной принадлежности ее членов.

25 октября 1939 г. на заседании Военного кабинета Великобритании, которое состоялось в резиденции премьер-министра на Даунинг-стрит, 10, снова стоял вопрос о положении в Индии и о ее участии в войне. При всей сложности вопрос этот для английского правительства сводился к дилемме: или найти компромисс с Конгрессом, используя при этом то обстоятельство, что его руководство, включая Ганди, осуждает фашизм, или - на чем настаивал Черчилль - просто раздавить конгрессистскую партию и силой подавить национально-освободительное движение. К однозначному решению правительство Чемберлена тогда еще не пришло. Оно колебалось. Верховный наместник британской короны в Индии вице-король Линлитгоу на этот раз тоже проявлял не свойственную ему осмотрительность. Видимо, он убедился, что держать в повиновении огромный народ куда сложнее, чем разыгрывать в адмиралтействе на штабных картах военно-морские сражения.

Вице-король в шифрованной депеше испрашивал у Лондона совета на новую встречу с Ганди и Джинной. Он полагал возможным согласиться с предложением представителя консервативных мусульманских кругов сэра Мохаммеда Зафруллаха Кхана передать портфель министра обороны Индии индийцу. Уже сам факт принятия этого предложения, по мнению Линлитгоу, создавал бы иллюзию, что индийцы сами организуют оборону своей страны. Кроме того, это позволит представить дело так, будто самые популярные лидеры выразили тем самым готовность к сотрудничеству с центральным правительством.

Министр иностранных дел Великобритании лорд Галифакс (лорд Ирвин), хорошо знавший Индию и самого Ганди по своей нелегкой верховной миссии в этой стране, усомнился, чтобы Ганди, будучи неистовым пацифистом, одобрил предложение о назначении министра обороны из числа своих соотечественников. Это противоречило бы его принципам и убеждениям. Правда, ограничение полномочий такого министра сугубо административно-хозяйственными, по своему характеру мирными функциями могло бы изменить его отношение к этому предложению. К тому же, если учесть склонность Ганди к компромиссам и его моральное сочувствие англичанам в их войне с фашизмом, то предлагаемая вице-королем тактика имела определенный шанс на успех. Передача индийцам поста министра обороны безусловно была бы положительно воспринята индийскими промышленниками, заинтересованными в получении выгодных заказов.

Галифакс, изложив все аргументы "за" и "против", выразил убежденность, что только такого рода уступки позволят расколоть индийских националистов.

- В противном случае, - заявил он, - конгрессистские министры в провинциальных правительствах, по всей вероятности, по призыву Ганди и Неру уйдут в отставку, и тогда кампания гражданского неповиновения и антибританские выступления в стране быстро наберут силу.

Галифакс сделал выразительную паузу и угрожающе добавил:

- Британское правительство неминуемо встретится в Индии с серьезными трудностями. А это повлечет за собой нежелательную для нас пропаганду за океаном.

Конечно же, Галифакс имел в виду Соединенные Штаты, которые, претендуя на расширение своего влияния в Южной Азии, заигрывали с индийскими лидерами и напрямую пытались установить деловые связи с финансовыми и промышленными кругами Индии. Опасность американского проникновения в Индию уже не раз была предметом острых дискуссий в английском кабинете.

- До тех пор, пока мы не пойдем на разумные уступки пожеланиям Конгресса, - продолжал Галифакс, - "умеренные" не смогут отмежеваться от экстремистов (такими он считал Неру и Боса. - Авт.) и ситуация в Индии будет быстро ухудшаться.

Бывший вице-король еще долго занимал внимание своих коллег по Военному кабинету, рассуждая о необходимости для нынешнего вице-короля тонко использовать противоречия между Ганди и Джинной, между Конгрессом и Мусульманской лигой. Галифакс согласился с мнением Линлитгоу, что руководство Мусульманской лиги, очевидно, с большей готовностью пойдет на сотрудничество с правительством, однако мусульманская молодежь, по всей вероятности, воспротивится этому и свои симпатии отдаст Ганди и Неру.

- Во всяком случае, если мы сделаем расчетливый шаг навстречу Конгрессу, наши моральные позиции среди определенных слоев индийского населения станут прочнее, - заключил Галифакс.

После Галифакса слово взял другой специалист по обсуждавшемуся вопросу, недавний министр по делам Индии, а ныне лорд-хранитель печати Хор. Теперь его волновало, как в наилучшем свете представить индийскую политику правительства Чемберлена в английском парламенте.

- Очень надеюсь, что нам не придется объяснять парламенту, почему мы вынуждены были пойти на репрессии в Индии, в пользу которых настроены некоторые наши коллеги, - сказал Хор, косясь на насупившегося Черчилля. - Надо успокоить палату представителей, сообщив ей о намерении вице-короля встретиться с Ганди и Джинной, и сказать, что сейчас нет оснований опасаться ухода в отставку индийских министров в провинциальных правительствах, а следовательно, и говорить об угрозе кампании гражданского неповиновения.

Хор, соглашаясь с Галифаксом, высказался за гибкую тактику поведения в отношении индийских лидеров.

- Надо терпеливо выслушать их, дать им время на раздумье, - сказал он.

Вице-королю, по убеждению Хора, следует больше апеллировать к чувствам Ганди, говоря ему о спасительном взаимопонимании и взаимопомощи в тяжелую годину испытаний, об общей военной угрозе, которую война несет Объединенному Королевству и Индии. Если будет нужно, то, не страшась, передать индийцам портфель министра обороны.

Слушая речи Галифакса и Хора, Черчилль, который был тогда военно-морским министром, хмурил брови и, не обращая ни на кого внимания, выпускал сизые клубы сигарного дыма. Эта политическая мимикрия явно претила ему.

- Мы не можем так далеко заходить с уступками и позволять Конгрессу, использующему в своих интересах опасность, в которой сейчас находится Англия, оказывать на нас давление, - начал свое выступление Черчилль. - Подобные уступки будут шоком для большинства в Англии, и они способны только подорвать устои внутренней безопасности в Индии. Нет никаких оснований считать, что твердые, решительные меры с нашей стороны обязательно приведут к новым осложнениям в Индии. Напротив, восстановление всей полноты британского управления в провинциях после ухода конгрессистских министров в отставку создаст возможность увеличить экономический эффект участия этой страны в войне и тем самым повысить популярность британской политики в отношении Индии среди наших соотечественников.

Оратор обвел возмущенным взглядом членов кабинета и остановил его на Хоре.

- Встань мы однажды на путь, который нам здесь указывают, и мы окажемся на скользкой дороге. Правительство уже будет не в состоянии контролировать положение. Угроза поддержанию внутреннего порядка в Индии исходит не из-за укрепления нашей власти в этой стране, а из-за намерения согласиться с неразумными и неприемлемыми для нас требованиями индийцев. - И повернувшись к Галифаксу, сурово продолжил: - Именно ослабление нашей власти в Индии приведет к усилению антибританской пропаганды в США и повсюду в мире. Поэтому мы должны вдохновить вице-короля на проведение твердой политики и в центре, и на местах.

- Может быть, передача портфеля министра обороны индийцам и звучит как бедствие, - пасуя перед Черчиллем, словно оправдываясь, ответил Галифакс, - однако надо иметь в виду, что это помогло бы устранить прямую конфронтацию с индийцами. К тому же министр обороны, как мы себе это представляем, будет обладать символическими полномочиями. Он будет подбираться и назначаться вице-королем, в любом случае сохраняющим за собой всю полноту власти в Индии.

- Конгрессистская партия все равно останется неудовлетворенной. Она добивается реальной власти и в области обороны, и в области финансов, - резко парировал Черчилль.

Ганди и всем индийским патриотам предстояло примирить два противоречивых направления в политических настроениях конгрессистской партии - оппозицию английскому колониализму и ненависть к фашизму. Это противоречие тут же перестало бы существовать, предоставь английское правительство независимость Индии. Такое, однако, было маловероятно. В политике правящих кругов Англии явно брала верх линия консерваторов, которую тогда выражал Уинстон Черчилль. Английский парламент в эти дни принял дополнения к Закону об управлении Индией 1935 года и Закон об обороне Индии, лишив всех основных полномочий провинциальные правительства, которые в большинстве провинций были представлены конгрессистами. Вся власть теперь сосредоточилась в центре, в руках самого вице-короля и его близкого окружения. Оскорбленные действиями англичан, конгрессистские министры в провинциях подали в отставку, правительства на местах практически распались и там установилась диктатура английских губернаторов.

Последовавшие в ноябре 1939 года встречи между лидерами Конгресса и вице-королем, между руководителями Мусульманской лиги и ИНК не привели к преодолению тупика ни по проблемам внутреннего положения страны, ни по вопросу отношения партий к войне.

Английское правительство с присущим ему крайним консерватизмом в колониальной политике по-прежнему подходило к Индии как к стране, которой самой историей будто бы предназначено вечно быть сырьевым придатком Англии, как к стране с неискоренимой враждой религиозных общин и каст, как к государству, состоящему из авторитарных княжеств и полудиких племен, то есть как к конгломерату, неспособному и недостойному иметь свою собственную государственность.

Подходя с такими мерками к Индии, Лондон игнорировал просьбу Конгресса о разъяснении целей войны. Не думали всерьез в Лондоне и о рассмотрении требования о предоставлении Индии независимости. "Ответ на эти требования, - говорилось в очередной резолюции Рабочего комитета Конгресса, - был совершенно неудовлетворительным, причем со стороны английского правительства предпринята попытка вызвать недоразумения и затемнить основной, моральный аспект проблемы... Эту попытку уклониться от заявления о целях войны и освобождения Индии под разными несостоятельными предлогами Комитет может истолковать лишь как желание сохранить империалистическое господство в Индии в союзе с реакционными элементами страны".

Лидеры ИНК, руководствуясь советами Ганди, все же продолжали поиск компромисса с английским правительством. Сатьяграха, учил вождь, по своей моральной сути требует не щадить усилий для достижения достойного соглашения с другой стороной.

Новая попытка Конгресса к приемлемому компромиссу с правительством была предпринята летом 1940 года, когда Гитлер направил свои полчища на Запад и над Великобританией нависла реальная угроза непосредственно испытать на себе мощь военной машины вермахта. Гитлер решил полностью использовать выгодную для него обстановку, созданную политикой "странной войны", которую вели английское и французское правительства, все еще не терявшие надежды направить фашистскую агрессию на Восток. 10 мая 1940 г. "странной войне" был положен конец. В течение нескольких дней гитлеровские войска захватили Бельгию, Голландию и Люксембург. Английский экспедиционный корпус был прижат к побережью в районе Дюнкерка и эвакуировался на Британские острова, бросив все тяжелое вооружение. Франция капитулировала. Хищные взоры Гитлера устремились теперь через Ла-Манш, непосредственно на Англию.

Учитывая ухудшение военно-стратегической обстановки для метрополии, Конгресс решил сделать очередной шаг навстречу английскому правительству. Рабочий комитет ИНК наперекор воле Ганди выступил с заявлением о том, что если Англия даст гарантии предоставления Индии независимости сразу же после окончания войны, то представители Конгресса готовы войти во временное национальное правительство и вернуться на свои министерские посты в провинциях, чтобы принять активное участие в организации эффективной обороны Индии от возможной агрессии против нее со стороны держав "оси".

Отвергая установку Ганди о неприменении силы против агрессоров, Конгресс тем не менее целиком следовал указаниям в борьбе за независимость. Руководители ИНК, опасаясь стихийных выступлений, обратились к народу с призывом строго осуществлять гражданское неповиновение властям исключительно мирными средствами.

Опасение правоцентристского руководства ИНК утратить контроль над массами было вполне обоснованным. В 1938-1940 годах в стране проходили многолюдные антивоенные демонстрации и митинги. Стачки рабочих состоялись в Мадрасе, Бомбее, Канпуре, Патне, Джхарии и во многих других промышленных центрах. Ширилось движение рабочих и других слоев трудящихся против первых политических и экономических последствий войны - ликвидации в стране элементарных демократических институтов, массового использования властями указа о превентивном заключении, роста дороговизны и спекуляции предметами первой необходимости.

Все большее влияние на формирование настроения народа стали приобретать левые силы. Демонстрацией возросшей популярности левых сил явилась антиимпериалистическая конференция рабочих, крестьянских и студенческих организаций, состоявшаяся в Нагпуре. В ней приняли участие Компартия Индии, конгресс-социалисты и созданный С. Ч. Босом "Форвард блок". Принятые конференцией резолюции носили бескомпромиссный антиколониальный характер.

В Индии вновь складывались объективные условия для создания объединенного национального фронта всех антиимпериалистических сил. Однако этому во многом препятствовала позиция правоцентристского руководства ИНК, проанглийская линия Мусульманской лиги и обструкционистская тактика Боса. Сторонники Боса провели так называемую "антикомпромиссную конференцию", где подвергли резкой и оскорбительной критике Конгресс и лично Махатму Ганди. Индийские коммунисты, хотя и стремились к сотрудничеству с левыми силами, в этой конференции не участвовали, считая, что она наносила серьезный удар по единству антиимпериалистического движения.

Одновременно с конференцией, проведенной сторонниками Боса, в марте 1940 года в Лахоре состоялся съезд Мусульманской лиги, на котором было принято решение, сыгравшее роковую роль в истории индийского национального движения: Мусульманская лига своей конечной политической целью объявляла создание Пакистана, "государства чистых", то есть приверженцев ислама.

Ганди был потрясен этим решением. Его мечта о создании единого, демократического и светского государства, казалось, рухнула, а все усилия и принесенные ради этой цели жертвы стали напрасными. Однако, оправившись от первого шока, Ганди взялся за продолжение своего дела с еще большей энергией. Не увлекаясь глубоко никакой наукой, он обладал чутьем как историка, так и политического деятеля, учитывавшего требования политического момента. Ганди всякий раз с негодованием отвергал утверждения о том, что в Индии будто бы сложились две самостоятельные нации - индусская и мусульманская. Критикуя лидеров Мусульманской лиги, он говорил, что в Индии испокон веков существуют и легко уживаются десятки религиозных общин. И что же, представители каждой из них составляют отдельную нацию?.. Единая и неделимая свободная Индия - вот путь, на который должны ступить все индийцы, независимо от их вероисповедания. Вместе с тем Ганди с исключительной чуткостью относится к религиозным меньшинствам. По его предложению в этот период роста взаимного недоверия и подозрения между индусами и мусульманами президентом Конгресса избирается виднейший мусульманский деятель Абул Калам Азад, высокая образованность и гуманистические взгляды которого широко были известны в Индии.

Однако размежевание политических сил в Индии в связи со второй мировой войной продолжалось. Бос и его сторонники, разуверившись в возможности свержения английского господства в Индии самими индийцами, сделали авантюристическую ставку на сотрудничество с фашистской Германией и милитаристской Японией. Сам Бос нелегально перешел индийско-афганскую границу, добрался до Берлина, а оттуда переехал в Японию. Он наивно верил в то, что военные противники Англии принесут на своих штыках в Индию избавление от иностранного гнета.

Разобщенность национально-освободительного движения в этот критический для Индии момент, отсутствие единого фронта против колонизаторов позволяло английскому правительству не идти на уступки Конгрессу, который, по словам Дж. Неру, будучи "полуреволюционной" организацией, далеко не всегда проявлял в своих действиях необходимые смелость и решительность.

Предприняв новую попытку найти общую военнополитическую платформу с английским правительством, Конгресс отказался от своих прежних требований о немедленном предоставлении Англией независимости Индии и разъяснении целей войны. На этот раз Конгресс предложил вице-королю создать в рамках существующей конституции национальное правительство Индии из представителей различных партий.

Такого рода компромисс ничем не грозил английскому господству. В стране сохранялась верховная власть вице- короля, военный аппарат подчинялся английскому главнокомандующему; вся сложная система гражданской службы, созданная англичанами, ни в коей мере не затрагивалась. Короче, речь шла о чисто моральном факторе - национальном престиже индийцев и о послевоенной перспективе для Индии получить наконец независимость. Но и на это не хотели идти в Лондоне. Там больше полагались на Закон об обороне Индии, нежели на сотрудничество с Конгрессом, достигнутое ценой обещания предоставить стране свободу в весьма отдаленном будущем.

Лорд Линлитгоу отклонил компромиссное предложение Конгресса. Он заявил, что английское правительство не намерено передавать свою ответственность "за сохранение мира и благополучие Индии" никакому национальному правительству, сославшись на индусско-мусульманские разногласия, которые будто бы делают невозможным создание такого правительства.

Конгрессисты и в особенности лидер правоцентристской группы и инициатор этого предложения Раджагопалачария оказались публично посрамлены и раскаивались, что не послушались совета Ганди не соглашаться на военное сотрудничество с Англией.

Как раз в эти мрачные дни фашистского "блицкрига" в Западной Европе в Лондоне произошла смена правительства. Невилл Чемберлен ушел в отставку. Новым премьер- министром стал Уинстон Черчилль. Министерство по делам Индии возглавил Эмери, который еще в 1933 году "прославился" тем, что оправдывал в английском парламенте японскую агрессию против Китая. Он же с редкой для английского политического деятеля откровенностью мотивировал свое мнение тем, что, дескать, если английские парламентарии "осудят то, что Япония делала в Китае, им придется осудить точно так же и то, что Англия делала в Индии и Египте".

Политическое кредо Черчилля было хорошо известно индийским патриотам. Его приход к власти вызвал в Индии уныние, горькую досаду и крушение надежд на скорое получение свободы. В стране, пожалуй, не было ни одного причастного к освободительному движению человека, которого бы резкие слова Черчилля, произнесенные еще в январе 1930 года, больно не хлестнули по чувству национального достоинства. Тогда он призвал парламент "сокрушить Ганди и Индийский национальный конгресс". Месяцем позже он заявил: "Английский народ отнюдь не намерен отказаться от контроля над жизнью и прогрессом Индии (разумеется, "прогрессом" в понимании самого Черчилля. - Авт.)... Мы, - продолжал он развивать свою мысль, - не намерены отказываться от этой блестящей и драгоценной жемчужины королевской короны, которая в большей мере, чем все прочие наши доминионы и владения, составляет силу и славу Британской империи".

Но бывало, что и Черчилль становился в хор "либералов" и демагогически рассуждал о пользе и вреде реформ в Индии и даже не исключал возможности предоставления ей в неопределенном будущем статуса доминиона. Обещанием предоставить такой статус индийцев "одаривали" уже многие годы. Никто, однако, из англичан не разъяснял, в чем состояла суть этого дара. Сделал это Черчилль. В декабре 1931 года он сказал: "Большинство видных общественных деятелей, к числу коих в свое время принадлежал и я, выступали с речами - я, во всяком случае, выступал - насчет статуса доминиона, но я не имел в виду, что Индия когда-либо в обозримом будущем будет иметь такие же конституционные права и такую же систему, как Канада... Англия, потеряв Индию в качестве части своей империи, навсегда перестанет существовать как великая держава". Итак, разговоры об Индии как будущем доминионе были не более чем политическим надувательством, пустым разглагольствованием. "Империализм не желал разжимать своих когтей, которые он глубоко запустил в живое тело Индии", - говорил по этому поводу Неру.

Отклонив примирительную инициативу Конгресса, вице-король Линлитгоу разослал строгий циркуляр губернаторам провинций, в котором предписывалось покончить с Конгрессом и принять все меры для пресечения национально-освободительного движения, рассматривая его деятельность как "подрывную, направленную на оказание поддержки врагам короля". В этом же циркуляре лорд Линлитгоу распорядился: при решении вопроса об аресте лидеров Конгресса исключения для Ганди не делать, "учитывая вместе с тем его особую позицию".

Вице-король видел в Ганди скорее проницательного и грозного противника, чем покорного союзника. Хотя Ганди и выступал против развертывания в Индии массового освободительного движения в тяжелое для Англии время войны с фашистской Германией, он оставался самым влиятельным борцом в своей стране. Вот почему униженные во дворце вице-короля руководители Конгресса пришли к Ганди и стали просить его вновь возглавить движение.

Вождь, однако, не поддается давлению со стороны руководителей левого крыла ИНК, уговаривающих его развернуть массовую кампанию гражданского неповиновения. Он провозглашает на этот раз индивидуальную сатьяграху, в которой в основном должны участвовать видные конгрессисты - его стойкие последователи. Он не отказывается от идеи обратить конгрессистов в пацифистскую веру. Тот, кому даровалась привилегия оказывать английским властям неповиновение, должен был разделять антивоенные пацифистские лозунги: "Никакой другой поддержки Англии в войне, кроме моральной! Ненасильственное сопротивление всякой войне! Все планы использовать фашистские державы в борьбе против господства англичан в Индии - безнравственны!"

Ганди предостерегает Конгресс от организации массовых шествий, демонстраций, публичных митингов, собраний, групповых выступлений - только "устные протесты" и только в одиночку. Он требует отказаться от соблазна использовать в условиях войны рабочих и крестьян для достижения партийных и политических целей. Ганди предупреждает тех, кто готов сразу же ринуться в бой с твердыней английской власти, что без достижения индусско-мусуладанского согласия нельзя начинать в стране массовую кампанию. Ему не дает покоя опасность возникновения гражданской войны. Кошмары религиозных распрей постоянно преследуют его.

Одновременно с индивидуальной сатьяграхой вождь Индии агитирует терпеливо, шаг за шагом добиваться осуществления его "конструктивной программы" - укреплять индусско-мусульманское единство, обучать народ грамоте, расширять ручное прядение, поощрять деревенский кустарный промысел и ремесла, развивать кооперацию труда, изживать из быта индийцев социальные и кастовые предрассудки, в том числе затворнический образ жизни женщин, и т. д. Он придает "конструктивной программе" очень большое значение и ее осуществление прямо связывает с кампанией гражданского неповиновения, с самой борьбой за свободу Индии. Без осуществления "конструктивной программы", как он считает, невозможно успешно противостоять колонизаторам, как невозможно "поднять ложку парализованной рукой". Перемен в сознании людей нужно добиваться снизу, класть в фундамент будущего здания кирпичик за кирпичиком. Те, кто думает, что с завоеванием независимости люди изменят свое отношение друг к другу, к труду и собственности и что все блага им "свалятся с неба", глубоко заблуждаются, разъясняет Ганди.

В индивидуальной сатьяграхе приняли участие прежде всего члены Рабочего комитета ИНК и руководящие деятели провинциальных комитетов конгрессистской партии. Полиции не представляло никакого труда заполучить списки участников "символической кампании", и поэтому многие из них, еще не успев выкрикнуть ни одного антивоенного лозунга, оказались за решеткой. Конгресс был обезглавлен. К маю 1941 года власти арестовали более 25 тысяч конгрессистов, робко пытавшихся протестовать против участия Индии в войне.

В Лондоне были приятно удивлены столь осторожными и "джентльменскими" действиями Ганди, который признавался в том, что он не хотел в суровые для Англии дни испытаний наносить ее администрации в Индии серьезного политического ущерба. Министр по делам Индии Л. Эмери отзывался об индивидуальной сатьяграхе как о "достойной сожаления и нелогичной", называя ее "апатичной, вялой кампанией, неспособной пробудить к себе сколько-нибудь широкого интереса". Это была объективная оценка.

В это время после завершения учебы в Лондоне в Индию вернулась дочь Неру - Индира. Не успела она сойти с корабля в Бомбее, как ей вручили телеграмму от Махатмы Ганди. Он просил ее, не откладывая, сразу же повидать его.

Индира была в той завидной физической и духовной форме зрелой молодости, для которой не существует ни преград, ни трудностей. Она готова была, не раздумывая, ринуться в любое пламя борьбы за свободу Индии. Предстоящая встреча с Бапу взволновала ее. Она не видела его уже несколько лет. Какой он сейчас?..

По дороге на родину, куда она возвращалась вместе со своим возлюбленным другом Ферозом Ганди (однофамильцем Махатмы Ганди. - Авт.), их судно, побывав в суровом морском бою, на несколько дней задержалось для ремонта в южноафриканском порту в Кейптауне. Так им довелось побывать в местах, где Махатма Ганди начинал свои беспримерные социально-политические эксперименты в борьбе против расизма, за достойную человека жизнь своих соотечественников.

"Отцы" индийской общины, еще помнившие молодого Мохандаса Карамчанда Ганди и теперь наслышанные о его патриотической деятельности на родине, попросили Индиру выступить перед большим собранием соотечественников.

Приветствуя бурными овациями дочь выдающегося индийского лидера - Джавахарлала Неру, сподвижника Махатмы Ганди, собравшиеся готовы были услышать от почетной гостьи что угодно, только не то, что им пришлось услышать.

- Постыдно и неразумно сотрудничество с англичанами в эксплуатации африканцев, - смело бросила она обвинение в притихший зал. - Вы должны найти взаимопонимание с коренными жителями этой страны. Не сегодня, разумеется, но через десять - двадцать лет они станут хозяевами своей страны, и тогда вам будет стыдно перед ними.

Гул удивления, возмущения и испуга прокатился по залу. Организаторы встречи, ничего не понимая, растерянно переглядывались, а Индира с нескрываемым возмущением продолжала:

- Располагая капиталами, вы транжирите их в свое удовольствие вместо того, чтобы оказать помощь национально-освободительному движению на родине или угнетенным племенам в Южной Африке, как пытался в свое время это делать Махатма Ганди, живя в этих краях.

О "дерзком" выступлении Индиры Махатма узнал еще до того, как она успела прибыть в Бомбей. Для него стало ясно, что в плеяду стоических борцов за индийскую свободу вступает новое, молодое поколение.

Индира нашла Бапу мало изменившимся, разве что он еще больше похудел и совсем лишился зубов. Большую часть времени он проводил в своей скромной обители на реке Сабармати. Бапу встретил Индиру по-отечески трогательно. Она, конечно же, догадывалась, что встреча состоялась не без участия ее отца, который, находясь в тюрьме, не мог сам ввести ее в курс последних событий в Индии и дать необходимые советы. Сделать это за себя он, вероятно, попросил Бапу. Что в общем-то было вполне естественно, поскольку Бапу всегда принимал самое живое участие в судьбах членов семьи Неру. А быть может, Бапу и сам проявил такую инициативу, что тоже неудивительно.

Из откровенной и обстоятельной беседы с Ганди Индира поняла, что Бапу не изменил за эти годы свои убеждения. Он все так же истово искал гармонии в соединении боль- той политики с чувствами и желаниями простого человека, рационального разума с отсталыми крестьянскими взглядами. Он оставался олицетворением идеализированной правды. Выживет ли эта красивая трепетная правда в условиях суровой действительности - войны, жесткого правительственного насилия, полицейского террора, голода и нищеты? Сомнений не было, Махатма Ганди играл выдающуюся роль в истории страны, но все же послушный ему народ один решал судьбу Индии. Очень хорошо, что сам Ганди понимал это лучше других.

...В то время, когда объявленная Ганди "символическая кампания" против войны была сведена на нет и руководители ИНК, включая Джавахарлала Неру, содержались в изоляции, пожар войны в Европе разгорался. Фашистская Германия вероломно напала на Советский Союз. Война против гитлеровского фашизма и японского милитаризма приобретала для всех народов мира освободительный характер. Советский народ вел Великую Отечественную войну.

Освободительные цели войны оказали влияние и на позиции индийского движения за независимость; еще сильнее обострились идеологические разногласия между правыми и левыми конгрессистами. Компартия Индии призвала наряду с продолжением борьбы за независимость страны активно участвовать в войне против держав фашистской "оси".

Рабочий комитет Конгресса в декабре 1941 года принял резолюцию, в которой говорилось: "Советский Союз всегда отстаивал ясные гуманные, культурные и социальные ценности, имеющие огромное значение для развития и прогресса человечества. Рабочий комитет считает трагедией, если, в итоге разрушительной войны эти усилия и достижения будут уничтожены". Конгресс выразил восхищение героической борьбой советских людей против фашизма в защиту своей Родины и свободы. Симпатии Ганди были целиком на стороне Советского Союза, но он и его сторонники по-прежнему выступали против участия индийцев в любой войне.

Руководители двух самых крупных западных держав - Франклин Рузвельт и Уинстон Черчилль, учитывая глобальные масштабы войны, больше уже не могли умалчивать о целях своих стран в войне. Обнародования этих целей так, как это сделал в самом начале войны Советский Союз, добивалась не одна Индия, но и "белые" доминионы Британской империи - Австралия, Канада, Новая Зеландия, Южная Африка. Надо было убедить народы мира, что США и Англия воюют в первую очередь за высокие антифашистские освободительные идеалы.

В начале августа 1941 года на борту военного корабля в гавани Арджентия состоялась встреча президента США Рузвельта и премьер-министра Англии Черчилля. В подписанной ими 14 августа Атлантической хартии были наконец сформулированы цели войны, о которых можно было бы публично заявить, рассчитывая на симпатии народов мира. Правительства Англии и США торжественно декларировали, что "они уважают право всех народов избирать себе форму правления, при которой они хотят жить; они стремятся к восстановлению суверенных прав и самоуправления тех народов, которые были лишены этого насильственным путем".

Война приобрела освободительный характер. Она велась за души народов мира. Поверженные и угнетенные нации хотели верить - и этого не могли не знать в Лондоне и Вашингтоне - в возможность создания нового справедливого послевоенного мира, мира, который бы, как мечтал Ганди, был способным уберечь человечество в будущем от глобальных катастроф.

Фарисейски ставя свою подпись под Атлантической хартией, Черчилль тут же делает запись в своем дневнике: "Военный кабинет абсолютно прав, что не пожелал рассматривать Индию в качестве самостоятельного суверенного государства". Он ничуть не смущается заявлять, что положения Атлантической хартии не могут быть распространены на Индию. Черчилль раскрывает свое отношение к хартии, как к документу чисто конъюнктурного характера: это "временное и частичное заявление о целях войны, предназначенное для того, чтобы убедить все страны в наших справедливых целях, а не завершенная схема, которую мы должны осуществить после войны".

За внешне привлекательными статьями Атлантической хартии скрывалась тайная, "джентльменская" договоренность лидеров двух держав установить после войны англо- американское господство над всем миром. Этот замысел тем более казался им выполнимым, что они рассчитывали на ослабление Советского Союза, который один на один отражал натиск всей мощи гитлеровской военной машины.

В период войны под игом Британской империи находилось полмиллиарда населения колоний, но она все еще продолжала строить алчные планы по захвату новых колоний. США, однако, вовсе не были склонны уступать Англии руководство миром. Их привлекала Индия, и они в любой момент были готовы усилить свое влияние в этой стране. Рузвельт был не прочь наладить контакты с буржуазными лидерами индийского национально-освободительного движения. Поэтому еще в первой половине 30-х годов Ганди не раз передавалось приглашение посетить США. Но понимая смысл таких приглашений, Ганди отклонял их, тактично говоря, что сейчас не время для визитов.

Всякий раз, когда заходила речь об Индии, Черчилль приходил в крайнее раздражение. Заигрывание США с индийскими националистами вызывает у Черчилля непроходящую сердечную боль, тревогу у всей английской автократии. Ревность вызывает подозрительность. Не зря, видимо, английскими послами в США направлялись "специалисты" по индийским делам: до декабря 1940 года - бывший вице-король Индии лорд Лотиан, а после его кончины- лорд Галифакс. В декабре 1941 года Рузвельт, воспользовавшись пребыванием Черчилля в Вашингтоне, хотел обсудить с ним индийскую проблему. "Моя реакция была такой острой и такой пространной, - вспоминает позднее об этом случае Черчилль, - что он уже больше никогда устно не поднимал этого вопроса".

Война в Азии расширялась. Япония уже захватила Индокитайский полуостров, приближаясь к Бирме и к восточным границам Индии. В этих условиях вице-король, рассчитывая заручиться поддержкой руководителей Конгресса в войне с Японией, 3 декабря 1941 г. объявляет массовую амнистию участникам гандистской сатьяграхи. Однако премьер-министр Черчилль не согласен с действиями вице-короля и телеграфирует ему: "Я был поражен известием о том, как вы далеко зашли с освобождением из тюрем остававшихся там сатьяграхов. Как вам известно, я всегда считал, что к человеку, подобному Неру, необходимо относиться как к политическому узнику, а не как к уголовнику, и приветствовал любое смягчение его участи. Тем не менее мое мнение по поводу этого массового освобождения сводится к тому, что оно является капитуляцией в момент, когда нам сопутствует успех. Не вызывает сомнения то, что освобождение этих заключенных в качестве акта милосердия будет провозглашено победой партии Ганди..."

Индийский вождь воспринял "милосердие" властей без энтузиазма и не помышлял делать благодарственных жестов.

Черчиллю все же пришлось пересмотреть свою жесткую позицию в отношении индийских национальных сил. К этому его вынуждали военные успехи Японии, грозившие Британской империи катастрофой: 7 декабря 1941 г. японская авиация нанесла внезапный удар по Пёрл-Харбору и вывела из строя основные силы Тихоокеанского флота США; в феврале 1942 года под ударами японских войск пал Сингапур; в марте ими была занята столица Бирмы - Рангун; они оккупировали Гонконг; японский флот появился в Бенгальском заливе. В сложившейся обстановке и под известным нажимом президента США Черчилль решает предпринять попытку преодолеть кризис в отношениях Англии с Индией. После падения Рангуна он объявляет в парламенте, что направляет в Индию для переговоров с лидерами всех индийских партий и общин видного государственного деятеля Англии, члена Военного кабинета сэра Стаффорда Криппса.

Напряженность в политической жизни Индии усиливалась. По мере того как нарастала угроза японского вторжения в Индию, к ней все больше стали проявлять непосредственный интерес США и Китай, вызывая тем самым раздражение Черчилля. Между ним и президентом Рузвельтом завязалась переписка о положении в Индии.

Еще до приезда в Индию миссии Стаффорда Криппса сюда в феврале 1942 года прибыл Чан Кайши, который не скрывал своего намерения установить личные контакты с представителями национального движения в Индии с целью оказания на них своего влияния. Это обстоятельство просто взбесило английского премьер-министра. Он резко заявил, что Военный кабинет не может согласиться, чтобы глава иностранного государства вмешивался в качестве "беспристрастного арбитра" во взаимоотношения между представителями короля Англии и лидерами Конгресса Ганди и Неру.

12 февраля 1942 г. Черчилль писал Чан Кайши: "Мы, члены правительства, считаем, что Ваше намерение посетить г-на Ганди в Варде может помешать нашему желанию сплотить всю Индию в военных усилиях против Японии... Я смею надеяться, что Ваше Превосходительство будет столь любезно, что не станет проявлять настойчивость в этом вопросе вразрез с желаниями вице-короля и короля-императора". Чан Кайши не прислушался к предостережению Черчилля. 18 февраля в Калькутте состоялась четырехчасовая беседа Чан Кайши с индийским вождем. Ганди, как всегда, был внимателен и вежлив с собеседником, однако твердо выразил несогласие со многими его националистическими взглядами. После отъезда Чан Кайши из Индии Черчилль облегченно записал в своем дневнике, что его "несвоевременная поездка закончилась, не принеся никакого вреда".

Перед тем как направить миссию Криппса в Индию, Черчилль обменялся несколькими посланиями с президентом Рузвельтом. "Мы серьезно рассматриваем вопрос о том, - писал он, - следует ли в нынешний критический период объявить декларацию о предоставлении Индии после войны статуса доминиона и при желании с правом отделения..." Но вслед за обнадеживающим введением Черчилль делает такое множество оговорок и высказывает столько сомнений, что вопрос о предоставлении Индии независимости и о превращении ее в единое национальное государство при этих условиях практически становится неразрешимым.

Он цитирует Рузвельту заявление председателя Мусульманской лиги Джинны, в котором выражает серьезные опасения, что власти могут отступить перед анти-английскими элементами в Индии, и призывает английское правительство, в случае конституционных преобразований в стране, объявить о своем согласии с планом раздела Индии и создания Пакистана.

Черчилль, стараясь быть убедительным, апеллирует даже к мнению английского губернатора в Пенджабе, от которого вряд ли можно было ожидать объективной оценки политической обстановки в Индии или симпатий к патриотическим силам страны. Губернатор телеграфировал Черчиллю о том, что во избежание беспорядков и хаоса в стране никаких заявлений о предоставлении Индии в будущем права отделения от империи делать нельзя.

Мировое общественное мнение все же вынуждало английские правящие круги создать видимость желания осуществить в Индии демократические преобразования и обещать индийскому народу предоставление в будущем свободы, очертив ее хотя бы в самых туманных контурах. Поэтому Черчилль писал 10 марта 1942 г. вице-королю Индии: "Учитывая злосчастные слухи и широкую гласность, а также общее отношение американцев, невозможно занять чисто отрицательную позицию, и миссия Криппса крайне необходима для того, чтобы доказать наши честные намерения и выиграть время для необходимых консультаций".

23 марта Криппс прибыл в Дели, имея в портфеле декларацию британского правительства. В декларации провозглашалось намерение Англии по окончании войны осуществить меры по созданию "нового Индийского союза, который образует доминион, связанный с Соединенным Королевством и другими доминионами общей преданностью короне". Криппс сразу же телеграммой вызвал из Варды Ганди.

В 1942 году индийскому вождю уже исполнилось семьдесят три года. Нелегкая, заполненная суровыми испытаниями жизнь основательно согнула его хрупкое тело, но не надломила души, которая светилась в его все еще молодых глазах. Мысль о возможной кончине ничуть не пугала Ганди, но он надеялся еще увидеть Индию независимой.

В августе 1941 года Индия проводила в последний путь Тагора. Ушли из жизни и многие другие соратники Ганди по борьбе за индийскую свободу. Надо было успеть сделать как можно больше: главное, сохранить и расширить связь Конгресса с простым народом и не дать захватить руководство конгрессистской партией сепаратистам и представителям религиозно-общинной реакции.

Взгляды Махатмы Ганди с годами становятся радикальнее, и ему все больше импонирует политическая платформа Джавахарлала Неру, которого он на заседании Рабочего комитета ИНК в январе 1942 года официально провозглашает своим преемником. Однако между ними все еще много разногласий.

Итак, индийский вождь, в своем неизменном дхоти, с посохом в руке, окруженный толпой единомышленников и назойливых корреспондентов, прибыл в Дели. Ознакомившись с текстом декларации Военного кабинета Черчилля, Ганди невозмутимо заявил, что английские предложения "являются просроченным чеком обанкротившегося банка" и посоветовал сэру Криппсу "следующим же самолетом вернуться домой". Надежды Криппса заручиться авторитетной поддержкой Ганди не оправдались. Ганди даже отказался от участия в переговорах с Криппсом, предоставив эту возможность председателю ИНК А. К. Азаду, Дж. Неру и другим членам Рабочего комитета.

Индийский вождь не захотел обсуждать новые предложения английского правительства, увидев в них колониалистский план расчленения Индии. Если двумя годами раньше идея образования Пакистана была еще призрачной и только вынашивалась реакционными мусульманскими лидерами, то теперь кабинет Черчилля пытался поставить этот вопрос на повестку дня политических переговоров с руководителями национально-освободительного движения Индии. Декларация английского правительства была обращена главным образом в будущее. В ней содержался и призыв к неопределенному англо-индийскому сотрудничеству в ведении войны.

Англо-индийские переговоры, которые проходили с 29 марта по 11 апреля 1942 г., обнаружили, что колонизаторы, чтобы не допустить самоопределения Индии, коварно использовали в своих интересах "разрушительный фугас" - центробежные силы страны и сепаратизм. Английская декларация предоставляла провинциям страны право не входить в Индийский союз и создавать свои "независимые" государства. Этим же правом наделялись около 600 индийских княжеств. Всей своей политической направленностью декларация побуждала реакционные, феодальные и религиозно-общинные организации требовать отделения. Предложение, выдвинутое от имени английского правительства, на деле исключало создание единого демократического государства на территории Индии, о котором мечтал и за которое боролся Махатма Ганди. "Это предложение предполагало не просто признание Пакистана или какого-либо конкретного плана расчленения, что было достаточно скверно само по себе, - в итоге переговоров с Криппсом отмечал Дж. Неру, - но заключало в себе нечто гораздо худшее: оно открывало возможность для неограниченных разделов".

Что касается английского предложения о сотрудничестве с Индией в области обороны, то оно полностью исключало создание индийской национальной армии. Криппс не соглашался даже на формирование местных отрядов самообороны и рекомендовал индийскому населению в случае захвата той или иной территории японцами сдаваться на милость победителей. Максимум, что он обещал, - это учредить департамент обороны, который мог бы возглавить индиец. Но и эта уступка Криппса оказалась смехотворной, когда выяснилось, что основными функциями этого департамента будут не вопросы обороны, которые являлись исключительно прерогативой английского главнокомандующего, а организация развлечений для солдат, торговля в войсковых частях, снабжение их канцелярскими принадлежностями, почта и т. п. Было ясно, что колонизаторы не хотели доверять оружие индийцам.

Декларация Военного кабинета Черчилля, по крайней мере на время войны, никаких изменений в Индии не предусматривала. Существующая в стране система управления сохранялась. Никакого национального правительства не создавалось. За вице-королем по-прежнему оставалась вся полнота самодержавной власти. Лишь некоторым избранным индийцам предоставляли дополнительные места в Исполнительном совете при вице-короле. Иными словами, им позволялось, как остро подметил Дж. Неру, "составить ливрейную свиту вице-короля, присматривать за войсковыми лавками и тому подобным".

11 апреля 1942 г. Рабочий комитет ИНК опубликовал резолюцию об отказе Конгресса принять предложения британского правительства. И в этом решающую роль сыграла резко отрицательная позиция Ганди к английской декларации, его бойкот миссии Криппса. С этой точкой зрения согласился и сам Стаффорд Криппс. В тот же день он телеграфировал Черчиллю: "Совершенно ясно, что нет никакой надежды на достижение соглашения..." Президент США Рузвельт, не оставлявший надежды на усиление американского влияния в Индии, попытался было убедить Черчилля в необходимости продолжить переговоры с индийцами, однако тщетно: Англия ни с кем не собиралась делить свою единоличную власть в стране. "...Я не вынес бы никаких серьезных разногласий между нами, - ответил английский премьер-министр Рузвельту, - что, несомненно, нанесло бы большой вред обеим нашим странам в самый разгар этой ожесточенной борьбы".

Так бесславно закончилась еще одна попытка двух противоборствующих сторон - правящих кругов Англии и индийских национальных сил - найти взаимоприемлемое решение внутренних и внешних проблем борющейся за свою независимость Индии. Провал миссии Криппса показал, что английское правительство уже не может далее управлять Индией по-старому и вынуждено все чаще прибегать к политическим маневрам, рассчитанным на обман и внешний эффект. Но переговоры с Криппсом обнаружили и неготовность национальных сил Индии действовать против колонизаторов революционными методами.