Глава восьмая. "Соляной поход" и вторая кампания несотрудничества. Снова в тюрьме. Перемирие и "конференция круглого стола"

Прошло 10 лет после амритсарского расстрела, когда Ганди призвал соотечественников вновь начать движение несотрудничества с властями. В конце декабря 1929 года в Лахоре созывается сессия Конгресса, чтобы, как и десятилетие назад в Пенджабе, принять решение о новом наступлении на колониальную администрацию в Индии.

Несмотря на поражение первой кампании гражданского неповиновения, обстановка в Индии за эти годы во многом изменилась. Главное - изменилась психология людей: исчез рабский страх перед колонизаторами, перед силой их власти и всем репрессивным аппаратом. Взамен раболепного преклонения перед белым господином у народа пробудилось чувство национальной гордости. В стране быстро нарастал революционный потенциал национально-освободительных сил.

Первые порывы приближавшейся бури привели в движение все слои индийского общества. Наступал мировой кризис в промышленности и сельском хозяйстве. Индия не стала исключением, являясь составной частью мирового капиталистического хозяйства. Кризис затронул все слои индийского населения, которое разорялось и лишалось источников существования. Обострившиеся социальные конфликты в стране, особенно в индийской деревне, стали причиной наплыва в Конгресс возбужденной массы земледельцев, что при всей организационной аморфности придавало Конгрессу подлинную силу. Крестьянство, влившееся в Конгресс, сместило его политическую ось влево, в сторону борьбы за интересы народа. На грозном фоне социальных потрясений и революционного брожения в народе еще ярче высвечивался образ Махатмы Ганди.

"В течение последних пятнадцати лет Индия имела великого вождя, - писал Джавахарлал Неру, - который снискал любовь и обожание миллионов индийцев и, казалось, во многих случаях диктовал ей свою волю. Он играл виднейшую роль в истории ее последних лет, и все же важнее, чем он, был сам народ, который, представлялось, слепо подчинялся его велениям. Народ был главным действующим лицом, а за его спиной стояли, подталкивая его, великие исторические силы, которые подготавливали его к восприятию призывов своего вождя. Если бы не эта историческая обстановка и политические и социальные силы, никакие вожди или агитаторы не могли бы заставить народ действовать. Главным достоинством Ганди как вождя было то, что он ощущал пульс народа и знал, когда созревали условия для развития движения и действия".

Колонизаторы совершали нелепую ошибку, считая, что в "смуте" были повинны конгрессистские лидеры и лично Ганди. Сама история неотвратимо вела Индию к заветному дню ее национальной свободы. И Ганди знал, что этот день наступит, наступит непременно и неотвратимо.

Благодаря широкой и методичной пропаганде, призывающей индийцев к несотрудничеству с властями, которую с удивительным постоянством и последовательностью осуществлял Ганди, законодательные собрания уже никого не могли ввести в заблуждение. Бесплодный "парламентский" опыт свараджистов только усиливал недоверие народа к этой ширме авторитарного и деспотического режима Англии. Теперь уже никто не обманывался мыслью, что у Индии будто бы есть свой парламент. Это была бутафория законодательного органа. Даже основатель свараджистской партии Мотилал Неру был вынужден, наконец, согласиться с Ганди в бесполезности своей конституционной деятельности. Разговоры о выработке конституции и выставление напоказ куцых мероприятий законодательных собраний теперь только раздражали Мотилала. Он говорил: "В Индии нет конституции, так же как нет подлинной власти закона, ибо законы в форме всевозможных указов и тому подобных предписаний появляются у нас внезапно, как кролики из шляпы фокусника, по воле какого-нибудь лица или диктаторской группы".

Ганди был доволен этими переменами во взглядах старого друга и оппонента в политике. Прошло не так уж много времени, и Мотилал Неру со своей непреклонной волей и упрямым характером вернулся в теплые объятия незлопамятного Бапу: прозрачные и мягкие струи воды полируют кремень.

Итак - Лахор. На его улицы и площади высыпало все население города, восторженно приветствуя Ганди, председателя Конгресса Джавахарлала Неру, делегатов и гостей сессии ИНК. Казалось, здесь, на сессии ИНК, сплелась в единый нервный узел вся Индия и напряженно внимала тем, на решения и совесть которых беспредельно полагалась.

Поднимается трехцветный флаг Конгресса. Звучат слова председателя ИНК Джавахарлала Неру: "Я социалист и республиканец и не верю в королей и князей или в порядок, который устанавливают нынешние промышленные магнаты, обладающие большей властью над судьбами людей, чем короли старого времени, и чьи методы являются такими же хищническими". Неру говорит, что после решения первоочередной задачи - завоевания индийским народом власти - стране необходимо выработать свой национальный путь к социалистическим преобразованиям, цель которых заключалась бы прежде всего в ликвидации нищеты и классового неравенства.

Не в пример некоторым своим сторонникам Ганди воспринимает речь Неру спокойно, без восторга или возмущения, почти как должное, будто ее тезисы были согласованы с ним заранее. А надо заметить, что оратор затрагивает в своей речи самые болезненные, чувствительные стороны гандистской политической морали. Он объясняет делегатам сессии, что Конгресс избрал ненасильственные методы борьбы с колонизаторами по чисто техническим соображениям (это заявление Неру явно шло вразрез с основным подходом Ганди). "Конгресс не располагает материальной базой и подготовленными кадрами для осуществления организованного насилия, - говорит Неру, - а случаи индивидуального насилия были проявлением безнадежного отчаяния. Если Конгресс или нация когда-нибудь в будущем придут к выводу, что методы насилия избавят нас от рабства, то я не сомневаюсь в том, что Конгресс одобрит их. Насилие - плохо, но рабство и того хуже", - заключает Неру, и Ганди не возражает ему.

Но вот, когда стрелки часов приближались к полуночи, за пять минут до наступления нового, 1930 года, слово было предоставлено Махатме Ганди. После прогремевших оваций делегаты замерли в томительном волнении: как воспримет вождь "социалистическую" речь председателя Конгресса? К удивлению всех, оратор был предельно краток. И в этой краткости остро ощущалась его необыкновенная решимость и сила убеждения.

- Предлагаю принять резолюцию, - без всякого вступления провозгласил Ганди и зачитал: "Конгресс во исполнение решения, принятого на сессии в Калькутте в прошлом году, заявляет, что слово "сварадж" будет отныне означать "полную независимость", и надеется, что все конгрессисты приложат энергичные усилия для достижения Индией полной независимости".

Раздаются возгласы "Да здравствует свобода!", "Да здравствует Гандиджи!" Делегаты единодушно голосуют за резолюцию. Против - всего несколько человек - представители крайне правого крыла ИНК.

После лахорской сессии ИНК Мотилал Неру, подчиняясь призывам Ганди, обратился ко всем свараджистам - членам законодательных собраний с рекомендацией покинуть свои посты и отныне строго осуществлять политику несотрудничества с правительством. Свараджистская партия как группировка в составе ИНК перестала существовать.

Обстановка требовала внести в кампанию несотрудничества организационное начало, сообщить ей первый толчок. Таким толчком стало решение Конгресса объявить 26 января Днем независимости Индии. Конгресс призвал народ провести в этот день по всей стране митинги, на которых дать клятву до конца бороться за освобождение Индии от колониального ига. Однако одного этого было явно недостаточно. Вставал вопрос о выборе прямых действий против существующего правительства. Вся страна ожидала, что скажет Бапу, какие у него планы. А он молчал. Рабиндранат Тагор, и тот не выдержал и 18 января спросил Ганди о его намерениях. Ганди ничего не утаил от великого соотечественника. С обескураживающей искренностью он ответил ему, что "денно и нощно думает и не видит никакого просветления в окружающей его мгле". Он озабоченно добавил, что "в воздухе витает дух насилия".

М. К. Ганди оказывает помощь больному проказой

Вождь хотел острее почувствовать настроения народа, определить его готовность избежать насилия. Вернее всего это можно было увидеть во время празднования первого Дня независимости - 26 января. Ни один город, ни одна деревня не остались равнодушными к призыву Конгресса. Митинги и демонстрации охватили всю страну. Народ давал клятву. "Мы должны готовиться к борьбе путем прекращения, насколько это возможно, всех видов добровольного сотрудничества с английским правительством, а также должны готовиться к движению гражданского неповиновения, включая неуплату налогов, - звучали слова клятвы, текст которой был подготовлен Конгрессом. - Мы убеждены, что стоит только прекратить добровольную помощь и выплату налогов, не прибегая к насилию даже в случае провокации, как с этим бесчеловечным режимом будет покончено". Клятва была составлена в полном соответствии с духом и буквой учения Ганди.

Ни на один день Ганди не терял связи с народом. Надо было избрать такую форму гражданского неповиновения, которая была бы понятна любому неграмотному, забитому крестьянину, и такой метод мирного сопротивления властям, который был бы доступен и приемлем для всех индийцев.

Английская монополия на производство и продажу некоторых жизненно необходимых продуктов, в том числе соли, больно затрагивала интересы всего населения страны, особенно ее беднейших слоев. И вот Ганди осеняет мысль начать сатьяграху с демонстративного и повсеместного нарушения закона о соляной монополии. Он объявляет о своем намерении лично возглавить отряд сатьяграхов и повести его из обители на реке Сабармати в Данди, к побережью, где выпарить из морской воды символическую щепотку соли.

Первую реакцию среди радикально настроенных конгрессистов на это решение Ганди можно было бы охарактеризовать словами "смущение", "недоумение", "досада". Призывы к борьбе за высокие идеалы свободы никак не гармонировали с узким решением атаковать соляную монополию колонизаторов. Такая "проза" не вдохновляла Джавахарлала Неру, но он, не сомневаясь в мудрости учителя, старался понять его замысел. С иронией поначалу отнеслась к намерению Ганди и противная сторона - вице-король. В правительстве язвили по поводу того, что гандистское движение переживает этап детских забав. Открыто высмеивались намерения Ганди свергнуть английского короля путем магического выпаривания в котелке морской соли.

Ганди, однако, был весьма серьезен, поскольку он знал, на что шел. Сама демонстрация всенародного неповиновения, прямые и конкретные действия призваны были дисциплинировать движение за независимость. Для Ганди Очень важно было на собственном опыте убедить народ в том, что его организованное неподчинение даже в самом малом уже парализует власти, обнаруживает неспособность правительства выполнять несправедливые законы силой принуждения людей. Соляная сатьяграха со всей очевидностью замышлялась Ганди еще и как школа ненасильственного движения и пропагандистская акция, как проверка сил противостоящих друг другу сторон и как пробное, разведывательное сражение гандистского авангарда. Ведь дальше планировалось расширить кампанию. Ее целью ставилось парализовать всю государственную машину и торгово-экономическую деятельность колонизаторов. Программа предусматривала неуплату налогов, бойкот судов и государственных учреждений, пароходных и страховых компаний, торговых фирм и т. д.

Ашрам Ганди становится штабом по подготовке кампании гражданского неповиновения. Вождь движения много трудится, спит не более четырех часов в сутки. Он сам отвечает на многочисленные письма конгрессистов, без устали и терпеливо разъясняет им, как нужно организовывать на местах работу, дает интервью журналистам, пишет статьи в "Янг Индия".

И вдруг 30 января 1930 г., неожиданно для всех, в том числе и для руководителей Конгресса, он публикует в "Янг Индия" обращение к вице-королю, в котором заявляет, что готов отложить сатьяграху, если правительство удовлетворит требования из 11 пунктов, в частности сократит земельный налог, ликвидирует монополию на соль, уменьшит расходы на военную и гражданскую администрацию, освободит из тюрем всех политических заключенных и осуществит ряд других требований.

Друзья Ганди, в том числе и Неру, возражали ему, говоря, что половинчатыми реформами нельзя завоевать независимость. Ганди соглашался с этими доводами, но действовал по своему усмотрению. Он вообще часто действовал независимо от Конгресса, считая, что выполняет свой нравственный долг. Что касается 11 требований, то Ганди был уверен в том, что правительство ни за что не пойдет на уступки. Оно покажет свое пренебрежение к народу и тем самым даст индийским массам еще большее моральное право выступить против него всем миром и с чистой совестью.

Расчет оказался правильным: правительство отклонило требования Ганди. В ашраме началась разработка "соляного похода", который был назначен на 11 марта 1930 г. Предстояло пройти путь в 400 километров. В день подготовки к маршу друзья известили Ганди, что в ашраме постоянно находится агент тайной полиции. Улыбнувшись, Ганди распорядился отнестись к агенту со всей учтивостью и гостеприимством - поить, кормить, предоставить ночлег. При этом снабжать его полной информацией о планах сатьяграхов. Пусть обо всем доносит правительству: у Ганди ни от кого нет секретов.

В самый канун всемирно известного "соляного похода" Ганди направляет еще одно письмо вице-королю Ирвину. "Дорогой друг, - обращается он к нему, - прежде чем начать гражданское неповиновение и пойти на риск, которого я избегал все эти годы, я был бы рад, если бы мне удалось повлиять на вас и найти выход из создавшегося положения".

Ганди пишет, что он не враг англичан и вовсе не считает их порочнее других людей, хотя несомненно и то, что британское господство стало проклятием для Индии. Он сожалеет о том, что занятая правительством позиция разрушила появившиеся в Индии надежды на положительные политические сдвиги в связи с предполагаемой "конференцией круглого стола". Отказ вице-короля и английского правительства, замечает Ганди, дать индийцам заверения благожелательно обсудить на конференции вопрос о предоставлении Индии статуса доминиона возмутил и взбудоражил всю страну. Но при этом Ганди понимает, что обещанная конференция не может радикально решить проблему.

"...Если Индии надлежит выжить как нации, если медленное вымирание ее населения от голода должно быть остановлено, необходимо принять меры с целью безотлагательного изменения существующего положения". Он говорит, что в случае, когда противостоит одна сила другой, словесные увещевания бесполезны. "Поэтому Индия должна развернуть достаточно мощную (ненасильственную) силу, чтобы освободить себя от объятий смерти".

При всем том в словах Ганди заключено глубокое чувство оптимизма. Он пишет, что дело возрождения его родины, которая оказалась жертвой деспотизма Англии (по сравнению с Индией небольшой, менее древней и не с такой богатой историей страны), оправдывает любой риск и стоит любой цены. Ганди убежден в конечной победе индийцев, которые, сознательно идя на жертвы, в конечном итоге "растопят каменное сердце" англичан.

Душевный порыв Ганди и на этот раз не возымел действия. Лорд Ирвин, только что вернувшийся из Мирута, где он развлекался игрой в поло (игрой в мяч верхом на лошадях), даже не удостоил ответом Ганди, поручив это сделать своему секретарю. Тот лапидарно отписал: "Его превосходительство с сожалением узнал о замышляемой вами кампании, которая неизбежно приведет к нарушению законности и социального мира". Получив такой ответ, Ганди сокрушенно сказал: "На коленях я вымаливал кусок хлеба и вместо него получил камень".

Многие конгрессисты продолжали сомневаться в эффективности предприятия Ганди и его обращение к вице-королю рассматривали как проявление неуверенности и слабости. Однако события развивались стремительно. Для споров и дискуссий времени не было. По мере того как вся страна следила за "соляным походом" сатьяграхов, народ все больше проникался духом неповиновения властям. Нервы нации были напряжены до крайности. Небывалой популярности похода Ганди способствовали сами колонизаторы, их пресса, всегда падкая до сенсаций. Изо дня в день страницы газет как в Индии, так и в Англии заполнялись репортажами и фотографиями участников столь необычного марша. Никто, впрочем, уже не шутил по части "детских забав" Бапу. С неизменным посохом в руке он твердо и быстро шагал во главе все возрастающей колонны людей. Поход представлял собой волнующее зрелище, грозно символизирующее неповиновение правительству. "Несерьезная затея" Ганди обратилась в гордое шествие, на которое с замиранием сердца смотрела вся страна. Весь мир ждал, чем все это закончится. Индийцы, может быть, впервые за минувшие столетия ступали босыми ногами по горячей земле со счастливым чувством подлинных хозяев своей страны. Их лица светились такой решимостью, какую уже никому не дано было сокрушить. Нескончаемая торжественная колонна - великое паломничество людей к святыням свободы. Слово "соль" звучало как укор колонизаторам, оно было возведено в политический символ сопротивления, и эта соль действительно беспощадно разъедала авторитет власти.

А тем временем, пока Ганди приближался к морю, в Аллахабаде состоялось заседание Всеиндийского комитета Конгресса. Готовясь к жестоким мирным боям, в ответ на правительственные репрессии конгрессистские руководители приняли решение наделить председателя Конгресса широкими полномочиями и правом, в случае невозможности созвать членов комитета в условиях чрезвычайного положения, действовать от имени комитета единолично. Такие же права были предоставлены и председателям провинциальных организаций Конгресса.

Таким образом, в обстановке крайне обострившейся борьбы руководители Конгресса в центре и на местах становились как бы диктаторами. Так их официально и называли конгрессисты, вкладывая, однако, в это слово исключительно положительный смысл, и прежде всего свое сознательное добровольное желание беспрекословно подчиняться распоряжениям партийных лидеров. "Диктатор" в случае ареста мог по своему выбору назначить на свое место другого конгрессиста. В самом деле, разве мыслимы были бы длительные процедуры партийных выборов в условиях чрезвычайного положения? Эта крайняя мера была принята с тем, чтобы лишить власти возможности обезглавить Конгресс в проводимой им кампании за независимость страны. Как в военной обстановке, в силу вступал военный порядок - на место выбывшего из строя командира командование принимал другой боец.

Решение Конгресса о "диктаторах" вызвало небывалую шумиху в Лондоне и в либеральной индийской прессе. Английские министры, члены парламента, политические деятели один за одним выступали с разоблачительными речами в адрес Конгресса. В один голос они стыдили Ганди и его сподвижников за то, как они "низко пали, отвергнув демократию и встав на путь установления диктатуры". В ответ на подобные обвинения Джавахарлал Неру писал: "Вряд ли можно было представить себе более бесстыдное лицемерие. Перед нами была Индия, управлявшаяся насильственными методами абсолютной диктатуры, действовавшей с помощью чрезвычайных указов, подавлявшей всякие гражданские свободы, и тем не менее наши правители вели елейные разговоры о демократии".

6 апреля, в первый день национальной недели, которая ежегодно отмечалась индийскими патриотами в память событий 1919 года - первой сатьяграхи, Ганди при огромном скоплении народа совершил церемониал выпаривания соли на берегу моря. Это был сигнал к началу новой сатьяграхи. Словно по команде миллионы людей по всей Индии стали добывать соль кустарным способом. Гражданское неповиновение быстро распространялось на другие области. Оно сковывало всю деятельность колониальной администрации. Торговля английскими товарами была полностью парализована, иностранные фирмы и банки не работали.

Вице-король никак не ожидал, что безобидный "чудной" марш сатьяграхов к морю сможет обернуться всенародным выступлением против правительства. Нарушение закона о соляной монополии сыграло лишь роль катализатора, вызвавшего бурную политическую реакцию, революционное брожение в массах. Правительство было застигнуто врасплох таким поворотом событий. Лорд Ирвин издавал один указ за другим. Но все его распоряжения, директивы оказывались пустыми канцелярскими бумажками, на которые никто в народе не обращал внимания: казалось, вся нация вышла из подчинения властям.

Довольный Бапу напутствовал соотечественников, не уставая призывать их к дисциплине, организованности, к священным и мирным жертвам во имя матери-родины. Способность Ганди вдохновлять и зажигать народ поражала. О нем говорили, что он "способен создавать героев из глины".

Ирвин недоучел силы своего политического противника и, видимо, уже сожалел, что так бездумно и резко отверг советы Ганди найти взаимоприемлемый выход из создавшегося положения. Впрочем, если вице-король и внял бы советам Ганди, он все равно не мог бы поступить иначе из-за непримиримой позиции Лондона. С Даунинг-стрит, 10, резиденции премьер-министра Англии, шли строгие депеши, предписывавшие незамедлительно покончить со "смутой" в стране.

Но совладать с восставшим народом было не так просто. Глава английской тайной полиции, побывавший в эти дни в Бомбее, доносил правительству: "Конгресс пользуется повсеместной поддержкой в этом городе. Его волонтеры и пикетчики получают от населения бесплатную пищу. Конгресс подорвал всю деловую жизнь. Многие бизнесмены выражают решимость продолжать свое участие в движении, не останавливаясь при этом даже перед угрозой разорения. Короче говоря - Конгресс управляет положением дел, инициатива целиком находится в его руках".

Вице-король подписал ряд декретов, наделявших исполнительные органы чрезвычайными полномочиями. Начались повальные аресты конгрессистов, разгоны и избиения мирных демонстрантов, улицы городов патрулировались войсками и нарядами полиции. Грубая сила правительства вступила в схватку с мирной волей восставшего народа. Кто победит: гандистская "любовь и правда" или насилие власть имущих?

Волна национализма захватила все слои населения страны. Недовольная дискриминационной торгово-экономической политикой колонизаторов местная буржуазия не только влилась в общенациональный поток освободительного движения, но и возглавила его. Сотни тысяч индийских лавочников, владельцев мастерских, мелких и даже крупных фабрик щедро субсидировали кампанию гражданского неповиновения. Служащие демонстративно отказывались от занимаемых ими должностей в государственном аппарате. Мотилал Неру, посоветовавшись с Ганди, расстался со своей блистательной карьерой процветающего юриста и передал свой большой богатый дом в Аллахабаде - "Ананд бхаван" ("Обитель радости") в собственность Конгресса. На время проведения кампании этот дом был превращен в больницу для раненых участников национально-освободительного движения.

В течение апреля - мая 1930 года власти арестовали свыше 60 тысяч конгрессистов, среди них оказались почти все руководители партии, в том числе отец и сын Неру. С арестом Ганди власти медлили. "Правительство озадачено и находится в тупике, - говорил он сам. - Оно считает опасным оставлять мятежника на свободе и опасным арестовывать его". Кампания продолжалась и нарастала. Взамен арестованных лидеров движение рождало десятки и сотни новых конгрессистских "диктаторов", отважных и мужественных вожаков масс.

В эти грозные дни, когда по всей стране свирепствовали карательные отряды полиции, подвергавшие избиениям тысячи мирных людей, когда на улицах и площадях городов и поселков лилась кровь беззащитных женщин, которые с невиданным дотоле энтузиазмом включились в кампанию гражданского неповиновения, Ганди, казалось, был спокоен. Он гордился мужеством своих соотечественников и тем, что идея ненасилия в жестокой борьбе за свободу все больше овладевала умами людей и, казалось, уже торжествовала. Только в таких экстремальных условиях можно было выявить готовность индийцев идти на жертвы ради идеи. Ганди мог быть доволен тем, что ему, руководителю кампании, так действенно удалось использовать в интересах освободительного движения национальные чувства своего народа - его миролюбие, великое терпение, религиозность и обратить эти черты в духовное оружие против колонизаторов, противопоставить национализм угнетенной нации, весь уклад жизни народа, его вековые традиции ненавистному иностранному режиму. Люди шли в тюрьмы, безответно принимали на себя тяжелые удары полицейских латхи - длинных палок с металлическими набалдашниками, жертвовали своим имуществом и общественным положением. Обливаясь кровью, страдая от невыносимой физической боли, они стояли насмерть. "Свобода или смерть, но не жизнь рабами", - так думали и так поступали индийцы.

После сомнений и колебаний, вызванных опасением усугубить и без того сложную обстановку в стране, вице- король все же решился на арест Ганди. Тем более, что на этом настаивал Лондон. В ночь на 5 мая 1930 г. наряд вооруженной полиции в составе 30 человек окружил хижину, где находился Ганди. Комиссар полиции, осветив фонарем лицо безмятежно спавшего Бапу, поднял его с постели. Улыбнувшись, Ганди попросил время на сборы. С завидной невозмутимостью он привел себя в порядок, не торопясь собрал в мешок свои скудные пожитки и под мелодию популярного индийского гимна, который он попросил исполнить перепуганных обитателей деревушки, проследовал под конвоем к ожидавшей его арестантской машине - "черной Марии", как ее называли в Индии.

На основании уже всеми забытого закона о превентивном заключении, относящегося к первой четверти XVIII века, он был заключен в тюрьму в Йерваде. На этот раз с учетом поучительного опыта прошлого власти не рискнули затевать открытый процесс над ним и предпочли внесудебную расправу.

Опасения лорда Ирвина оказались не напрасными. Арест Ганди повлек за собой бурю народного негодования. Начался всеиндийский хартал - всеобщая забастовка. Забастовали рабочие текстильных и джутовых фабрик, железнодорожники, металлисты, закрыли свои лавки мелкие торговцы, не функционировали почта и телеграф, не работали учреждения, прекратились занятия в учебных заведениях. В Шолапуре спровоцированная полицейскими репрессиями толпа сожгла шесть полицейских участков. В результате двадцать пять индийцев были убиты на месте и сто человек ранено. Полиция прибегла к расстрелу демонстраций в Калькутте, Пешаваре, в других городах и сельских районах страны.

В Пешаваре два взвода солдат, побросав оружие, стали брататься с демонстрантами. Было отмечено несколько случаев отказа солдат стрелять в демонстрантов. Казалось, что гандистский принцип ненасилия начал распространяться на армию, и вот в этот критический момент Ганди вдруг публично осуждает солдат, присоединившихся к народу, за нарушение ими присяги (!?). Даже близкие соратники Махатмы не могли понять мотивов, которыми руководствовался их вождь: получалось, что он не допускал насилия большинства населения страны над меньшинством эксплуататоров, но в то же время терпимо относился к насилию колонизаторов над народом. Власти жестоко и быстро расправились с непокорными военнослужащими: все они были осуждены по законам военного времени к длительным срокам каторжных работ.

На севере Индии, особенно со стороны мусульманской части населения, имели место стычки с полицией, в результате которых было убито несколько карателей. Правда, реакция Ганди, в отличие от той, какая у него была на подобные события во время первой сатьяграхи в Чаури Чаура, несколько изменилась. Он, разумеется, по-прежнему осуждал факты насильственного сопротивления карателям, но проведение сатьяграхи по всей стране из-за этого не отменял.

В целом кампания по стране проходила так, как задумал ее Ганди. Пожалуй, самым поразительным примером жертвенности в ходе "соляной сатьяграхи" была страшная бойня, учиненная полицией над жителями округа Дхаршана, недалеко от того места, где был арестован Ганди. Здесь сотни участников кампании гражданского неповиновения попытались мирно занять соляные варницы и склады. По свидетельству очевидцев, многочисленную демонстрацию сатьяграхов возглавлял младший сын Ганди - Монилал. Он, не в пример старшему брату, был верным последователем отца. Плечом к плечу с Монилалом шла известная индийская поэтесса, видная деятельница Конгресса Сароджини Найду. Мирному шествию сатьяграхов преградил путь усиленный наряд полиции. От колонны сначала отделилась одна шеренга демонстрантов и двинулась на полицию. Тогда полицейские, ловко орудуя латхи, скосили шеренгу до последнего человека. Но на ее месте словно из-под земли выросла вторая шеренга сатьяграхов, затем третья и так, казалось, продолжалось бесконечно. Люди, среди них было много женщин, шли на стену полицейских с гордо поднятой головой, не пытаясь сопротивляться. Скошенные ударами латхи, они падали по сторонам словно кегли. Это была леденящая сердце картина. Люди осознанно шли на смерть. В массовом самопожертвовании лицом к лицу встретились извечные враги - жизнь и смерть, добро и зло, и в их схватке жертвы только питали жизнь. Мучаясь и погибая, люди утверждали свое природное право на свободу.

Крайние меры колонизаторов против участников кампании гражданского неповиновения и арест Ганди вызвали протесты демократической общественности во всем мире. Лорд Ирвин, оправдывая действия колонизаторов, выступил с большой речью в законодательной ассамблее Индии. Давая оценку движению гражданского неповиновения, он заявил: "По моему мнению и по мнению моего правительства, оно есть преднамеренная попытка оказать давление на законную власть посредством массового действия, и оно должно рассматриваться как опасное, неконституционное, подрывное движение. Массовое движение, даже когда вдохновители планируют его как ненасильственное, представляет собой не что иное, как применение силы в особой форме, а когда его открыто признаваемая цель - сделать невозможной деятельность правительства, последнее обязано или сопротивляться, или отказаться от своих полномочий. До тех пор, пока участники гражданского неповиновения упорствуют, мы должны бороться с ними всеми силами".

В правящих кругах Англии Ганди клеймили как отъявленного экстремиста и революционера. Имперские идеологи в Лондоне издавали работы, в которых Ганди характеризовался как сторонник насильственного освобождения Индии. Гандистская проповедь ненасилия представлялась в английской прессе всего лишь идеологической завесой, обманным маневром.

Разгневанные владельцы текстильных предприятий Англии, продукция которых сжигалась на кострах в Индии, в результате чего экспорт английских тканей сократился до одной трети, требовали незамедлительной расправы над Ганди и его сторонниками. Лорд Брентфорд с ужасающей откровенностью заявил: "Мы завоевали Индию не ради индийцев. Мы завоевали Индию как рынок сбыта для английских товаров. Мы завоевали Индию мечом и мечом же должны удерживать".

Уинстон Черчилль шел к парламентским выборам под знаменем "крестового похода" против индийских националистов. С присущей ему жесткостью он призвал применить силу против "олигархии юристов", которые захватили в свои руки руководство индийским народом. "Нам следует без всяких обиняков дать понять, - заявил он, - что мы намерены сохранить правление Индией надолго, на неопределенный период, и, хотя мы приветствуем сотрудничество со стороны лояльно настроенных индийцев, мы не будем поощрять беззаконие и измену".

Лейбористское правительство Рамсея Макдональда, заняв оборонительную позицию, спешно приняло меры к тому, чтобы умиротворить Индию путем проведения переговоров с представителями привилегированных кругов национальной буржуазии и феодалов, с легко сговорчивыми либералами, князьями и религиозно-общинными деятелями, особенно с мусульманскими лидерами. Наконец-то английское правительство обнародовало доклад комиссии Саймона - более чем двухлетний итог ее "исследовательской" работы в Индии. Этот крайне раздутый по объему труд безнадежно запутывал и без того сложные проблемы Индии. Выводы и предложения комиссии основывались на стремлении увековечить колониальное рабство в стране и не шли дальше куцего закона об управлении Индией 1919 года.

Когда индийский народ самоотверженно боролся за свою независимость, в Лондоне проходил первый раунд "конференции круглого стола". Сверкая фамильными бриллиантами и рубинами, индийские раджи, магараджи и принцы произносили пышные речи, прославляя империю. "Индийские делегаты на "конференции круглого стола" нашли много общего с английским правительством, - возмущенно писал Джавахарлал Неру. - Это относится не только к явным реакционерам и религиозно-общинным деятелям, но даже к тем, кто называл себя прогрессивными и националистически настроенными людьми. Национализм казался нам поистине весьма растяжимым понятием, если он включал в себя как тех, кто шел в тюрьму во имя борьбы за свободу, так и тех, кто жал руки нашим тюремщикам и вместе с ними обсуждал общую политику".

Закрывая 19 декабря 1930 г. первый раунд конференции, премьер-министр Макдональд, как и подобает лейбористскому лидеру, призвал к всеобщему братству и выразил надежду, что представители индийского Конгресса пересмотрят гандистскую позицию несотрудничества и примут участие во втором раунде "конференции круглого стола". Даже консервативная пресса считала, что проведение переговоров без участия в них Конгресса - пустое дело.

В тон Лондону лорд Ирвин тоже ищет путь к примирению с Конгрессом. Выступая в центральной законодательной ассамблее Индии, он говорит о твердом намерении правительства продолжать процесс выработки конституционных реформ, о характере которых можно было бы в общей форме договориться на англо-индийской встрече в Лондоне. Однако по существу вопрос о реформах будет решаться английским парламентом, а не "конференцией круглого стола", не преминул уточнить вице-король.

Верховный правитель Индии повелевает двум известным соглашателям из индийской либеральной партии Т. Б. Сапру и М. Р. Джаякару посетить содержащихся в тюрьмах Ганди, Джавахарлала и Мотилала Неру с тем, чтобы договориться с ними об условиях прекращения кампании гражданского неповиновения. Миротворческая миссия Сапру и Джаякара к узникам не дала ожидаемого Ирвином результата: лидеры движения отвергали любые предварительные условия.

Вице-король не прочь даже сыграть на популярности Ганди в народе. Демонстрируя свое уважение к национальному герою, Ирвин льстиво отзывается о высоких морально-политических качествах Махатмы. "Духовная сила, - публично провозглашает он, - заставляет господина Ганди не считаться с жертвой, как бы велика она ни была, ради того дела, в которое он верит, и ради той Индии, которую он любит". Перед лицом мятежной Индии вице-король, превозмогая свои амбиции, вынужден делать новые шаги навстречу конгрессистскому руководству. Другого выхода у него не оставалось. Бесспорно, он сохранял всю полноту власти в стране, но духовной властью над народом обладал Конгресс и в огромной степени - лично Махатма Ганди.

25 января 1931 г. Ирвин издал указ об освобождении из тюрьмы Ганди и еще тридцати членов Рабочего комитета ИНК. Одновременно отменялся ранее наложенный запрет на конгрессистские организации. Идя на этот шаг, лейбористское правительство Макдональда и вице-король рассчитывали использовать в интересах английской политики в Индии авторитет Ганди, его готовность к поиску взаимоприемлемых компромиссов, к переговорам, безграничную веру индийского вождя в честность своих политических оппонентов.

Не признавая никаких моральных преград в достижении политических целей, Ирвин в то же время намерен был в полную меру эксплуатировать моральные установки Ганди: его душевную чистоту и искреннее доброжелательство. Главное, чего добивался Ирвин, вступая в переговоры с Махатмой, была попытка увести его от настоящей борьбы в мир социально-политических иллюзий. Лукавый лорд- консерватор перевоплотился в радетеля индийцев, который, казалось, был только тем и озабочен, чтобы вместе с Ганди уберечь Индию от ужасов насилия, а народ - от новых, еще более страшных бедствий. Впервые после того, как Индия была украдена у индийцев Ост-Индской компанией в XVII веке, грабители "снизошли" до того, чтобы сесть за стол переговоров со своими жертвами. Такой курс имел в Англии и сторонников, и противников. Сторонников, правда, было значительно больше. Затеянная в Лондоне "конференция круглого стола" являлась логическим итогом этого курса, его материализацией. Все эти меры были призваны убедить привилегированные круги в Индии в том, что без сохранения сильной английской власти им не обойтись и что "машина реформ, как и всякий безопасный двигатель, должна быть снабжена хорошими тормозами".

Среди рабочих-француженок. 1931 г.

Среди противников англо-индийских переговоров главную роль играл Черчилль. В это время его политическая деятельность как члена парламента сводилась к тому, чтобы сохранить твердый курс в отношении Индии. Он сколотил в парламенте группу консерваторов под лицемерным названием "лига защиты Индии" (от кого?! - Авт.). Позднее, правда, выяснилось, что группу финансировала индийская феодальная, преимущественно мусульманская, реакция. Черчилль даже поставил в парламенте вопрос о недоверии правительству Макдональда в связи с его "разрушительной политикой реформ" в Индии. Но запугать палату общин Черчиллю не удалось. Большинство представителей трех партий английского парламента высказалось за "разумное" решение индийской проблемы, за умиротворение Индии путем некоторой либерализации существующей там системы правления. Трезвые политики в Лондоне, безусловно защищая имперские интересы, сходились на том, что управлять Индией старыми методами становилось все труднее и что необходима "модернизация" колониальной политики.

Так или иначе, конгрессистские лидеры оказались на свободе. Однако их первая встреча после тюремного заключения в Аллахабаде, куда они съехались на заседание Рабочего комитета ИНК, была омрачена: умирал ветеран партии Мотилал Неру. Ганди стоял у ног умиравшего соратника. Когда-то он знал его убежденным англоманом, представителем индийской элиты. Тогда он был так далек оттого, чтобы принести на алтарь свободы родины благополучие семьи, богатство и саму жизнь! Но прошло совсем немного времени, и Мотилал Неру благословил своего единственного и безмерно любимого сына на тернистый путь борьбы и твердо последовал за ним. Осознанно, без какой-либо аффектации, он отдал Индии весь свой недюжинный ум, опыт, страстность, личное и семейное благополучие. И все знали, что совершить этот подвиг ему, как и многим другим индийцам, помогла его дружба с Ганди. В глазах Мотилала Неру не было страха перед смертью, в них все еще жарко догорало пламя жизни. Прощаясь, друзья некоторое время молчали. Глядя друг другу в глаза, они успели понять многое, чего не скажешь словами, и подвести итог всей жизни.

Бапу, нарушив молчание, тихо произнес:

- Если вы переживете этот кризис, мы обязательно завоюем независимость для нашей Индии.

- Нет, - ответил Мотилал, - мой конец близок. Мне уже не придется увидеть родину независимой. Но я знаю, что вы на пороге победы и скоро Индия станет свободной.

Вице-король, который незадолго до кончины Мотилала Неру, уже тогда опасно больного, заключил его в тюремные казематы, теперь кривил душой. Газеты опубликовали сообщение, что лорд и леди Ирвин выразили вдове покойного "искреннее соболезнование".

О минутах безутешного горя, которое переживала семья, Джавахарлал Неру писал: "...Больше всего помогло моей матери и всем нам пережить этот кризис в нашей жизни присутствие Гандиджи, которое действовало на нас так успокаивающе и целительно". Махатма Ганди, как никто другой умевший поддержать человека в беде, провел эти печальные дни с семьей Неру. Многие люди, близко знавшие Ганди, отмечали его дар целить душу.

После национальной церемонии похорон Мотилала Неру (его тело было кремировано на берегу священного Ганга) Ганди приехал в Дели.

В день, когда Мотилал Неру был уже на смертном одре, в Аллахабад прибыла группа участников первого раунда "конференции круглого стола". Ее представитель от Индии Састри каялся перед Ганди и конгрессистами в своем "чрезмерном многословии" и в уступчивости в беседах с таким-то лордом или сэром; он ругал газеты за неправильную интерпретацию его высказываний - в общем, оправдывался. Но в целом, как он уверял, индийские либералы всегда выступали за сотрудничество с Конгрессом, ибо главная задача у них в конечном итоге, мол, одна и та же - свобода Индии. Либералам тогда удалось убедить Ганди начать с лордом Ирвином, как они подчеркивали, "прямые и честные переговоры". Они прекрасно знали, что на другие переговоры Ганди просто не был способен. Такая встреча, говорили либералы, поможет измученной Индии и будто бы в чем-то оскорбленной Англии достойно выйти из создавшегося тупика.

Ганди остается верен своей правде во всем - в мыслях, словах, поступках. Он наивно ожидает встретить такую же искренность на переговорах и со стороны англичан. Ганди, разумеется, понимает, что истина многолика. Но на данном этапе для него истина заключена в одном: Индия, как нация, должна быть свободной. Она имеет историческое право на свою государственность. И то, что Индия политически и юридически оставалась колонией Англии, не помешало Ганди выступить перед имперским наместником в качестве представителя своего народа.

Переговоры между Ганди и Ирвином начались 17 февраля 1931 г. Первый представлял на них независимую духом Индию, второй - империалистическую Англию. Две стороны, два представителя. Ганди непринужденно, как у себя дома, сидел рядом с вице-королем и вел с ним неторопливую беседу, не отказывая себе в удовольствии нет-нет, да и пошутить с сановным вельможей.

Биографы Ганди пишут, как лорд Ирвин предложил гостю чашку чая. "Спасибо", - сказал Ганди и достал из свертка бумажный пакетик с солью. Заразительно смеясь, гость добавил: "Я брошу щепотку соли в свой чай, чтобы напомнить об известном "Бостонском чаепитии"". Соль в Индии, как в свое время чай в Америке, стала символом протеста против колониальной политики Англии, экономического удушения ею зависимых стран. Шутка была острой, но Ирвину пришлось принять ее и в ответ изобразить на лице нечто вроде улыбки.

"Как это возможно?! - возмущался Черчилль по поводу "фривольного" поведения Ганди. - Полуголый факир смело шагал по ступеням вице-королевского дворца, чтобы вести переговоры о перемирии на равных условиях с представителем короля-императора!"

Ганди оставался невозмутимым. Брань и оскорбления отлетали от него, рикошетом поражая тех, кто посылал их в его адрес. В нем же самом не было ни злобы, ни подобострастия перед "сильными мира сего". Ганди считает крайне опасным в "образе Англии" видеть исключительно врага. Такой подход, по его убеждению, не способствовал бы ослаблению напряженности в поведении политических оппонентов, сделал бы невозможным принятие компромиссных, переходных или ступенчатых решений, которых не избежать в международных делах. Для Ганди было очень важно не допустить, чтобы стремление Индии к независимости превратилось в слепую ненависть к английскому народу. В общении между народами не должно быть места гневу и национальной нетерпимости.

Ирвин поставил целью во что бы то ни стало добиться от Ганди согласия на участие Конгресса во втором раунде "конференции круглого стола" в Лондоне. Индийский вождь оказался в трудном положении: не кто иной, как он сам вместе с Дж. Неру в обстановке подъема национально- освободительного движения в Индии настоял на бойкоте первого раунда этой конференции. Тем самым они вызвали на себя поток упреков и резкой критики со стороны лидеров правых партий страны и особенно со стороны Джинны. Они обвиняли Ганди в том, что он, дескать, не пожелал воспользоваться объединенными усилиями всех политических партий страны и тем, чтобы достичь договоренности с лейбористским правительством Англии об осуществлении новых и далеко идущих реформ в системе управления Индии. Глава соглашательского крыла индийских профсоюзов Канджи Дваркадас обвинял Ганди и Дж. Неру в том, что они, отказавшись от участия в конференции, отодвинули срок получения Индией независимости на долгие годы. "Была допущена серьезная ошибка, редкая возможность не использована", - сокрушался он по этому поводу. Положение Ганди осложнялось еще и тем, что месяцем раньше, до начала переговоров с Ирвином, Рабочий комитет Конгресса вновь подтвердил свое негативное отношение к лондонской конференции.

Ежедневные многочасовые переговоры проходили тяжело. Ни та, ни другая сторона не хотели уступать, но стремились к взаимоприемлемому решению. Ирвин - по той причине, что освободительное движение нанесло весьма ощутимые удары по колониальным устоям в Индии, Ганди - из-за того, что чувствовал начало спада кампании гражданского неповиновения и наблюдал усталость масс.

Ганди медлил. Нельзя решать судьбу страны поспешно, когда еще так много неясного, когда нет уверенности в оценке средств и целей противной стороны, когда не найдены свои, непременно добропорядочные формы политических выступлений. Он прерывал переговоры и, объявляя "дни молчания", неторопливо размышлял о судьбах движения и о том влиянии, которое может оказать на него компромиссное соглашение с Ирвином. Почему бы ему не поехать в Лондон?.. Ведь в конечном итоге от него самого зависит, какую позицию занять на "конференции круглого стола". А позиция эта останется неизменной - безусловное предоставление Индии независимости. Поездка в Лондон, кроме того, будет способствовать консолидации национальных сил в стране. Наконец, в случае провала работы конференции, в чем мало сомнений, индийцы убедятся, что все "правовые" и "дипломатические" средства были исчерпаны и что снова осталось одно уже испытанное на практике и самое радикальное, с точки зрения Ганди, средство к завоеванию свободы - проведение сатьяграхи в национальном масштабе.

Скрепя сердце, рискуя вызвать раздражение Лондона, Ирвин пошел на кое-какие уступки Ганди. Бапу повеселел. Каждый раз он возвращался пешком из дворца вице-короля в старый Дели, в дом доктора Ансари, где его уже ожидали члены Рабочего комитета Конгресса. Здесь подолгу, далеко за полночь, он обсуждал с ними ход переговоров с Ирвином. Мнения в оценках расходились. Дж. Неру, к большой досаде Ганди, занял резко негативную позицию и высказывался против заключения соглашения с Ирвином. Другие целиком полагались на интуицию вождя и готовы были принять любое его решение. Однако все они ожидали от Бапу какой-то "решающей победы" над Ирвином.

И вот 4 марта 1931 г. было наконец официально подписано соглашение сторон, которое стало известно в истории как "пакт Ганди - Ирвина". Разочарованию не было пределов. Кое-кто заговорил о капитуляции Ганди. Зато в Лондон срочно, строго секретно, лично премьер-министру Рамсею Макдональду шифром передана победная реляция Ирвина. Ганди пошел на подписание пакта! Осуществление целей "конференции круглого стола" представляется возможным. На Даунинг-стрит отличное настроение: политическим фокусникам колониального ведомства может вполне удасться "отвести глаза" народу, и все примут иллюзию за реальную реформу системы управления в Индии. Однако расчеты Ганди были иными и не такими уж опрометчивыми, как могло показаться на первый взгляд.

В чем же суть пакта? Главное, чего добился Ирвин, это отмена бойкота колониальной администрации. Конгрессистам разрешалось, однако, вести среди населения пропаганду за независимость страны, позволялись также мирное пикетирование и демонстрации. Объявлялась всеобщая амнистия политических заключенных. Отменялась монополия на соль. Конгресс признавался официальной политической партией. Что касается вопроса об участии представителей ИНК в работе "конференции круглого стола", то он подлежал дополнительному обсуждению. Но по всему было видно, что Ганди был склонен принять приглашение Конгрессу.

Как личное горе переживал финал переговоров Дж. Неру. "Разве для этого наш народ в течение года проявлял такое мужество? - с горечью задавал он вопрос. - Неужели этим должны были кончиться наши славные слова и дела? А как же быть с резолюцией Конгресса о независимости, с клятвой, данной 26 января и столь часто повторяемой?" Так размышлял в ту мартовскую ночь Неру, и на душе, как он вспоминал, у него было пусто, словно самое дорогое было утрачено почти безвозвратно.

Еще до начала переговоров Ганди не возлагал больших надежд на свидание с лордом Ирвином. Он не был столь наивен, чтобы не понимать, что возможности вице-короля существенно ограничены политической волей могущественных правящих кругов империи. Поэтому он и не ожидал никакой "решительной победы". Тем не менее, в отличие от некоторых своих сторонников, Ганди был все же преисполнен политического оптимизма. В течение трех недель переговоров он, несмотря на усилия Ирвина, оставил за собой и Конгрессом право в любой момент возобновить кампанию несотрудничества. В соответствии с пактом кампания прерывалась лишь на время. Свое соглашение с Ирвином Ганди рассматривал только как вынужденное и временное урегулирование. Переговоры с английским правительством давали тот политический выигрыш Индии, что, подписывая соглашение с Ганди, колониальные власти тем самым признавали освободительное движение де-факто. Находившийся в это время в Индии и неоднократно встречавшийся с Ганди корреспондент американской газеты "Чикаго трибюн" Уильям Ширер подметил: "Отныне вопрос стоял не о том, пожелают ли англичане предоставить Индии независимость, а о том, как и когда они это сделают".

Выступая после подписания Делийского пакта о временном урегулировании на многочисленных пресс-конференциях и давая интервью постоянно атаковавшим его корреспондентам, Ганди неизменно подчеркивал мысль о том, что Конгресс, как и прежде, будет энергично отстаивать право Индии на полную независимость, добиваться "пурна свараджа". Когда Ширер спросил Ганди, считает ли он достигнутое своей победой, тот ответил: "Невозможно и неумно говорить, какая из сторон одержала победу в результате мирных переговоров. Если и имеется какая-то победа, то я должен сказать, что она принадлежит обеим сторонам. Индийский национальный конгресс не вымаливал победы. У Конгресса есть ясная цель - независимость, и ни о какой победе не может быть и речи, пока эта цель не будет достигнута". Дабы ни у кого не оставалось в этом сомнений, он вновь посетил лорда Ирвина и заявил ему, что если Конгресс и пошлет своего представителя на "конференцию круглого стола" в Лондон, то с единственной целью - выдвинуть такое требование. Вице-король, выслушав Ганди, резко ответил, что это дело Конгресса.

В общем, как бы ни была недовольна часть конгрессистов, какой бы острой ни была критика "пакта Ганди - Ирвина", колоссальная, разветвленная по всей стране организация Конгресса с поразительной дисциплинированностью выполнила новую установку своего вождя: буря так же внезапно утихла, как и началась. Никто из конгрессистов по-настоящему твердо не решился противостоять Бапу.

Очередная сессия Конгресса состоялась 31 марта 1931 г. в Карачи. Она стала в еще большей мере, чем предыдущие сессии, личным триумфом Ганди, хотя, впрочем, кое-где на улицах города экстремисты правого и левого толка встречали его с черными флагами. Их вылазки, однако, не имели значения и разве что вызывали еще большую преданность и любовь людей к Махатме, к их Бапу. Председательствовал на сессии Валлабхаи Патель, но как всегда основным вдохновителем всей работы был сам Махатма. Без его участия и решающего слова не рассматривался ни один вопрос.

Вопреки всем ожиданиям, Делийский пакт был одобрен подавляющим большинством голосов. В поддержку этой резолюции выступил даже Джавахарлал Неру. Он решил, что его уклончивая позиция по этому вопросу могла бы только вызвать среди конгрессистов ненужные сомнения и колебания в то время, когда партии было необходимо единство и сплоченность ее рядов. К тому же Неру, еще раз взвесив все "за" и "против" соглашения, пришел к выводу, что к февралю 1931 года правительство, усовершенствовав свой аппарат подавления, было готово сравнительно быстро потопить в крови движение гражданского сопротивления. Однако власти все же предпочитали урегулирование путем соглашения, нежели путем организации массовых побоищ.

В Карачи по инициативе Неру и при непосредственном участии Махатмы была впервые принята резолюция об экономической политике Конгресса. Делегаты сессии высказывались в ней за национализацию основных отраслей промышленности и за ряд других мер, направленных на облегчение участи эксплуатируемых и ограничение доходов имущих классов. Неру говорил, что Конгресс, приняв резолюцию, "сделал очень небольшой шаг в социалистическом направлении".

В связи с этой резолюцией правительственные газеты начали распространять слухи о том, что она будто бы явилась результатом козней коммунистов и что здесь не обошлось без "красного золота Москвы". Строились также домыслы по поводу какой-то "сделки" между Неру и Ганди: первый вроде бы выступил в поддержку "пакта Ганди - Ирвина", а второй в оплату этого "векселя" якобы открыл зеленый свет "большевистской резолюции".

Высмеивая эти спекуляции и объективно оценивая значение резолюции об экономической политике Конгресса, Неру говорил, что "это отнюдь не был социализм и капиталистическое государство легко могло бы принять почти все, содержащееся в этой резолюции". При этом он заметил, что если бы коммунисты ознакомились с ней, то, несомненно, заявили бы, что "она представляет собой типичный продукт буржуазно-реформистского мышления".

Не могло быть и никакой сделки между Неру и Ганди. Отклоняя это обвинение, Неру говорил: "...Мысль о том, что я мог бы предъявить ему (Ганди. - Авт.) ультиматум или торговаться с ним, кажется мне чудовищной. Мы можем приноравливаться друг к другу или можем расходиться по какому-либо конкретному вопросу, но в наших взаимоотношениях никогда не может быть никаких базарных методов".

После долгих дебатов и мучительных сомнений Рабочий комитет ИНК принял решение делегировать на второй раунд "конференции круглого стола" в качестве единственного представителя Конгресса Ганди. Дело было в том, что несмотря на перемирие напряженность в стране все еще оставалась, и Конгресс должен был постоянно находиться в состоянии мобилизационной готовности. Ганди ехал в Лондон не для того, чтобы вести там нескончаемые переговоры о частностях какой-то гипотетичной конституции для Индии, а для того, чтобы во всеуслышание заявить о позиции Конгресса. Если же совершится чудо и англичане вдруг согласятся рассмотреть требование о предоставлении Индии независимости, то, как было условлено, Ганди незамедлительно вызовет в Лондон других руководителей Конгресса. Но индийский вождь не ожидал каких-либо радикальных изменений в имперской политике Великобритании в то время.

Вскоре после заключения "пакта Ганди - Ирвина", в апреле 1931 года, новым вице-королем стал лорд Уиллингдон. Одно время он являлся губернатором провинции Бомбей, а затем с повышением был переведен в Канаду на пост генерал-губернатора. Теперь этот "заслуженный" колонизатор возвращался в Индию. С назначением Уиллингдона никто в Индии либерализации не ожидал: его знали как крутого администратора и жесткого человека.

Ирвин пригласил Ганди в Бомбей, где должна была состояться церемония передачи власти. Он хотел представить его своему преемнику. Сюда Ирвин прибыл специальным поездом, окрашенным в белый цвет с позолоченной отделкой. Следом за ним, как обычно в душном грязном вагоне третьего класса, приехал Ганди. На пышную церемонию смены вице-короля собрались лорды и леди, рыцари английского королевского двора, магараджи, раджи, князья, губернаторы провинций, высшие армейские и гражданские чины, индийская элита. Все они были одеты в парадные одежды, при орденах и регалиях.

Уиллингдон встретил Ганди довольно холодно, но все же пригласил его перед отъездом на конференцию в Лондон посетить летнюю резиденцию вице-короля в Симле. Ганди не обрадовал Уиллингдона, сказав ему, что будет настаивать в Лондоне на предоставлении Индии полной независимости и что ничем другим Конгресс не удовлетворится.

Махатма был очень обеспокоен сохранением перемирия в стране, которое было шатким и в любой момент могло смениться конфронтацией и взрывом. Поэтому он долго колебался - ехать или не ехать в Лондон. До самого последнего дня он обговаривал с вице-королем условия своей поездки на конференцию. И только тогда, когда поезд с делегатами от всех других политических партий, индийских общин и княжеств уже был отправлен из Дели в Бомбей, Ганди дал свое окончательное согласие.

Дабы Ганди успел на пароход, отплывающий в Лондон, вице-королю пришлось выделить для него отдельный поезд и приостановить железнодорожное движение на пути Дели - Бомбей. После отплытия парохода от берегов Индии Уиллингдон с облегчением вздохнул: в отсутствие Ганди руководители Конгресса не посмеют самостоятельно предпринимать какие-либо существенные акции против правительства, и это обстоятельство представлялось вице-королю более надежной гарантией, чем подписанное соглашение о перемирии. Кроме того, Уиллингдону совсем не хотелось выглядеть виновным за срыв "конференции круглого стола" в случае отказа Ганди поехать в Лондон.

Итак, Ганди оказался на борту парохода "Мултана", отплывшего в конце августа 1931 года в Лондон. Он любил морские путешествия, считая, что они благотворно действуют на его здоровье. Целыми днями Бапу сидел прямо на дощатом полу палубы парохода и, окруженный любопытными пассажирами, вел с ними неторопливые беседы, шутил. Людям, знавшим его как некоего религиозного фанатика, интересно было услышать его понимание бога. "Мой бог находится не наверху. Он должен быть познан на земле.., - пояснял Махатма. - Вам не следует думать о потустороннем мире. Если мы сможем выполнить свой долг здесь, потустороннее само позаботится о себе". "Истина - вот мой единственный бог". Эта истина, по убеждению Ганди, включает необходимость политической независимости для Индии.

В поездке в Европу Ганди сопровождала кипучая и неподражаемая Сароджини Найду, прославленная поэтесса и руководительница индийских женщин - борцов за свободу Индии. Жизнерадостная, с широкими взглядами на жизнь, умеющая получать от нее все земные удовольствия, Найду еще контрастнее оттеняла аскетизм вождя. Ей и загадочной Маделин Слейд, англичанке из богатой и знатной семьи, надлежало опекать Бапу и помогать ему преодолеть трудности европейского быта. Маделин Слейд, как уже известно читателю, давно оставила своих родителей в Лондоне и, приняв учение Ганди, проживала в его обители. Теперь она приняла новое имя - Мирабаи. Смертельно бледная, с бритой наголо головой, в домотканом грубом сари, чаще босая или в сандалиях, бесконечно преданная своему духовному отцу и наставнику, она готова была исполнить любое его поручение. И сейчас, плывя на родину, Мирабаи без колебаний заявляла изумленным корреспондентам, что, проведя в Индии шесть счастливых лет, не собирается возвращаться домой. "Моя прошлая жизнь в Англии - мертва и уже похоронена. Пусть так и будет. Я не имела желания ехать в Лондон и совершаю это путешествие исключительно по просьбе Гандиджи". Мирабаи сказала, что в последний раз навестит свою мать леди Слейд и навсегда вернется в Индию.

Для многих поступок Мирабаи казался непостижимым: дочь потомственных аристократов, отказавшись от всех благ обеспеченной беззаботной жизни, целиком посвятила себя служению Индии, ее вождю. Такое у многих не укладывалось в сознании - молодая женщина вместо того, чтобы наслаждаться светскими радостями, блистать в изысканных салонах Лондона, вела тихую аскетичную жизнь в индийской глинобитной хижине, почитая за счастье ухаживать за чужеземным старцем. Другое дело Энни Безант, профессиональный политик, славе и яркой жизни которой могла бы позавидовать любая европейская женщина. Авторитетом она могла соперничать со многими индийскими лидерами.

В этой поездке Ганди сопровождал также его личный секретарь Махадев Десаи, человек удивительной трудоспособности. Он был просто незаменимым помощником Ганди. Уже на пути в Лондон, начиная с Марселя, наступили бешеные по своему ритму дни. Во Франции Ганди ожидали сотни телеграмм и писем, его непрерывно требовали к телефону, корреспонденты газет не давали ему покоя, в городской ратуше в его честь устраивался большой прием, на котором он должен был выступить с речью.

Европа встретила Ганди восторженно, с жадным интересом к бесстрашному "непротивленцу", смело бросившему дерзкий вызов английской короне. Однако были и такие, чей интерес к индийскому вождю зачастую оставался неудовлетворенным. Внешний облик Ганди разочаровывал и не внушал доверия чопорным европейцам. Для многих из них этот костлявый невзрачный индиец был политической загадкой: как он, ничем не приметный, кроме своего оригинального одеяния, мог увлечь за собой огромную страну и заставить считаться с собой гордых и высокомерных правителей Великобритании? Это было выше понимания обывателей, и, несмотря на то что такие мыслители, как Ромен Роллан и Альберт Энштейн, уже тогда писали о величии Ганди, ханжескому невежеству еще оставалось место.

В гостях у Ромена Роллана

И вот Ганди в Лондоне. Англия переживала трудные времена. Спад производства, безработица, банкротство компаний, падение фунта стерлингов - все это ослабляло позиции лейбористского правительства перед консервативной оппозицией, выступавшей за проведение жесткого курса в отношении колоний, за счет которых консерваторы хотели облегчить экономический кризис, охвативший метрополию. Тем более было удивительно, что степенные, не падкие на сенсации англичане, избалованные визитами иностранных монархов, государственных и политических деятелей со всех континентов мира, устроили Ганди необыкновенно теплый прием. Все газеты на первых полосах пестрили аншлагами о прибытии Махатмы. Снимки индийского вождя, на которых он то заразительно, с детским восторгом, смеется, обнажая голые десны, то сосредоточенно думает, то, по-стариковски ссутулившись, шагает с посохом по лондонским улицам, заполнили прессу и напрочь вытеснили дворцовую фотохронику. Журналисты и фотокорреспонденты сутками подкарауливали его около дешевенькой гостиницы, расположенной в самом бедном рабочем районе города Ист-Энде. Предложение поселиться в одном из дворцов или в фешенебельной гостинице было им сразу же отвергнуто.

Прошло почти 45 лет с того времени, когда в 1887 году Ганди впервые приехал в Лондон. Тогда это был застенчивый, боязливый, никому не известный юноша, тщетно пытавшийся подладиться к чуждому ему образу жизни английской молодежи: он изучал юриспруденцию, безуспешно учился музыке и танцам, носил накрахмаленные манишки и галстук с булавкой, а на званые вечера надевал иногда смокинг с белой гвоздикой или даже фрак и цилиндр. И все равно попадал в забавные истории, часто становился объектом злых насмешек. Теперь - старый и беззубый, совсем не заботящийся о своей внешности, он был человеком с мировым именем. И когда он шел по знакомым с юности лондонским улицам, зябко укрывая от осеннего холода свои костлявые плечи грубо связанной широченной шалью, люди узнавали и приветствовали его, почтительно уступали ему дорогу.

Внутриполитическая обстановка в Англии складывалась неблагоприятно для обсуждения "индийского вопроса", размышлял Ганди. Из-за сокращения заработной платы и ухудшения довольствия взбунтовались военные моряки Атлантического флота Великобритании, бастовали докеры, шахтеры, волновались безработные текстильщики Ланкашира. Центральный банк объявил, что страна уже израсходовала все предоставленные ей иностранные кредиты и займы. Правительство ликвидировало золотой стандарт фунта стерлингов и резко девальвировало его, нанеся тем самым непоправимый ущерб привязанной к фунту индийской денежной единице - рупии.

Началась правительственная чехарда. Филипп Сноуден, считавшийся левым лейбористом, ответственный за состояние финансов в правительстве, переметнулся в стан правых консерваторов. Чтобы как-то выйти из создавшегося политического кризиса, премьер-министр Макдональд заявил о создании "национального правительства", в которое вошли, помимо четырех лейбористов, четыре министра-консерватора и два министра от либеральной партии. Тогда лейбористское большинство в палате общин английского парламента объявило Макдональда предателем. Дело явно шло к роспуску парламента и досрочным выборам. В этих условиях "конференция круглого стола" становилась не более чем политическим фарсом, и Ганди хорошо осознавал это. Все же ему представлялось важным использовать трибуну конференции и свое пребывание в Англии для разъяснения позиции Индийского национального конгресса. Прежде чем начать новую кампанию гражданского неповиновения, надо было пройти эту стадию развития движения за независимость Индии. Индийцам надлежало на собственном политическом опыте убедиться, что свободы у метрополии Индия не выпросит, за нее надо бороться. К тому же для Ганди открывалась возможность в обстановке жестокого кризиса, охватившего Англию, раскрыть правду о том, что эксплуатация индийского народа не принесла английскому народу благополучия. Не лучше ли будет добровольное и эффективное сотрудничество двух свободных наций?

"Конференция круглого стола" торжественно открылась в большом зале Сент-Джеймсского дворца. Приветствовали конференцию премьер-министр Макдональд и председательствовавший на ней лорд-канцлер Санкэй. Затем последовали верноподданнические и сладкоречивые выступления представителей индийских религиозных общин - отдельно от мусульман, индусов, сикхов, христиан Индии, "неприкасаемых", бомбейских парсов (выходцев из Персии), сотен "самостоятельных" индийских княжеств, от индийских промышленников и землевладельцев. Каждый из делегатов, лично отобранный вице-королем, гнул свою линию, отстаивал свои узкообщинные и классовые интересы, и, казалось, никого не волновала судьба Индии в целом. Точно хищные звери раздирали они на куски тело единой матери - Индии.

С преданным другом и личным секретарем Махадевом Десаи

Английские лорды радовались. Грустно свернувшись в огромном кресле, молча сидел вождь Индии. Никаких интервью, никаких светских приемов - отказ на все приглашения. Махадев Десаи отвечает: у Ганди - день молчания, Махатме надо сосредоточиться, обдумать все не спеша.

Нервничает Черчилль: как же иначе - консерватор Болдуин становится заместителем лейбористского премьер-министра Макдональда, а его, заслуженного перед империей колониалиста, не включают в состав правительства. Империи грозит смертельная опасность, и Черчилль с присущей ему патетикой убеждает избирателей: господство Англии над Индией должно быть сохранено в существующей форме, какие-либо изменения в этой области грозят катастрофой как самой Англии, так и Индии. Вторя Черчиллю, индийские делегаты на конференции - богатейшие люди мира, религиозные экстремисты, всем довольные правители "самостоятельных" индийских княжеств и взращенные Англией и обученные в США лидеры "неприкасаемых" - все в один голос славят мудрость и могущество Великобритании, возлагая единственную надежду на ее "материнскую опеку".

Долго молчавший Махатма наконец берет слово. "Индия до сего времени удерживается мечом, - говорит он. - Я не сомневаюсь в способности Великобритании и далее удерживать Индию в подчинении при помощи меча. Однако задумайтесь, что лучше - порабощенная, но восставшая Индия или Индия как уважаемый партнер Великобритании, готовая разделить с ней невзгоды и, сплотившись, встретить общую беду? Такая Индия, если потребуется, по своему свободному волеизъявлению сможет вести с Англией совместную борьбу не за эксплуатацию какой- либо из наций или каких-либо людей, а, как это и должно быть, - за благополучие всего человечества".

Слушавший речь Ганди журналист Ширер записывает в своем блокноте, что Ганди вовсе не святой, а искуснейший политик, хорошо знающий, чего и как следует добиваться в острой политической борьбе. Многие великие люди, отмечает он, не всегда могут так умело использовать открывающиеся перед ними возможности из-за неумения, например, совладать с разыгравшимися нервами или, скажем, из-за неспособности превозмочь усталость. Ганди же умеет владеть собой в совершенстве.

Ничуть не смущаясь столь высокой аудитории, Ганди говорит спокойно и убедительно. Он не похож на профессионального оратора, упивающегося красивыми высказываниями и афоризмами. И все же его речь покоряет людей духовностью и спокойной силой.

"Представьте наши две нации вместе... И я спрашиваю вас, - продолжает Махатма, обращаясь к премьер-министру и обводя взглядом переполненный зал, в котором собрались послушать его, помимо делегатов конференции, - министры и большинство членов парламента, - будь Индия свободной, полностью независимой, такой же независимой, какой является сейчас Великобритания, разве честное партнерство не было бы благотворным даже с точки зрения ваших внутренних дел?" Ганди затронул больные для англичан вопросы, и по рядам, точно в потревоженном пчелином улье, прокатился гул.

Индийский вождь подчеркивает, что он выступает от имени и по уполномочию Индийского национального конгресса, партии, представляющей всю Индию, независимо от религиозной и классовой принадлежности людей, и что он имеет полномочия не соглашаться на меньшее, чем на предоставление Индии полной независимости, то есть права контроля над вооруженными силами, самостоятельного ведения иностранных дел, распоряжения финансами страны.

Глядя на Макдональда и его заместителя от консерваторов Болдуина, Ганди говорит: "Было время, когда я гордился своей принадлежностью к Британии. Но вот уже много лет я не признаю британского подданства. Я хочу быть не подданным империи, а гражданином содружества наций, которое основывалось бы на справедливом сотрудничестве, но не на превосходстве одной нации над другой".

Ганди заявляет, что его страна не пойдет ни на какое соглашение и отвергнет любую навязываемую ей конституцию, если независимой Индии не будет предоставлено право выйти из Британского содружества, когда только она этого пожелает. Это право принципиально важно для подлинно суверенной страны. Однако обладание этим правом, разумеется, не означает, что Индия непременно воспользуется им, поясняет Махатма.

Некоторые индийские делегаты, выступавшие до Ганди, обещали правительству Великобритании, что английский долг никогда не будет предъявлен Индией к оплате. Ганди возражает. "Нет, почему же? - говорит он. - Этот вопрос должен быть поднят уже сейчас. Народ Индии голодает, экономика страны разрушена". Он на память приводит десятки цифр и выкладок. Говорит, что, произвольно распоряжаясь индийскими финансами, Англия истратила миллиардные суммы на содержание своих войск и на ведение колониальных войн. Индия вправе потребовать возмещения нанесенного ей ущерба.

В отличие от других индийских делегатов, Ганди отказался давать клятву на верность английской короне. Повернувшись к председательствовавшему на конференции лорду Санкэю, он предложил британскому правительству честно "раскрыть свои карты за столом переговоров", и уже тогда он посмотрит, какую клятву ему давать и давать ли ее вообще. Ганди закончил свое выступление. На этот раз оратор не был награжден аплодисментами. После минуты напряженной тишины по залу прокатился возмущенный гул.

С неподдельно добродушной улыбкой прошел Ганди сквозь высокомерно-презрительные ряды разряженной знати. Он решает приложить все силы к тому, чтобы попытаться достичь хотя бы видимого единства индийских делегатов на конференции. Только сможет ли он преодолеть подрывную антинациональную позицию Ага Хана, индийского мультимиллионера, вокруг которого сплотились все князья и религиозные лидеры и которому открыто поют дифирамбы англичане? Разобщенность соотечественников больше всего угнетала Ганди; он испытывал горькое чувство стыда. Своекорыстием, узостью кастовых взглядов индийцы, казалось, оправдывали расистские высказывания Черчилля, что они еще не доросли до того уровня сознания, чтобы самостоятельно, без помощи Англии, управлять своей страной и защищать свои государственные интересы на международной арене.

Исходу деятельности "конференции круглого стола" правительство Макдональда придавало исключительно важное значение. Его дальнейшее пребывание у власти во многом зависело от того, удастся ли ему удовлетворить амбиции индийской элиты, собравшейся на совещание в Лондоне. Причем сделать это правительству предстояло, не поступаясь колониальными интересами Британской империи. Об интересах народа речи не шло. Торгово-финансовые монополии Англии и мысли не допускали о каком-либо снижении доходов от "индийского бизнеса". Напротив, обострение англо-германских противоречий и мирового соперничества требовало увеличения притока средств из колоний для финансирования новых программ по вооружению и военным приготовлениям.

В общем задача у Макдональда оказалась не из легких: надо было быть хорошим иллюзионистом, чтобы и "волки остались сыты, и овцы целы". Поначалу вроде бы все шло, как задумывалось: парад под девизом "счастливого пребывания Индии под покровительством британской короны" и демонстрация верноподданнических чувств индийской элиты королю. Но вдруг появился "фактор Ганди". С беззаботностью ребенка он сорвал одежды со лжи, рядившейся под правду. Все увидели, что старая колониальная империя еще крепче пыталась опутать Индию вязкой паутиной управленческих законов под видом новой конституции, "великодушно" написанной для индийцев в Лондоне.

В помещении второго рабочего кабинета премьер-министра Великобритании при палате общин проходило очередное обсуждение хода "конференции круглого стола". Протокол совещания ведется под грифом "совершенно секретно".

Макдональд, недовольный результатами конференции, в который раз призывал министров найти выход из создавшегося тупика.

- Должна же конференция принять согласованный документ... Ну, хотя бы какую-то совместную резолюцию, - капризно начал он, не скрывая обиды на безынициативность своих коллег.

В ответ лорд-канцлер Санкэй стал распространяться на уже набившую всем оскомину тему о религиозно-общинных разногласиях в Индии, которые-де являются благом для укрепления британской власти в этой стране. Он заявил, что было бы неразумно объективно содействовать Ганди найти основу для единства между разрозненными силами Конгресса, Мусульманской лиги и другими индийскими партиями.

- Без согласия Ганди, иначе говоря Конгресса, который он представляет на конференции, любые прожекты по части нового федерального устройства и новых институтов самоуправления Индии были бы заведомо обречены на неудачу, - заметил министр по делам Индии Самуэль Хор и, подумав, добавил:

- Ганди своего согласия на изменение существующего статус-кво при наличии разногласий между общинами никогда не даст: не такой он простачок, как некоторые представляют его себе.

- Таких, видимо, уже не осталось, - вставил Макдональд.

- Даже Черчилль, и тот не думает о "полуголом факире", как прежде, - выкрикнул кто-то в поддержку премьер-министра.

- Однако если мы хотим продемонстрировать миру свою добрую волю в отношении Индии и успокоить лояльные к Британии силы в этой стране, - продолжал Хор, - надо на конференции принять заявление, в котором бы говорилось, что целью британского правительства является создание всеиндийской федерации. И то, как воспримет это заявление Ганди, большого значения иметь не будет... Любые политические издержки конференции должны быть списаны за счет неуступчивости и негибкой позиции Ганди, - настаивал министр.

И все-таки Макдональду очень хотелось, чтобы конференция ознаменовалась успехом, и поэтому он вновь возвращался к идее принятия конференцией согласованной резолюции.

- Такая резолюция представляется небезопасной, по крайней мере до того, как ее одобрит кабинет министров, хотя бы в черновом варианте. В противном случае имеется риск, что правительство публично свяжет себя обязательством, которое, возможно, оно не в состоянии будет выполнить, - размышлял Макдональд. - Такую резолюцию следует подготовить и предложить в самых общих выражениях. Ее формулировки должны легко поддаваться возможным поправкам, которые будут внесены, если не в палате общин, то в палате лордов - непременно.

Ни Хор, ни лорд Санкэй, ни другие члены кабинета, видя, как осторожен премьер-министр и насколько он озабочен исходом конференции, не стали возражать ему. В этот момент, указывается в протоколе совещания, в кабинет премьер-министра вошел секретарь и передал ему срочную записку. Прочитав ее, Макдональд попросил извинения, что вынужден на несколько минут прервать совещание, и вышел. Вскоре он вернулся, размахивая листом бумаги.

- Что бы вы думали это такое? - спросил премьер- министр и сам же ответил: - Письмо Ганди. Послушайте, что он пишет: "Мне понятны те трудности, которые стоят на пути окончательного решения общинной проблемы на данном этапе. Поэтому я предлагаю руководствоваться временным и предварительным урегулированием общинного вопроса. Думаю, что до тех пор, пока не будет достигнуто приемлемое соглашение, самым практичным подходом к этой проблеме было бы оставить ее в том состоянии, как она есть, на основе уже существующих правовых положений. Если премьер-министр заявит, что временно, вплоть до выработки будущего соглашения, политика правительства по общинному вопросу будет основываться на действующем законодательстве, то я буду приветствовать такое заявление и окажу ему свою поддержку.

М. К. Ганди".

Ганди ясно давал понять, что Индия, получив независимость, сама решит общинный вопрос.

Обращение Махатмы Ганди к премьер-министру лишало правительство аргументов для мотивированного обвинения Конгресса и самого Ганди в умышленном срыве конференции.

После жаркой дискуссии по письму Ганди кабинет решил в заключительном заявлении премьер-министра по итогам конференции отразить две главные мысли: правительство Великобритании продолжит свои усилия по созданию всеиндийской федерации, эта федерация будет "особого рода, и если индийцы сделают невозможным ее претворение в жизнь, ответственность за это целиком ляжет на индийскую сторону, а правительство Объединенного королевства будет считать свои обязательства выполненными".

Вот так-то: одной стороне, колонизаторам, нужны были для отвода глаз лишь разговоры о единстве индийских общин, а другой - Ганди - необходимо было их подлинное единство.

Ганди развивает кипучую деятельность среди членов индийской делегации. Он встречается с представителями религиозных общин, идет на значительные уступки делегатам от индийских меньшинств, в частности от мусульманских партий; пытается внушить лидеру "неприкасаемых" доктору Амбедкару мысль о том, что миллионы отверженных индийцев могут завоевать социальные и имущественные права вместе со всем индийским народом в единой борьбе за свободу Индии, а не на путях еще большей изоляции общины "неприкасаемых" от общенационального движения. Махатма страстно уверяет его, что не представляет себе независимую Индию без ликвидации такого позорного явления, каким является "неприкасаемость".

Ганди работает, как машина. Каждая минута на счету. На сон и отдых отводит не более четырех часов в сутки. В то же время - никакой суеты. Он достигает наивысшего рационализма в четкой организации труда и отдыха. На все деловые свидания он ходит пешком, это помогает ему поддерживать хорошую физическую форму и сохранять бодрость духа. Во время пеших переходов отлично думается.

На заседаниях конференции и в прессе стали раздаваться голоса: "По какому праву Ганди говорит от имени всей Индии?.. Он обладает всего лишь одним голосом!.. Ганди намерен сорвать конференцию!" Его обвиняли в максимализме и экстремизме, в националистическом эгоизме и вождизме. Ничего подобного, конечно, не было.

Как же действовали колонизаторы? А по старинке: "разделяй и властвуй". Английские консерваторы пригласили индийских мусульман, принимавших участие в конференции, на беседу в Вестминстерский дворец и там внушали им, что их будущее зависит от того, насколько активно они будут поддерживать власть Англии в Индии. В противном случае, угрожали консерваторы, индусское большинство в стране возобладает над мусульманами. Организовавшие эту "дружескую" встречу члены парламента от консервативной партии лорд Ллойд Джордж и лорд Брентфорд не скупились на комплименты, говоря, что мусульмане, мол, являются "солью земли" и уж во всяком случае - "солью" Британской империи и, если мусульмане Индии останутся верными английской короне, они будут щедро вознаграждены.

Кстати, в один из дней Ганди тоже был приглашен выступить перед членами парламента и ответить на их вопросы. Ганди был потрясен тем, насколько члены парламента плохо знакомы с историей завоевания англичанами Индии и положением дел в стране, тем, с какой легкостью лейбористы, выдающие себя за защитников интересов рабочего класса, спокойно выслушивают наветы Черчилля на индийский народ, который будто бы не способен управлять своей страной. Заявление Ганди о том, что Индия завоюет независимость еще при его жизни, независимо от того, захочет этого Англия или нет, вызвало настоящий переполох среди членов парламента. Его обвинили в "легкомысленном", "невзвешенном" подходе к сложной проблеме, которая "вряд ли будет решена до конца века".

Крайности политических суждений Ганди, как считали некоторые государственные деятели в Лондоне, были якобы следствием его религиозного фанатизма. Они подкрепляли подобные измышления примерами абсолютно непонятных для англичан поступков Махатмы. Вспоминали случай, когда Ганди, выступая в парламенте, вдруг попросил у присутствующих перерыва на несколько минут. Он покинул зал и в сопровождении Сароджини Найду и Маделин Слейд проследовал по коридору парламента. Найдя подходящее место, он снял сандалии, сел на корточки и, не обращая ни на кого внимания, начал совершать молебен. В помещении палаты общин английского парламента, словно в индуистском храме, отчетливо раздалось эхо исполняемых им гимнов из священных книг индусов. Такого в Вестминстерском дворце еще не было. Сотворив молитву, Махатма вернулся в зал и продолжал отвечать на вопросы.

Аудиенцию Ганди дал и сам король Великобритании Георг V. Англичане, которые, как известно, ревностно сохраняют традиционный церемониал двора, упрекали Ганди в недостаточно уважительном отношении к милости суверена, пригласившего его на чашку чая. Индийский вождь даже не посчитал нужным сменить свое обычное одеяние и прямо в дхоти и сандалиях появился перед оскорбленным взором монарха. Перед визитом в Букингемский дворец кто-то предложил Ганди свой шелковый плащ со словами: "Прикройте вашу наготу". Махатма, широко улыбаясь, шутливо ответил: "На короле столько одежд, что нам хватит на двоих".

Ганди не желает часами просиживать на "конференции круглого стола" и выслушивать вздорные, трескучие речи, приводящие его в уныние. Он приходит к очень важному для себя выводу - одними переговорами независимость для Индии не завоевать. Ему наскучили чопорность дворцов лондонской знати, визиты вежливости, протокольные формальности и бесконечные приемы. Разве могли притворные улыбки и выпитые чашки чая в компании английских министров и даже самого короля устранить конфликт двух непримиримых сил? Оставив конференцию, он едет на три дня в Ланкашир для того, чтобы встретиться с безработными текстильщиками. Власти пытаются отговорить его от этой рискованной поездки, заявляя, что в противном случае они не могут ручаться за его безопасность. Официальные лица предупреждают Ганди, что рабочие крайне возбуждены и озлоблены на него за организацию бойкота английских тканей в Индии. Но он шутя отмахивается от увещеваний властей, отвечая, что найдет общий язык с английскими рабочими, потому что им, как никому другому, понятна незавидная участь их индийских собратьев.

Дарвин, один из центров текстильной промышленности в Англии, встречает Махатму гостеприимно, хотя и без праздничного подъема: лица безработных угрюмы и безрадостны. На краснокирпичной закопченной стене текстильной фабрики висит плакат, на котором рукой рабочих написаны слова: "Мы приветствуем Ганди со всем дружелюбием, так как мы понимаем, что будущее Ланкашира и Индии зависит от мира и сотрудничества".

Махатма доволен: его слова услышаны и правильно восприняты английскими рабочими. Желая иметь работу для себя, они не хотят лишать ее индийских рабочих. "Безработица всегда и для всех тяжела, - говорит Ганди на митинге текстильщиков, - и моя жизнь посвящена тому, чтобы ликвидировать ее. Однако я беспомощен сделать это без наличия свободного партнерства Англии и Индии". Он развивает мысль о том, что англо-индийское сотрудничество должно быть основано на уважении интересов обеих стран и на равноправной основе, что торговля и деловые отношения не могут процветать в условиях эксплуатации одной страны другой. Ганди объясняет рабочим, что не мог не призвать своих соотечественников бойкотировать английские товары в Индии, ибо дискриминационная политика английского правительства является причиной разорения его страны, причиной голода и смерти миллионов индийцев. Он сочувствует английским рабочим, понимает их страдания, но пока не может отменить бойкота их продукции в Индии. Индийские рабочие, говорит Ганди, испытывающие на себе колониальный гнет, живут еще хуже, еще больше страдают из-за безработицы, а если они и получают работу, то эксплуатируются несравненно сильнее. Он призывает и рабочих, и промышленников Ланкашира оказать влияние на свое правительство, чтобы оно отказалось от колониальной политики в отношении Индии и предоставило ей независимость. Свободная Индия будет гораздо лучшим торговым партнером Англии, чем она является сейчас.

Махатма с удовольствием посещает рабочие семьи, беседует и с предпринимателями. Знакомясь с текстильными фабриками Ланкашира, он поражен их допотопным оборудованием, даже более устаревшим, чем в Индии. В этом он видит причину неконкурентоспособности английских текстильных товаров на мировом рынке и желание предпринимателей, не обновляя основной капитал, иметь большую прибыль.

"Конференция круглого стола" закончила свою работу. Она длилась с 7 сентября по 1 декабря 1931 г., так и не выработав приемлемого согласованного решения. Английский парламент был распущен, началась предвыборная кампания. К власти уверенно шли консерваторы.

Вину за провал работы конференции английское правительство попыталось целиком свалить на Ганди. Лорд Бивербрук в статье "Банкротство Ганди", помещенной в консервативной газете "Санди экспресс", писал: "Ганди в Англии не поняли. Получив рекламу, которой могла бы позавидовать любая кинозвезда, он, однако, потерпел полное поражение в деле решения проблем Индии. Тем не менее он достиг очень многого: ему уже на второй-третий день удалось расколоть конференцию и растерять остаток своего престижа". Редактор "Обсервер" Дж. Л. Гарвин назвал требование Ганди о предоставлении Индии независимости "несбыточным сном". "Если позиции Великобритании в Индии когда-либо будут ослаблены, - предостерегал Гарвин, - то там наступит еще большая анархия, чем в Китае".

Перед тем как покинуть Лондон, Ганди заявил журналистам: "Я говорю с глубокой горечью и оскорбленным чувством. Однако моя неудача вовсе не означает моего полного поражения. Такого слова в моем словаре не существует". Больше всего, по признанию Махатмы, его расстроили общинно-религиозные разногласия самих индийских делегатов на "конференции круглого стола". Но все равно он оставался настроенным оптимистически. "У меня нет ни тени сомнения, - заявил он журналистам, - что айсберг общинных распрей растопится в лучах солнца свободы".

Итак, конференция завершилась полным провалом. "Это было пестрое собрание. Большинство делегатов представляло лишь самих себя.., - писал о "конференции круглого стола" Джавахарлал Неру. - Вполне естественно, что на этом сборище представителей привилегированных кругов - империалистических, феодальных, финансовых, промышленных, религиозных, общинных - руководство делегацией Британской Индии обычно выпадало на долю Ага Хана, который в известной степени воплощал в своем лице все их интересы. Тесно связанный на протяжении жизни целого поколения с английским империализмом и английским правящим классом, живя главным образом в Англии, он вполне мог оценить и представлять интересы и точку зрения наших правителей... Вся ирония заключалась в том, что считалось, будто он представляет Индию".

Затеянная колонизаторами "конференция круглого стола" была политическим фарсом, рассчитанным на соглашательство индийской элиты. Ее провал был предрешен задолго до начала. Индийский народ к этой конференции не имел никакого касательства. Разве только в том смысле, что она была задумана для его обмана. Главной целью конференции правящие круги Великобритании ставили разобщение национально-освободительного движения в Индии и стремились показать невозможность достижения согласия индийских общин, а потому и нереальность создания независимой, единой и целостной Индии. Однако народ Индии видел иную историческую перспективу для своей страны и продвигался к национальной свободе не по лондонским сценариям.

Тем временем министр по делам Индии представил кабинету тревожную записку: обстановка в Бенгалии становится с каждым днем все опаснее. "Террористическая кампания, - докладывал он, - направлена против всех официальных лиц. Опасности подвергаются, например, служащие по сбору налога во время исполнения ими своего долга". Министр сообщал также, что губернатор Бенгалии прислал ему телеграмму с просьбой задержать возвращение из отпуска начальника бенгальской полиции сэра Чарльза Тегарта, поскольку он-де непременно будет убит.

Обсудив записку, английский кабинет единодушно одобрил предложение губернатора Бенгалии, согласованное с центральным правительством Индии, о немедленном введении в силу специального приказа о чрезвычайных мерах: по всей Бенгалии, в частности, учреждались особые трибуналы, которые могли действовать без оглядки на уголовное законодательство и судебные процедуры, а также расширялась практика вынесения смертных приговоров лицам, подозреваемым в подготовке террористических актов.

Слухи о насилиях в Бенгалии дошли и до Махатмы Ганди. Он решил как можно скорее вернуться на родину, хотя и не отказался от прежнего намерения задержаться на несколько дней в Европе.

Во Франции, Швейцарии и Италии он мог видеть, как в континентальной Европе начала распространяться эпидемия "коричневой чумы" - фашизма, как росло недоверие держав друг к другу, как начиналась военная истерия и гонка вооружений. Ганди убеждается в правоте слов Джавахарлала Неру, который говорил, что "английская политика была почти неизменно профашистской и пронацистской, и трудно было поверить, что она может в один прекрасный день измениться и провозгласить защиту свободы и демократии. Англия упорно продолжала держаться своих основных империалистических воззрений, стремилась сохранить свою империю, она также оставалась глубоко враждебной к России и ко всему тому, что Россия собой олицетворяла. Однако становилось все более очевидным, что, несмотря на все желания умиротворить Гитлера, он превращался в господствующую силу в Европе, которая полностью нарушала прежнее равновесие сил и угрожала жизненным интересам Британской империи".

Махатму угнетала мысль о неизбежности новой мировой войны. "Мир смертельно болен от жажды крови, - повторяет он всюду перед толпами встречавших его европейцев. - Мир ищет выхода из этой беды. Я смею думать, что уникальный метод Индии - ненасилие - может указать странам выход из ужасов войны". Так рождалась у него идея о необходимости отказа стран от применения силы для решения международных проблем, которую позднее независимая Индия воплотит в государственном принципе своей внешней политики.

Долгий и сердечный разговор состоялся у Ганди с Роменом Ролланом. Они говорили о пацифистском движении, об угрозе войны, о ненасилии; конечно, о боге. "Бог - не какая-то личность, - разъяснял Махатма свой взгляд писателю, который был атеистом. - Бог является нашим внутренним принципом. Вот почему я говорю, что Истина и есть Бог".

В Риме произошла встреча Ганди с Муссолини. Беседы не получилось. Уже через несколько минут индийский вождь с необычной для него холодностью распрощался с итальянским диктатором. Но и этой короткой встречи для итальянских фашистов было достаточно, чтобы оболгать Ганди, будто бы он вел в Риме зондаж о возможных совместных действиях против Англии. Ганди пожалел, что согласился на встречу с Муссолини. Зато теперь он на личном опыте узнал, что провокация - это инструмент фашистской политики.

Ганди попросил аудиенции у папы римского, но тот отказал ему в просьбе как иноверцу. Он все же посетил Ватикан как паломник и восторгался великолепием собора св. Петра, с благоговением любовался Сикстинской капеллой, скульптурами и фресками Микеланджело, картинами Рафаэля. Однако он признавался, что в искусстве разбирается слабо. Красота архитектурных ансамблей у него ассоциировалась с кровью и потом обездоленных, лишенных земной радости людей, трудом которых создавались все эти соборы и произведения искусства. Так он относился и к жемчужине индийского зодчества беломраморному Тадж-Махалу, который по праву называют "застывшим в камне сном". Больше ценил Ганди естественную красоту природы. С замиранием сердца и слезами восторга он вглядывался в звездное небо, наблюдал, как спокойно катит свои воды в океан Ганг, радовался свеже-вспаханному крестьянскому полю.

Махатму неодолимо тянуло поскорее вернуться на родину. Его сердце жаждало биться в едином порыве с сердцем индийского народа.