Глава седьмая. Передышка. Конгресс устанавливает международные связи. Миссия Саймона. Курс на независимость

После частых и длительных странствований Махатма Ганди, усталый, возвращался в свою обитель, каждый раз заново переживая радость встречи с Кастурбай, со всеми обитателями ашрама.

Вместе с правоверными индусами-гандистами из обеспеченных семей здесь, под одной крышей, жили "неприкасаемые", отверженные обществом бедняки; подолгу гостили видные английские ученые-индологи и общественные деятели. В обители находили приют молодые люди, разочаровавшиеся в европейской цивилизации и искавшие романтических приключений или душевного покоя в загадочной Индии. В течение многих лет жила и работала в ашраме мисс Слейд, дочь английского адмирала сэра Эдмунда Слейда. Сюда за советом к Махатме тянулись обиженные и оскорбленные "ходоки за правдой". Вертелись вокруг Бапу - "отца нации" и люди, желавшие использовать его имя, чтобы, прослыв его соратниками, нажить свой собственный политический капитал. Посещали ашрам просто любознательные соотечественники и туристы из-за океана. Часто приезжали сюда журналисты и писатели, которые не прочь были заработать на репортажах и очерках о "Великой душе" Индии. Разумеется, среди этого разнокалиберного люда скрывались фискалы тайной полиции и осведомители английского правительства.

Кто-то назвал ашрам Ганди "пупом зарождающейся молодой Индии". Действительно, жилище Махатмы не было домашним очагом для него в узком смысле этого слова. Ашрам на реке Сабармати принадлежал всей Индии.

Дети Ганди рано покинули родной дом, и только одна Кастурбай, верная своему неугомонному мужу, оставалась рядом с ним. Она давно привыкла к его "прихотям": он добровольно отказался от всех материальных благ, владения собственным имуществом и деньгами. Дети же не поняли отца. Они хотели жить на широкую ногу, пользуясь огромным авторитетом отца; не думали воздерживаться от земных радостей и "греховных" наслаждений. В большой обиде на отца был старший сын Харилал.

Махатма любил своих детей, оказывал им помощь и покровительство, вернее, осуществлял их трудовое воспитание, но только до достижения ими шестнадцати лет. Далее, как считал он, дети должны жить самостоятельно и сами зарабатывать себе на жизнь. Покровительствовать родственникам, отличать их чем-то от других людей - значит быть эгоистом, любить в них себя, свою родную плоть. Для Ганди - вся Индия родня.

Харилал завел свое торговое дело. Отказавшись от индуизма, он принял исламскую веру, но законов Корана не соблюдал: злоупотреблял алкоголем и имел связи с женщинами легкого поведения. Из-за неумелого ведения дел его фирма вскоре обанкротилась. Много горя принес он своим родителям. Ганди признавал это публично в своей газете "Янг Индия", а Кастурбай писала сыну горькие, полные отчаяния письма. "Я не знаю, что и сказать тебе, - писала она ему. - Я уже в течение долгих лет упрашиваю тебя контролировать свое поведение. Однако оно становится все более вызывающим. Подумай о страдании, которое ты приносишь своим пожилым родителям на закате их жизни. Твой отец никому не жалуется, но я-то знаю, как разбито его сердце... Являясь нашим сыном, ты ведешь себя в отношении нас как враг. Мне рассказывали, что во время своих недавних похождений ты осуждал и насмехался над своим великим отцом... Ты не осознаешь, что, причиняя ему зло, ты только компрометируешь себя..."

Ганди не стал бы "отцом нации", растрать он свою огромную жизненную энергию на удовлетворение мелких интересов своей многочисленной родни и корыстных запросов близких ему людей. Он не терпел частной благотворительности, полагая, что любой человек должен сам трудиться и самостоятельно добывать свой хлеб. Поэтому он никогда не подавал милостыни ни нищим, ни "святым", ни служителям храмов. И все же он был в высшей степени альтруистом, всегда бескорыстно помогая другим. Он умел отвлекаться от жизненных забот, объявлял особые "дни молчания" и в эти дни глубоких раздумий размышлял над текущими проблемами своей страны, своего народа. Ему было чуждо блаженное состояние нирваны, безразличное отношение к окружающему миру, достижением которого так гордятся буддистские монахи; трепетное, глубоко внутреннее восприятие им национальной и международной жизни - вот главное, что делало Ганди политическим вождем.

Для политической деятельности Ганди, как и для его предшественников - выдающихся индийских мыслителей, националистов Свами Вивекананды, Локаманьи Тилака, Ауробиндо Гхоша, - присуще стремление к одной и той же утопической цели: сначала "духовно перевоспитать всех индийцев", проникнуть в их сердца (рабочего, крестьянина, помещика и капиталиста), а уже потом "переустраивать саму их жизнь". Если в конкретных исторических ситуациях у Ганди и прослеживается связь национально- освободительной идеи с политической практикой и широкой демократической организацией масс, то эта связь зачастую носит спонтанный и всегда внеклассовый характер, заключена в непрочную, конъюнктурную общественную форму.

Годы частичной, временной стабилизации капитализма ознаменовались сговором империалистических стран-победительниц о совместном закабалении Китая и закреплении за Великобританией монопольного права на колониальную эксплуатацию Индии. В эти годы, характеризовавшиеся некоторым спадом национально-освободительного движения, Ганди, как уже знает читатель, решил не мешать реформистам из свараджистской партии испытать свои силы. С согласия Ганди свараджисты в ходе избирательной кампании в законодательные органы страны выступили от имени ИНК. Образовался, таким образом, политический блок из конгрессистов и свараджистов. На сессии Конгресса в Канпуре, состоявшейся в 1925 году, деятельность свараджистов была даже признана основной формой конгрессистской работы. Однако, как и предполагал Ганди, свараджистским путем, законодательной деятельностью, не удалось вырвать хотя бы одну существенную уступку у английской колониальной администрации. Неудачи свараджистов подорвали их влияние в буржуазно-помещичьих кругах, на которые они опирались, и на выборах 1926 года свараджисты потерпели поражение.

Это событие тяжело переживал Мотилал Неру, но оно нисколько не удивило Ганди. Он помнил, что еще в августе 1922 года, кода на политическую арену в Индии выступили "сторонники перемен" путем осуществления реформ, английский премьер-министр Ллойд Джордж в своей программной речи четко заявил, что его правительство не собирается вводить в Индии самоуправление. Кстати, и первое в истории Великобритании лейбористское правительство, сформированное Макдональдом в декабре 1923 года, полностью оправдало доверие английской буржуазии. Опасения Черчилля, что лейбористы намерены разрушить основы империи, были преждевременными. Пришедший к власти в 1924 году консервативный кабинет Стэнли Болдуина, в составе которого играл ключевую роль Черчилль, постепенно свел на нет все незначительные уступки, предоставленные индийской буржуазии по реформе Монтегю - Челмсфорда.

В течение пяти лет Ганди, как считается, самоустранился от непосредственной политической деятельности, он кропотливо налаживал связи с различными слоями населения. Махатма основывает Всеиндийскую ассоциацию ручного прядения. Она объединяет десятки тысяч жителей городов и деревень по всей стране. Ассоциация не только пропагандирует ручную прялку, но и снабжает прядильщиков-кустарей сырьем. Она развертывает по всем провинциям Индии сотни торговых центров по продаже готовой продукции. Вся работа ассоциации, которую возглавляет сам Ганди, ведется под антиколониальными лозунгами. В результате из-за усиливавшейся конкуренции с национальным индийским капиталом англичане несут ощутимые торгово-экономические убытки. Одновременно продолжается процесс падения авторитета колониальной власти.

Внутриполитическое положение в Индии развивалось не изолированно от общей международной обстановки. Это хорошо понимали лидеры индийского освободительного движения, и прежде всего, разумеется, Махатма Ганди. Правда, он внушал индийцам, чтобы они не рассчитывали, что свобода вдруг придет к ним откуда-то извне: ее необходимо добиваться им самим. Тем не менее внешним факторам он придавал должное значение. В 1925 году не без его участия на сессии ИНК в Канпуре была принята специальная резолюция о создании под началом Всеиндийского комитета Конгресса "иностранного департамента", призванного защищать интересы индийцев за рубежом, разъяснять позицию ИНК в отношении британского колониального господства в Индии.

Ганди, однако, воздерживается от критики классовых отношений внутри самого индийского общества, хотя, как и раньше, считает, что у индийского народа есть два врага - внешний и внутренний. В связи с этим он указывает: "Сегодня мы не можем бороться с двумя врагами. Давайте поборем одного, а тогда будет легко, если нужно, побороть другого врага, взращенного в нашей собственной стране".

Пытаясь объяснить лидерам левого радикального крыла ИНК, всем индийским патриотам, почему он в столь тяжкое для родины время не уделяет должного внимания аграрному вопросу и решению его в пользу тех, кто обрабатывает землю, Ганди открыто говорит: "Я намеренно не писал много о земледельцах, потому что я знаю, что сейчас мы ничего не можем для них сделать. До тех пор, пока бразды правления не находятся в руках представителей земледельцев.., улучшение их условий очень трудно, если не невозможно".

Ганди отдает первенство общенародной борьбе с первым врагом - британским империализмом. Несколько позднее, 1 апреля 1928 г., по этому вопросу он напишет Джавахарлалу Неру: "Я придерживаюсь одного мнения с вами, что когда-нибудь нам придется начать движете без богатых людей, без образованных классов, которые формируют общественное мнение. Но это время еще не настало".

Как-то Ганди спросили, не следует ли вместо пропаганды ручного прядения проводить кампанию против феодальной эксплуатации в деревне. Он ответил отрицательно. Такая кампания, по его мнению, привела бы к тому, что "в нужный час народ по всей Индии не смог бы выступить во имя общего дела в борьбе за сварадж". То есть вождь опасался оттолкнуть от движения помещиков и миллионы мелких земельных собственников. Таким образом, Махатма выдвинул положение об очередности решения задач национально-освободительного движения и борьбы народа за улучшение своих социальных и экономических условий жизни. Это положение основывалось на необходимости всенародного антиимпериалистического движения и говорило об интуитивном понимании вождем прогрессивной роли буржуазного национализма. Тактика Ганди вполне устраивала имущие классы Индии, которые готовы были принять участие в освободительном движении и даже возглавить его, но революционное усилие низов их пугало больше, чем притеснения со стороны колонизаторов.

1926 год. Повсюду в стране вновь начало ощущаться пробуждение народных масс, оживилась политическая деятельность партий, участились стачки бомбейских текстильщиков, железнодорожников, наблюдался рост профсоюзов. К этому времени в Индии насчитывалось примерно 200 профсоюзов, объединивших более 300 тысяч рабочих. Многие из них вошли во Всеиндийский конгресс профсоюзов (ВИКП). В самый канун 1926 года в Канпуре была проведена первая конференция индийских коммунистов, на которой было принято решение об образовании Коммунистической партии Индии. Под влиянием коммунистов и радикально настроенных конгрессистов на съездах ВИКП были приняты решения политического характера - против использования полиции для подавления выступлений трудящихся, за предоставление рабочим избирательных прав, против системы "неприкасаемости" и расовой дискриминации. Эти решения были умеренными и в целом не противоречили требованиям, выдвигаемым Махатмой Ганди.

Советский Союз все больше привлекал взоры индийских патриотов. Великий северный сосед Индии закончил восстановление народного хозяйства. XIV съезд ВКП(б) одобрил курс на индустриализацию страны, на превращение Советского многонационального государства в экономически и политически мощную социалистическую державу. СССР заключил равноправные договоры о нейтралитете и взаимном ненападении с Турцией, Афганистаном, Ираном; решительно выступил в поддержку национального суверенитета Китая.

Отражая настроения индийских национально-демократических кругов, Джавахарлал Неру отмечал: "По отношению к странам Востока - Китаю, Турции, Персии и Афганистану - Советская Россия проводила чрезвычайно великодушную политику. Она отказалась от старых привилегий царской России и старалась установить с ними дружественные отношения. Это отвечало провозглашенным ею принципам освобождения всех угнетенных и эксплуатируемых народов... Такие империалистические державы, как Англия, часто попадали в трудное положение благодаря этому великодушию Советской России, и страны Востока делали сравнение не в пользу Англии и других держав".

Джавахарлал Неру, руководя "иностранным департаментом" ИНК, неоднократно встречался с Махатмой Ганди и советовался с ним по поводу своей поездки в Европу и, если представится возможным, в Советскую Россию: важно основательнее ознакомиться с международными делами и установить контакты с друзьями Индии за рубежом. Ганди одобрил этот план и даже снабдил Неру рекомендательным письмом к Ромену Роллану, с которым он поддерживал переписку. Представляя Неру, Ганди писал Ромену Роллану: "Один из моих самых дорогих соратников и друзей".

В Европе Неру знакомится с руководителями Антиимпериалистической лиги - Анри Барбюсом, Роменом Ролланом, Сун Цинлин (вдовой выдающегося китайского революционера-демократа Сунь Ятсена), индийским эмигрантом коммунистом Вирендранатхом Чаттопадхайей; принимает непосредственное участие в подготовке антиколониального конгресса в Брюсселе. В письмах к отцу, Махатме Ганди и другим руководителям ИНК Неру сообщает: "Совершенно очевидно, что конгресс в Брюсселе будет весьма авторитетным форумом, и было бы крайне желательным направить на него представителей Индийского национального конгресса: в конечном счете самым устрашающим империализмом в наши дни является английский, тот, который господствует в Индии".

Ганди отнесся к письмам молодого Неру с большой осторожностью. Он не разделял его энтузиазма. "Я со всем вниманием прочитал вашу официальную информацию, равно как и личное конфиденциальное письмо о конгрессе угнетенных народов, - ответил Ганди. - Что касается меня, то я столь больших надежд на Лигу не возлагаю". По мнению Махатмы, конгресс в Брюсселе мог внушить индийцам опасную мысль "искать свое спасение, ориентируясь на внешние силы и на помощь из-за рубежа, вместо того чтобы добиваться этого посредством наращивания собственных сил внутри страны". Скептическое отношение Ганди к информации Неру объяснялось также тем, что в работе Брюссельского конгресса принимала участие большая делегация английских лейбористов, которые обещали с приходом к власти предоставить Индии независимость. Ганди, в отличие от других руководителей ИНК, не питал никаких иллюзий относительно обещаний лейбористов. Он считал, что они преследуют свои узкопартийные интересы и, сформировав свое правительство, будут проводить все ту же имперскую политику.

Но как бы то ни было, вскоре из Индии пришел ответ, уполномочивающий Неру официально представлять ИНК на конгрессе угнетенных народов в Брюсселе. Обращаясь к делегатам Брюссельского конгресса, Неру говорит: "Я хочу, чтобы вы осознали, что задача освобождения Индии не только национальная проблема. Она непосредственно затрагивает большое число других стран и косвенно отражается на обстановке во всем мире. Мы не можем дольше терпеть сложившееся положение не только из-за того, что свобода - это хорошо, а рабство - плохо; для нас и для нашей страны это вопрос жизни и смерти. В равной мере такое же положение нетерпимо и для вас".

Неру, хорошо осведомленный о тактике Ганди, всеми силами стремившегося к классовому миру, так опасавшегося отпугнуть национальную буржуазию и землевладельцев от участия в национально-освободительном движении, тем не менее, вопреки этому, в своей речи заявляет: "Мы должны рассматривать индийских князей и крупных землевладельцев как пособников английского правительства в проводимой им политике в Индии. Они не хотят свободы для Индии из-за того, что это означало бы свободу крестьян от эксплуатации... Мы часто наблюдаем отвратительный союз английских капиталистов с капиталистами индийскими". В этих словах Неру не было ничего такого, с чем бы внутренне не мог согласиться Ганди. И все же выступление Неру встревожило Ганди: что же, тогда ожесточенная классовая борьба и насилие? А такой подход к делу разрушил бы всю морально-политическую основу сатьяграхи - гандистского метода достижения свободы и переустройства индийского общества. Поэтому индийский национальный вождь отверг "неровский радикализм" в качестве официальной политической линии ИНК.

Ганди нервничает: до него доходят слухи, что Неру попал под влияние коминтерновцев, что сам конгресс в Брюсселе является "коммунистической затеей". Однако, давая интервью для прессы, Неру резко опровергает это измышление. "Для Англии, - говорит он, - все, кто выступает против эксплуатации других народов, - большевики".

Вместе с тем он охотно общается с коммунистами, беседует с ними, выслушивает их оценки политической обстановки в мире. Встречается с английским коммунистом Гарри Поллитом, с лидером национально-освободительного движения Индокитая Нгуеном Ай Куоком (псевдоним Хо Ши Мина. - Авт.). Неру не считает нужным скрывать, что их политические взгляды во многом импонируют ему. Он все более убеждается в правильности вывода о том, что подавляемые народы и эксплуатируемые классы имеют одного и того же противника - империализм, а поэтому и выступать против него нужно единым фронтом. "Идеи о необходимости каких-то совместных действий угнетенных народов, а также совместных действий этих народов и левого крыла рабочего движения, - пишет он, - пользовались большой популярностью".

Отчет Неру об итогах работы Брюссельского конгресса проникнут мыслью о важности расширения сотрудничества между всеми угнетенными народами. Уже тогда Неру высказывает идею о создании международной организации солидарности афро-азиатских стран. Он предлагает усилить роль Индии в борьбе против империалистических войн. Понимая, однако, ограниченные возможности своей страны из-за ее зависимого положения от Англии, он говорит: "Я надеюсь, что после обретения свободы мы используем нашу энергию для установления мира на Земле". Неру заключает, что Советский Союз - "друг всех угнетенных народов и у Индии есть все основания к тому, чтобы развивать с ним дружественные отношения".

Внешнеполитический раздел отчета Джавахарлала Неру никаких возражений у Махатмы не вызывает. Он готов одобрить его. Но вождя настораживают суждения молодого соратника об одновременном решении двух задач - завоевания независимости и переустройства общества на социалистических принципах. Такой подход шел вразрез с установками Ганди. Мотилал Неру разделял опасения Бапу. Надо было, по их обоюдному мнению, удержать Джавахарлала от дальнейшего политического сдвига влево. Отец принимает решение выехать к сыну в Европу. Беседы с Джавахарлалом несколько успокоили его. Хотя он не согласен с некоторыми взглядами сына, оснований для беспокойства не было: в целом Джавахарлал оставался верен политической платформе ИНК.

В ноябре 1927 года по приглашению Всесоюзного общества культурных связей с зарубежными странами Неру - отец и сын - выехали в СССР, чтобы принять участие в праздновании десятилетия Великой Октябрьской социалистической революции. "Правда" 5 ноября 1927 г. сообщала: "Несмотря на чинимые английскими властями препятствия, на торжествах в Москве будут и индийские делегаты. Здесь уже находятся три индийских делегата, представители индийской секции Лиги борьбы с империализмом. Сегодня-завтра должен приехать один из виднейших вождей индийского национального движения - Пандит Мотилал Неру... Он приедет в Москву в сопровождении своего сына Явахарлала Неру, вождя левого крыла национального конгресса. Как известно, Явахарлал Неру был официальным представителем Индийского национального конгресса на первой конференции Антиимпериалистической лиги, состоявшейся в феврале 1927 года в Брюсселе".

Гостей из Индии принимают Председатель ЦИК СССР М. И. Калинин и нарком иностранных дел Г. В. Чичерин. Они встречаются с Н. К. Крупской, Е. Д. Стасовой, С. А. Лозовским, А. В. Луначарским и другими видными советскими государственными и общественными деятелями; присутствуют на открытии в Колонном зале Дома Союзов Всемирного конгресса друзей СССР. Мотилал и Джавахарлал Неру еще раз убеждаются в миролюбии Советского государства, в его готовности развивать дружественные отношения со всеми народами, в стремлении оказывать поддержку силам национально-освободительного движения.

О поездке руководителей ИНК в Москву тепло отзывается патриотическая пресса Индии. В статье "Товарищеская рука", опубликованной в калькуттской "Форвард", говорилось: "Приглашение, присланное индусам, имеет особое значение. Вековая идея о "низших расах", резко отделявшая Европу от Азии и Африки и белых от желтых и коричневых, рухнула. Россия протянула свою братскую руку презираемым и угнетенным".

Возвратившись в Индию, Джавахарлал Неру издал книгу очерков "Советская Россия" и поместил в ней фотографию В. И. Ленина, на которой он снят читающим газету "Правда" в своем кремлевском кабинете.

Симпатии Неру к Советской России и к ее вождю послужили основанием для конгрессистов с правого фланга партии упрекать его в том, что он будто бы перешел в лагерь марксистов. Об этом же сообщили в секретных донесениях английские полицейские службы. Однако сам Неру не считал себя марксистом. По-прежнему оставаясь гандистом, он лишь позволял себе критически относиться к некоторым взглядам и установкам Ганди, с которыми не вполне был согласен. Правдой, однако, было и то, что Неру, критикуя утопический крестьянский социализм Махатмы Ганди, по существу приближался к научному социализму. Полемизируя с вождем, Неру, в частности, заявлял, что "насилие в России, каким бы плохим оно ни являлось, было направлено на создание нового строя, основанного на мире и подлинной свободе для масс". Кстати сказать, насилие было навязано господствующими классами страны и международной реакцией (в том числе и Англией). По убеждению Неру, "при отсутствии социальной свободы и социалистического строя общества и государства ни страна, ни человеческая личность не могли развиваться свободно".

Махатма Ганди по сути своей также стремился к идеалам, уже осуществленным в Советской России. "Я буду бороться за такую Индию, - говорил он, - в которой беднейшие люди будут чувствовать, что это действительно их страна, в строительстве которой они будут иметь решающий голос, за Индию, где все общины будут жить в полном согласии..." Однако Ганди напрочь отвергал революционное насилие народа и намерен был добиться осуществления этих идеалов одними ненасильственными методами. "Я занят, - заявлял он, - разрешением тех же проблем, что стоят перед приверженцами научного социализма... Социализм - прекрасное слово, и, насколько я понимаю, при социализме все члены общества равны - нет ни низших, ни высших". Единственную отличительную особенность "своего" социализма Ганди усматривал в его абсолютной и непререкаемой вере в "закон ненасилия". "Этот социализм, - по его убеждению, - чист, как кристалл. Поэтому он требует и кристально чистых средств для его достижения... Поэтому только истинные, ненасильственные и чистосердечные социалисты будут способны установить социалистическое общество в Индии и во всем мире".

В течение всего 1927 года Ганди продолжал свои поездки по стране. Он снова странствовал по проселочным дорогам Бенгалии, исходил пешком знойный Бихар, неоднократно появлялся на людных площадях Бомбея и Калькутты, был в Карнатаке. Не менее шести раз в день он выступал на митингах перед крестьянами, рабочими, ремесленниками и торговцами. Из-за постоянных перегрузок в работе и недосыпания здоровье его резко ухудшилось: его мучили частые головокружения, резко ослабло зрение. Иногда он доводил себя почти до обморочного состояния. Махадев Десаи, друг Ганди, 27 марта 1927 г. телеграфировал товарищам по партии: "Бапу едва избежал паралича. Кровяное давление продолжает расти. Врачи объясняют это перегрузкой в работе и нервным истощением. Они предписывают полный покой и настаивают на отмене всех запланированных мероприятий, по крайней мере в жаркие месяцы..."

Ганди переезжает в Майсор, известный своим умеренным климатом. За месяц ему удается восстановить силы и продолжить свою работу.

К концу 1927 года внутриполитическая обстановка в Индии обострилась. Внешним толчком к этому послужило назначение английским парламентом комиссии во главе с сэром Джоном Саймоном, которой поручалось выработать проект нового закона об управлении Индией и решить вопрос в целом: стоит ли расширять полномочия представительных учреждений в стране, созданных в соответствии с реформой 1919 года. Всеобщее негодование вызвало то, что в комиссию не был включен ни один индиец. В нее вошли семь англичан, представлявших консервативную, либеральную и лейбористскую партии. Колонизаторы, направляя комиссию Саймона, рассчитывали создать видимость того, что им небезразлична участь индийского народа, и постараться ослабить возобновившиеся массовые антианглийские выступления. Еще до официального объявления английского парламента о создании комиссии Саймона новый вице-король Индии, один из лидеров английских тори лорд Ирвин (лорд Галифакс) пригласил к себе на аудиенцию группу индийских политических деятелей во главе с Ганди. Обратившись к Ганди, он сообщил о решении английского парламента. С подчеркнутым безразличием Махатма спросил у вице-короля: "И это все?.." Услышав от взбешенного Ирвина холодное "да", Ганди не проявил интереса к продолжению разговора и покинул дворец.

В декабре 1927 года в Мадрасе собралась очередная сессия ИНК. Прямо из Европы для участия в работе сессии прибыл Джавахарлал Неру. Он был сама энергия. Его решимость действовать передавалась другим делегатам. Махатма Ганди тоже приехал в Мадрас, однако заседаний Рабочего комитета Конгресса, членом которого он неизменно состоял, не посещал; впрочем, на открытых заседаниях сессии присутствовал. Казалось, он занял позицию стороннего наблюдателя. На самом деле это было не так. Ему было известно все, что происходило на сессии и в ее рабочих органах. Президент сессии доктор Ансари, другие руководящие и рядовые деятели Конгресса посещали Ганди и подробно информировали его о ходе дел. Представители различных политических направлений в Конгрессе искали его советов и, постоянно консультируясь с ним, пытались заручиться его поддержкой. Но Ганди все еще не проявлял заметной активности в руководящей группировке в ИНК, как бы предоставляя ей возможность самой разобраться в сложной политической обстановке в стране и прийти к единому мнению. Создавалось впечатление, что вождь выжидал. При огромной занятости Ганди все же выкраивал время, чтобы все спокойно взвесить и обдумать. Он считал, что без внутреннего покоя не может быть трезвого анализа, который так нужен, когда речь идет о политике и приобщении к ней миллионов людей.

На мадрасской сессии заметно активизировалось левое крыло ИНК. Инициативу взял в свои руки Неру. Полный сил и новых идей, он выдвинул на рассмотрение делегатов сразу ряд важнейших предложений как в области внутриполитических задач, так и по международным вопросам.

Ганди пристально наблюдал за деятельностью Неру, и ему не все нравилось из того, что тот предлагал. Вождь расходился с ним в постановке очередности задач, в терминологии, которая, как казалось ему, у Неру слишком европеизирована и академична. К тому же ему представлялось, что лидер левых по социальным и классовым вопросам забегает вперед, опережает события, не заботясь о тылах. Однако открыто, на заседаниях ИНК, Ганди не выступил с критикой Неру ни по одному из предложений. По содержанию большинство из них не вызывало принципиальных возражений у Махатмы, если не считать предложения Неру о присоединении ИНК к Антиимпериалистической лиге. Это предложение не нашло поддержки ни со стороны Ганди, ни со стороны умеренных конгрессистов и не было принято. Разный по своему классовому составу Конгресс политически и психологически не готов был к организационному объединению с Антиимпериалистической лигой.

Вместе с тем Махатма Ганди горячо одобрял резолюции, отражавшие внешнеполитическую линию ИНК. Одна из них содержала протест против использования Англией индийских войск в Китае, Месопотамии и Персии. "Конгресс шлет самые теплые приветствия народу Китая и заверения в полной симпатии к его борьбе за свое освобождение, - говорилось в этой резолюции. - Конгресс требует, чтобы все индийские войска и полицейские силы, находящиеся в Китае, были незамедлительно отозваны, и заявляет, что в будущем ни один индиец не должен выезжать в Китай в качестве представителя английского правительства, воевать или действовать против китайцев, которые, как считает Конгресс, являются товарищами индийцев в их общей борьбе против империализма. Одновременно Конгресс требует вывода индийских войск, полиции и консульских отрядов охраны из Месопотамии и Персии, а также с территории всех британских колоний и иностранных государств, где бы они ни находились".

Мадрасская сессия ИНК приняла специальную резолюцию, разоблачавшую захватнические планы Англии. В ней указывалось, что английское правительство осуществляет интенсивную подготовку для развязывания новых колониальных войн против соседних с Индией стран. "...Эти приготовления к войне, - подчеркивалось в резолюции, - не только рассчитаны на укрепление твердыни британского империализма в Индии с тем, чтобы душить все ее стремления к свободе, но и призваны ускорить глобальную войну, в ходе которой будет предпринята попытка снова сделать Индию орудием в руках иностранных империалистов". Далее в резолюции говорилось, что у индийского народа нет спорных вопросов со своими соседями и он желает жить с ними в мире. Конгресс потребовал от Англии положить конец своим военным приготовлениям и заявил, что "в случае развязывания английским правительством каких-либо военных авантюр и попыток вовлечь в них Индию индийский народ будет считать своим долгом не принимать участия ни в одной из империалистических войн".

Получив от представителей патриотических сил Китая приглашение посетить страну, Ганди заявил: "Мои симпатии на стороне Китая. Я хотел бы помочь ему". Однако развитие событий в Индии не позволило осуществить эту поездку.

Неру был готов торжествовать победу: мадрасская сессия приняла предложенную им резолюцию о предоставлении Индии полной независимости. Делегаты сессии, поддавшись энергичному напору Неру, проголосовали за нее почти единогласно. Наконец-то у ИНК была ясная программа деятельности. Однако вскоре автор резолюции и его искренние сторонники из левого крыла ИНК с огорчением обнаружили, что победа была мнимой: большинство умеренных понимали эту резолюцию и толковали термин "полная независимость" как требование предоставления Индии самоуправления в рамках Британской империи. Таким образом, резолюция о независимости хотя и не отменялась, но фактически сводилась на нет. По поводу резолюций о независимости, принимаемых Конгрессом ежегодно, Махатма Ганди с горькой иронией писал в "Янг Индия": "Конгресс только ставит себя в смешное положение, принимая из года в год резолюции такого характера, когда он знает, что не способен их осуществить".

Ганди был явно разочарован итогами работы сессии. Прежде всего его беспокоили выявившиеся на сессии отсутствие единства среди делегатов и преждевременные, по его оценке, попытки сдвинуть Конгресс влево, в чем он усматривал опасность раскола партии в самый канун нового подъема национально-освободительного движения в стране. Во многом за создавшуюся обстановку в Конгрессе Ганди винил Неру, который, словно некий генератор радикальных идей, переполошил лениво мыслящих и осторожных финансовых "доноров" ИНК из числа имущих классов. Им не нравился революционный запал молодых руководителей Конгресса, и они апеллировали к идейному вождю движения, жалуясь и требуя укротить "разгоряченного коня".

За работой, далеко за полночь

Широкий кругозор, острый ум, решительность, политическая честность, жажда действий, талант организатора - вот качества, которые поставили Неру в центр внутриполитической борьбы. Ганди был далек от того, чтобы видеть в молодом лидере своего политического соперника, - он был вне конкуренции. Больше того, Махатма нуждался в таких деятельных партийных лидерах, каким был Неру, и он всячески укреплял его авторитет в Конгрессе. Не случайно поэтому Ганди одобрил предложение председателя мадрасской сессии ИНК доктора Ансари избрать Неру генеральным секретарем Конгресса. И все же теперь в интересах сохранения "классового единства" в Конгрессе вождь решает "осадить" Неру. Причем и тот, и другой не афишируют своих разногласий. Но дело дошло до обмена необычными для их добрых отношений резкостями. "Вы слишком торопитесь, - писал Махатма Неру. - Вам необходимо время на то, чтобы подумать, привыкнуть к обстановке в Индии..." В другом письме Ганди охарактеризовал некоторые предложения Неру как "поспешно выдвинутые", а Конгресс, который принял их, - "школьным дискуссионным клубом". Неру возразил Ганди, твердо заявив: "Наши идеалы сильно расходятся". Он упрекнул вождя в нерешительности и слабом руководстве движением.

Ганди обиделся. "Разногласия между вами и мной, как мне кажется, - ответил он молодому лидеру, - стали столь глубокими и существенными, что, по-видимому, лишают нас общей платформы. Я не могу скрыть от вас печали, что теряю товарища, такого жизнестойкого, преданного, способного и честного, каким вы были всегда. Однако товарищество должно быть принесено в жертву ради цели".

Чувствуя себя задетым, Ганди предложил Неру обнародовать их разногласия на страницах "Янг Индия". "Я предлагаю вам достойным образом развернуть свое знамя. Напишите мне письмо для печати и изложите в нем свою позицию. Я опубликую его в "Янг Индия" и сопровожу коротким ответом". И тут Неру предпочел отступить. Он не допускал даже мысли о разрыве с учителем: слишком велика была его привязанность и любовь к этому человеку. К тому же политические последствия такого разрыва для всего движения могли оказаться самыми роковыми. Неру не менее самого Ганди опасался раскола Конгресса. "Незначительные разногласия по некоторым вопросам не следует распространять на другие области, - отвечает он примирительно Ганди в очередном письме. - Разве я не являюсь вашим учеником в политике, хотя, пожалуй, заблудшим и не очень примерным?"

Махатма Ганди вполне мог понять настроение Неру. Он знал о его справедливом возмущении теми конгрессистами, которые раболепно склонялись перед именитыми князьями и ханжески рассуждали о "крестьянском невежестве и эгоизме", о склонности простых людей "к преступному насилию". Ему было известно и о том, что Неру одно время всерьез намеревался отказаться от всех постов в Конгрессе и попытаться самостоятельно найти путь к народным массам. Перспектива потерять для Конгресса Неру удручала Ганди. Всегда собранный, тонкий и обаятельный, Неру искусно владел тактикой борьбы с колонизаторами, находил подход к сердцам простых людей, молодежи, умел вести ее за собой. Поэтому-то Ганди предоставил Неру определенную свободу действий и даже закрыл глаза на то, что тот вместе с Субхасом Чандра Босом основал фактически новую политическую партию - Лигу независимости Индии. Руководство ИНК отклонило просьбу Неру об отставке. Ему было заявлено, что он может продолжать свою деятельность в Лиге, не вступая в противоречия с политикой Конгресса и не нарушая ее основного принципа - ненасилия.

Для многих биографов Махатмы Ганди и Джавахарлала Неру труднее всего было ответить на вопрос: как эти два человека с разницей в возрасте в двадцать лет, получившие совершенно несхожее воспитание, разные по социальному происхождению - один из феодальнокняжеской патриархальной семьи, другой из новой индийской элиты - могли испытывать друг к другу такую глубокую привязанность и на протяжении трех десятилетий оставаться самыми близкими и искренними политическими соратниками, а часто и оппонентами? Просто непостижимо! Казалось, что могло быть общего у молодого аристократа с человеком, выросшим в отсталой индийской глубинке и все молодые годы потратившим на преодоление "греховных наваждений" и познание "чистоты" бытия? Первый восхищался Оскаром Уайльдом и преклонялся перед подвигами Гарибальди, второй открывал для себя Нагорную проповедь Христа; один - приверженец науки, другой увлечен молитвами и постами.

М. Н. Рой объяснял феномен такой дружбы тем, что Джавахарлал Неру по своему характеру всегда нуждался в дружеской опоре на старшего. Первым его наставником был отец, потом эту роль взял на себя Ганди.

Близкие к семье Неру люди говорили, что Махатма Ганди почти сразу ощутил, даже лучше родного отца, глубокое одиночество, идеализм молодого Неру, которые чудесным образом сочетались у него с необоримым желанием действовать. Говорили еще, что у Джавахарлала тонкий ум был рабом большого сердца поэта. А это импонировало Ганди: ему вообще нравились люди мягкие, сомневающиеся, умеющие видеть действительность и человека в ней в их неразрывном единстве утверждения и отрицания. Существовало и такое мнение: Неру - гибок, современен, за ним идет молодежь. Этих качеств недоставало Ганди, и он, сознавая это, делил свое влияние в Конгрессе и в стране с Джавахарлалом. Именно к такому выводу пришел самый авторитетный и безусловно самый компетентный исследователь жизни Ганди, главный хранитель его мемориальных фондов профессор Б. Р. Нанда, с которым автору этой книги посчастливилось встречаться и беседовать.

Говоря о разных мнениях, объясняющих причину беспримерной дружбы двух политических деятелей Индии, Нанда отмечает: "Все эти суждения отличаются простодушием, но не противоречат фактам почти тридцатилетнего содружества. История этого содружества, выпавшие на его долю испытания и факторы, позволившие ему выстоять, свидетельствуют о том, что это было незаурядное главенство одного человека над другим, что Джавахарлал нуждался в Ганди, но и Ганди в той же мере нуждался в Джавахарлале, что не только политический расчет, но и взаимное душевное тяготение связывали их все эти годы... От Ганди воспринял Неру этические устои, тревогу за судьбу нищих, голодных масс Индии, веру в мирные и постепенные преобразования, в необходимость добиваться добрых целей добрыми средствами, действовать не силой, а убеждением".

Сотрудничество Ганди с Неру продолжалось до конца его дней, однако надо признать, что жизненные философии молодого Неру и Махатмы никогда не совпадали.

Никто не может достоверно утверждать, какие мысли и чувства руководили Ганди в его непростых отношениях с Джавахарлалом Неру. Бесспорно одно: эти два великих подвижника индийской свободы нуждались друг в друге, их породила эпоха, историческая необходимость. Разные по характеру и по своим взглядам на предназначение человека и его счастье, оба они всецело посвятили себя служению своему народу и готовы были отдать жизнь за свободу Индии. Они бесконечно верили в политическое бескорыстие друг друга, и эта вера освещала их дружбу и сотрудничество. Будь Неру послушным учеником Ганди, слепо повторявшим слова учителя и не имевшим своего мнения, Индия не обрела бы еще одного выдающегося лидера, привнесшего в национально-освободительное движение страны неповторимый колорит своего оригинального ума и большого сердца. Два великих человека не обогатили бы движения, а лишь арифметически пополнили бы сумму людей, стоявших во главе его. В то время как Ганди оставался идейным вождем Конгресса, признавался "отцом нации", Неру был наиболее выдающимся политическим "полководцем" ИНК и всенародного освободительного движения, основателем индийской государственной демократии.

После мадрасской сессии в стране одновременно началось проведение двух политических кампаний. Эти кампании соответствовали расстановке внутриполитических сил в ИНК. Левое крыло Конгресса во главе с Дж. Неру и С. Ч. Босом, опираясь на поддержку демократических организаций рабочих, крестьян и студентов, повело среди населения широкую пропагандистскую кампанию за предоставление Индии полной независимости, за выход ее из состава империи.

В то же время старший Неру активно занялся работой по созыву межпартийной конференции, которая должна была выработать основные принципы будущей конституции Индии.

Джавахарлалу Неру, являвшемуся генеральным секретарем ИНК, пришлось участвовать в обеих кампаниях, хотя он открыто заявлял о бесполезности разработки "бумажной конституции", когда подлинная задача заключалась в завоевании власти. И в этом его подход к проблеме совпадал с позицией Махатмы Ганди. В конституционном комитете, который возглавлял Мотилал Неру, Джавахарлал Неру внес предложение о том, чтобы будущая конституция провозгласила страну демократической республикой. Однако его предложение вызвало лишь раздражение умеренных и привело к ссоре с отцом.

Ганди пристально наблюдал за деятельностью Джавахарлала Неру и видел, как после поездки в Европу и в Советский Союз он перерос политические ориентиры Конгресса. Но вождь и не думал сокрушать горячего лидера. Напротив, Махатма стремится примирить отца и сына Неру, и по всему было видно, что политические симпатии Ганди все больше склонялись на сторону младшего.

На межпартийной конференции в Лакхнау Джавахарлал Неру пытался добиться компромисса, высказавшись за то, чтобы конференция оставила вопрос о независимости открытым: каждому делегату было бы предоставлено право свободы действий, то есть Конгресс по-прежнему мог бы признавать своей целью достижение независимости Индии, а входившие в него более умеренные группы - получение статуса доминиона.

Ганди не принимает никакого участия в работе межпартийной конференции, считая ее бесполезным делом. Обсуждение многословных докладов о будущей независимости, принятие резолюций ничуть не привлекали Ганди - он предпочитал прямые действия. Поэтому в организации бойкота комиссии Саймона он усматривал куда более эффективное средство борьбы за свободу, нежели споры о ней на межпартийной конференции. Главное - удержать массы от применения насилия.

Комиссия Саймона прибыла в Бомбей 3 февраля 1928 г. Ганди объявил в этот день всеиндийский хартал - день траура и мирных демонстраций протестов. Народ откликнулся на призыв вождя. На всем пути следования комиссии миллионы индийцев с черными флагами заполняли железнодорожные станции, улицы и площади городов. Народ скандировал требование: "Саймон, убирайся домой!" От этих слов у членов комиссии не было спасения даже по ночам.

Полиция пыталась спровоцировать толпы людей, окружавших дворцы губернаторов и резиденции членов комиссии Саймона: власти ожидали проявления вспышки народного гнева и насилия, что дало бы повод для решительной расправы с мирными демонстрантами. Однако индийцы держались стойко и даже на массовые избиения не отвечали насилием. В Лахоре, например, английский офицер жестоко избил возглавлявшего мирную демонстрацию видного лидера Конгресса Лала Ладжпат Рая. В результате полученных травм Рай через несколько дней скончался.

В другом крупном городе Лакхнау мирной демонстрацией протеста руководил Неру. На широкую привокзальную площадь ко времени прибытия поезда с комиссией Саймона собрались тысячи горожан. Подходы к вокзалу были заранее перекрыты отрядами солдат и кавалерии. Власти приняли решение силой разогнать демонстрантов. Кони натолкнулись на плотную стену людей и стали давить их. За всадниками шли цепи полицейских, орудовавших длинными палками-латхи. Удары сыпались на Неру и других добровольцев-конгрессистов. Теряя сознание, окровавленные, они падали на землю, но на насилие не отвечали. "Я думал о том, - вспоминал об этом Неру, - как легко было бы стащить с лошади полицейского офицера, находившегося передо мной, и сесть самому в седло, но долгая тренировка и дисциплина сделали свое дело: я ограничивался тем, что защищал руками лицо от ударов. К тому же я прекрасно понимал, что всякое агрессивное действие с нашей стороны повлекло бы за собой ужасную трагедию и множество людей было бы расстреляно на месте". Мужество и организованность, проявленные конгрессистскими волонтерами и населением Лакхнау, всколыхнули всю страну. "Примите мою любовь к вам, - писал Джавахарлалу Неру в эти дни Махатма Ганди. - Да сохранит вас бог на многие грядущие годы и изберет своим орудием в избавлении Индии от ига".

Вице-король Ирвин негодовал и на решимость Конгресса сорвать миссию Саймона отвечал не меньшей решимостью властей осуществить ее. 22 февраля 1928 г. Ирвин выступил с публичным заявлением. "Независимо от того, хотят индийцы сотрудничать или не хотят, работа комиссии Саймона будет продолжена", - твердо сказал он.

Вскоре, 8 апреля, в зале заседаний центральной законодательной ассамблеи в Дели во время обсуждения закона о безопасности раздались взрывы бомб. Никто не пострадал, но перепугался насмерть Саймон, который почтил собравшихся своим присутствием. Самодельные бомбы взорвали юные патриоты Бхагат Сингх и Батукешвара Датт. Они наивно надеялись, что их поступок послужит сигналом к народному восстанию против колонизаторов. Однако Сингх и Датт, самоотверженные одиночки, пожертвовавшие своими жизнями ради счастья народа и в то же время далекие от него, ошиблись в оценке политической ситуации. Они прослыли героями только среди своих сверстников, о них сочиняли песни. В знак солидарности с мучениками молодые люди объявляли голодовки протеста. Однако восстания в результате взрыва бомб не последовало, а власти получили лишний повод для введения в действие закона о безопасности (о массовых репрессиях).

Для Ганди терроризм - зло, питающее насильственные действия правительства. Он безусловно осуждает бессмысленную террористическую акцию Сингха и Датта. Вместе с тем теперь, в отличие от прошлых лет, он бросает обвинение за отчаянные поступки террористов и в адрес властей. Ганди заявляет, что правительство могло бы предотвратить случаи терроризма путем "великодушного и своевременного признания требований нации. Однако это не что иное, как надежда на чудо. Для правительства такой поступок означал бы изменение не только проводимой им политики, но и своей сущности. Обозримое будущее не сулит никаких надежд на такие перемены".

Идеал Махатмы Ганди - получение Индией независимости "на основе установления джентльменского взаимопонимания с Англией". Неустанно повторяя эти слова, он осознавал, как далек его идеал от безрадостной политической действительности. Для получения Индией свободы нужно, чтобы "Англия осуществляла не империалистическое высокомерное маневрирование, направленное на завоевание мирового господства, - с горечью констатирует он, - а искренне стремилась бы служить общим интересам человечества".

Тщательно подготовленный Мотилалом Неру доклад о конституции Индии, пылкие дебаты по нему в межпартийном комитете не вызвали ни малейшего внимания со стороны комиссии Саймона. Лондон не желал ни в чем поступаться своей прерогативой единолично определять принципы государственного и политического устройства Индии. Конституционные реформисты в Индии были жестоко оскорблены. Но придет день, и английское правительство пожалеет о том, что тем самым ослабило их позиции и рассеяло иллюзии о возможности получения Индией свободы путем реформ.

Революционные настроения в народе нарастали. Экономическая борьба рабочих все больше переплеталась с их политическими требованиями, с национально-освободительным движением против колонизаторов. К руководству рабочими организациями все чаще стали приходить левые конгрессисты, прогрессивная молодежь, коммунисты. Коммунисты возглавили профсоюз текстильщиков в Бомбее - "Гирни камгар", послуживший началом образования прогрессивного крыла Всеиндийского конгресса профсоюзов.

После массового локаута на фабриках Бомбея началась всеобщая забастовка текстильщиков, которая длилась с апреля по октябрь 1928 года. Своей беспримерной стойкостью индийские рабочие снискали сочувствие и поддержку рабочих всего мира. В Советском Союзе, в Англии и других странах был произведен сбор средств в помощь забастовщикам. Предприниматели и колониальные власти вынуждены были отступить. Многие требования рабочих (прекращение увольнений и снижения заработной платы, а также дискриминации "неприкасаемых") не расходились с установками Ганди. Для рассмотрения этих требований был образован специальный комитет. "Гирни камгар" официально признавался представительным профсоюзом текстильщиков; властям пришлось заявить о прекращении преследования в уголовном порядке руководителей забастовки.

Однако пройдет немного времени, и в марте 1929 года правительство, в нарушение своих обязательств, нанесет внезапный удар по рабочим организациям. Начнется знаменитый Мирутский процесс против руководителей профсоюза "Гирни камгар" и профсоюзных лидеров Бенгалии, Пенджаба и Соединенных провинций. ИНК создаст комитет защиты обвиняемых. "И все это казалось совершенно тщетным, - вспоминал позднее Джавахарлал Неру, - ибо защищали мы тех, кто привлекался по какому-либо политическому или профсоюзному делу, или нет - результат обычно был одним и тем же". Ганди говорил о карательных мерах правительства против рабочих лидеров, что оно, как и всегда, демонстрировало "свои кровавые когти, которые в обыденных условиях скрывало под кожей".

Поднималось на борьбу за свои жизненные права и индийское крестьянство, составлявшее 80 процентов населения страны. Давал о себе знать аграрный кризис - кризис сбыта сельскохозяйственной продукции. Цены на пшеницу упали в два раза, на джут - в два-три раза. Колонизаторы решают преодолеть кризис за счет индийских крестьян-арендаторов, резко повысив земельный налог.

Ганди выступает с протестом. Он призывает земледельцев округа Бардоли начать сатьяграху, отказаться от уплаты непомерно высоких налогов. В движении против правительственного решения увеличить налог на 22 процента участвуют 87 тысяч крестьянских хозяйств округа. Наступал момент для возобновления массовых выступлений против правительства при широкой опоре на крестьянство. Мирное восстание земледельцев поражает своей организованностью, волей к победе. Общее руководство сатьяграхой берет на себя Ганди. Он ежедневно публикует установочные статьи в "Янг Индия", дает интервью, выступает на митингах. Для оказания практической помощи крестьянам и для контроля за неукоснительным соблюдением ими принципов сатьяграхи в Бардоли выезжает близкий соратник вождя Валлабхаи Патель, профессиональный адвокат, занимавший в то время пост мэра Ахмадабада.

Сборщики налогов отбирают скот, сгоняют крестьян с земель, конфискуют на корню урожай, забирают за долги домашнее имущество и жалкие постройки. Негодованию крестьян нет предела, но, следуя призывам Ганди, они встречают действия властей с молчаливым достоинством. Они не берутся за батоги и вилы - традиционное оружие крестьян. Внешне бездействуя, внутренне они готовы принять смерть, но не уступать колонизаторам. "Практически весь округ Бардоли, - пишет в "Янг Индия" Ганди, - скоро станет собственностью правительства, и тогда оно может облагать налогом свое дорогое приобретение хоть в тысячу раз выше прежнего. Люди Бардоли, если они смелы духом, не будут хуже оттого, что их лишают собственности. Они потеряют принадлежащее им имущество, но сохранят то, что должно быть самым ценным... - свое достоинство. Того, кто имеет отважное сердце и трудовые руки, не испугать отчуждением имущества".

В поддержку бардолийских земледельцев по инициативе Ганди Конгресс 12 июня 1928 г. проводит "день Бардоли". Митинги и демонстрации солидарности с крестьянами Бардоли грозят перерасти в общенациональную сатьяграху. В этих условиях правительство предпочитает пойти на уступки: решение о повышении земельного налога отменяется. С успехом сатьяграхи в Бардоли гандизм окончательно становится официальной идеологией Конгресса.

Махатма Ганди за работой: когда уставала правая рука, он писал левой

Разговоры о том, что Ганди навсегда покинул политику, оказались беспочвенными. Он не переставал искать гармонии большой политики с чувствами простого человека, рационального разума с отсталыми крестьянскими взглядами. В глазах рядовой массы конгрессистов он оставался олицетворением живой и трепетной правды, совестью партии. Не то чтобы его никто не осмеливался критиковать - нет. Отдельные лидеры Конгресса подвергали его довольно резкой критике. На заседаниях руководящих органов ИНК часто можно было слышать упреки в его адрес. Ганди всегда выслушивал своих оппонентов внимательно и терпеливо. Он умел слушать возражения и относился к оппозиционным ему лидерам с более заметным уважением, нежели к тем, кто расточал ему похвалы. Ему претили банальные комплименты, в которых он усматривал опасность ухода от правды. Брезгливо отворачиваясь от поклонений и осмысливая критику, он тем не менее не выпускал управления Конгрессом из своих рук. Поэтому-то до слуха Ганди нередко доходили обвинения в том, что он пытается установить в ИНК личную диктатуру.

Заканчивался 1928 год. Он был насыщен конфликтами в промышленности, забастовками рабочих, волнениями крестьян, студенческими выступлениями. Недавно еще скованная нация стремилась активно действовать, бороться, любым путем добиваться свободы. Конгресс должен был реагировать на возбуждение народа, однако внутрипартийная обстановка в ИНК оставалась сложной: партии грозил раскол. В декабре делегаты Конгресса съехались в Калькутту на свою очередную сессию. Председательствовал Мотилал Неру. Он упорно продолжал вести за собой умеренных, добивавшихся одобрения Конгрессом требования о предоставлении Индии статуса доминиона. За его сыном - Джавахарлалом Неру шла та часть делегатов, которая выступала за немедленное предоставление Индии полной независимости.

Как всегда, Ганди не примыкал ни к одной из группировок. Это, разумеется, не означало, что у него не было своей собственной позиции по данному вопросу. С начала 20-х годов целью его политической деятельности неизменно оставалась борьба за полную независимость страны от английского господства. В этом отношении он ближе стоял к левому крылу ИНК. Однако если принять во внимание его крайне осторожный, осмотрительный выбор средств и методов достижения главной цели, то он чаще оказывался вместе с умеренными и даже консервативными элементами в Конгрессе. Напомним, что для Ганди решающим в борьбе являлась не сама цель, а путь к ней. Для него поднять моральный дух индийцев и сделать подвиг самопожертвования обычной нормой поведения простого человека - значит победить. Достижение человеком внутренней свободы он рассматривает как гарантию завоевания свободы всей нации. Разрушь рабскую психологию подчинения злу - ты будешь свободен. Пусть сделает это большинство индийцев - Индия станет свободной страной. Так мыслил Ганди.

Сохранить единство рядов ИНК при непременной преданности всех конгрессистов принципу ненасилия - постоянная забота вождя движения. На калькуттской сессии ИНК после жарких схваток между делегатами двух группировок Ганди предложил компромиссное решение, которое удовлетворило всех и примирило отца и сына Неру: доклад Мотилала Неру о конституции одобрялся, однако при этом выдвигалось условие, что, если к концу 1929 года английское правительство не предоставит Индии статуса доминиона, Конгресс поставит себе целью достижение полной независимости и начнет всеиндийскую кампанию гражданского несотрудничества. Это был вежливый ультиматум Лондону. Все понимали, что английское правительство не согласится на конституцию и что борьба становится неотвратимой. Достигнутый компромисс позволил избежать раскола ИНК. Генеральным секретарем Конгресса вновь был избран Джавахарлал Неру.

Калькуттская сессия Конгресса по инициативе Неру и при поддержке Махатмы Ганди приняла ряд важных решений и по международным вопросам. Во внешнеполитической области Конгресс проявил большее единодушие. "Настоящий Конгресс, - говорилось в одной из резолюций, - исходя из того, что борьба индийского народа за свободу является частью общей мировой борьбы против империализма и его деятельности, считает желательным развитие связей Индии с другими странами и народами, которые также находятся под гнетом империализма и намерены противостоять этому..." Сессия Конгресса уполномочила Рабочий комитет ИНК установить контакты с представителями других азиатских народов и предпринять шаги к созыву первой паназиатской конференции в Индии. Участники калькуттской сессии направили самые теплые поздравления народам Египта, Сирии, Палестины и Ирака, выразили свою солидарность с освободительным движением в этих странах против западных империалистических держав. В специальной резолюции, принятой ИНК в Калькутте, вновь осуждались военные приготовления Англии для ведения колониальных войн в Азии. В резолюции подтверждалась позиция Конгресса по этому вопросу, разработанная на предыдущей сессии в Мадрасе, и провозглашалось, что "правительство Индии ни в какой степени не представляет народ Индии" и что индийцы "не позволят Англии использовать себя в осуществлении ею дальнейших империалистических планов".

Лондонская "Таймс", подводя итоги калькуттской сессии ИНК, с нескрываемой озабоченностью заметила: "Наш опыт в Англии обнаруживает, что сегодняшние "умеренные" могут завтра стать "экстремистами"".

Обстановка в Индии для англичан омрачалась день ото дня. Ганди полностью игнорировал миссию Саймона. Он просто не замечал Саймона, не захотел не только встретиться с ним, но даже и говорить о нем. Вице-король Ирвин метался, не зная, что еще можно было бы предпринять для "оздоровления" обстановки в Индии. Дальнейшее расширение репрессий мало что давало. Ганди был прав: в такой огромной стране изолировать и наказать десятки миллионов людей, не желавших жить по-старому, закрыть рот всем недовольным было невозможно. Со стороны правительства требовались какие-то примирительные жесты. Надо было заронить в среду местных политических кругов надежду на перемены.

Ганди получает приглашение совершить визит в Англию. Но он отказывается покидать страну в такой критический момент. Оставалось не так уж много времени до истечения годичного срока "калькуттского ультиматума", в течение которого Индии должен быть предоставлен конституционный статус доминиона. Никто другой, кроме Ганди, не мог возглавить предстоящую всеиндийскую кампанию гражданского неповиновения. Все об этом знали и с нетерпением ожидали от него призыва к действию.

Лорд Ирвин пытается улучшить свои личные отношения с лидерами Конгресса и особенно с Махатмой Ганди. Через доверенных лиц вице-король в Нью-Дели устраивает прием-чаепитие, на который приглашается Ганди. Во время чаепития Ирвин разыгрывает роль демократа, радетеля за судьбы Индии. Встреча и беседа вице-короля с Ганди широко рекламируется английской прессой в Индии. Обозреватели строят домыслы об их "дружественном согласии", о каких-то достигнутых ими договоренностях. Комментируя газетные репортажи о состоявшемся чаепитии, Ганди расставляет все точки над i. Ни у кого не остается сомнения, что он не ждет "манны с небес". "Лед не может быть растоплен, - говорит он, - во время неофициального чаепития. По моему мнению, до тех пор, пока не готовы обе стороны, невозможно достичь никакого прогресса или результата. Мы знаем, что мы не готовы. Англия не пойдет навстречу Индии, чтобы удовлетворить ее желания, до тех пор, пока Англия не будет вынуждена сделать это". Ирвин разочарован: задуманное им политическое представление не удалось. Индийский чай на этот раз оказался для него горьким и совсем не бодрящим. Он едет в Лондон для консультаций.

Ирвин давно вынашивал кое-какие планы относительно умиротворения индийских привилегированных кругов и разобщения сил освободительного движения. Стержнем этого плана была идея о созыве "конференции круглого стола" с участием трех сторон: английского правительства, представителей политических партий и религиозных общин Британской Индии, а также правителей так называемых самостоятельных княжеств Индии, которых насчитывалось в стране более шестисот.

До согласования своего плана с правительством вице-король не особенно посвящал в него свое окружение и даже не счел нужным поставить о нем в известность Саймона, от которого в Лондоне как раз и ждали выводов и предложений по ликвидации "индийского кризиса". Хотя, надо отметить, искушенный политик, каким был лорд Ирвин, провел глубокий зондаж в среде местной знати, выясняя ее возможную реакцию. Он пришел к заключению, что для индийцев, успешно осуществивших бойкот комиссии Саймона, любые ее инициативы просто психологически будут неприемлемы. Тем более, что Саймон и не мог предложить ничего толкового. Его задача ограничивалась составлением для английского парламента "исследовательского" доклада о положении в Индии, то есть он должен был дать материал для последующих нескончаемых парламентских дебатов. Тщеславный лорд Ирвин, для которого закулисные махинации составляли смысл и радость жизни, решил не дожидаться бездарного, как ему казалось, доклада Саймона и действовать самостоятельно. В конечном счете, он же представляет британскую корону в Индии и обладает абсолютной властью в этой стране.

Обстановка для Ирвина-консерватора осложнялась тем, что в это время в Англии пришло к власти лейбористское правительство. Правда, оно не располагало большинством в парламенте и в случае потери поддержки со стороны либеральной партии в любой момент могло быть смещено. Впрочем, это обстоятельство делало лейбористов только еще более сговорчивыми. Если бы лейбористскому правительству удалось успокоить Индию, оно доказало бы свою жизнеспособность и надолго укрепило бы свои политические позиции.

Министр иностранных дел Бенн проявил полное понимание озабоченности лорда Ирвина в связи с провалом миссии Саймона. В конечном счете умиротворение Индии было первоочередной задачей всех английских партий - консерваторов, либералов и лейбористов. Поэтому Бенн и другие члены лейбористского кабинета поспешно одобрили план консерватора Ирвина. Однако два столпа либеральной партии - бывший премьер-министр Ллойд Джордж и бывший вице-король Индии Ридинг отнеслись к предложению Ирвина весьма настороженно. Ведь так или иначе, а речь шла о том, чтобы англичанам сесть за один стол переговоров с индийцами, может быть, с самим Ганди. Такого еще не было.

Возвратившись в Индию, Ирвин 31 октября 1929 г. опубликовал чрезвычайное сообщение о решении английского правительства созвать в Лондоне "конференцию круглого стола". Вице-король патетично прбвозгласил, что "естественным исходом индийского конституционного развития... является достижение ею статуса доминиона". Он, конечно, не предопределял сроки такого развития. Это заявление ни к чему его не обязывало и имело своей единственной целью сорвать кампанию гражданского неповиновения, которая должна была начаться по истечении годичного срока "калькуттского ультиматума".

Казалось, что политическая уловка Ирвина удалась. В тот же день лидер Мусульманской лиги Джинна и руководители индийских либералов подписали совместный документ, в котором приветствовали "новый подход" Англии к решению индийской проблемы. На другой день, 1 ноября, состоялось совещание конгрессистских лидеров. Декларация Ирвина расценивалась ими как вынужденная уступка правительства и желание предотвратить неминуемое столкновение с народом Индии. Участники совещания - Махатма Ганди, Мотилал Неру, Патель, Безант, Джавахарлал Неру и другие подписали манифест. Вместе с высокой оценкой усилий английского правительства в нем содержался и ряд требований, удовлетворение которых ставилось как предварительное условие созыва "конференции круглого стола". Подписавшие манифест потребовали прекращения репрессий, освобождения из тюрем политических заключенных, преобладающего представительства на конференции посланников от Конгресса и, что особенно важно, - непременного и официального указания, что целью конференции должна стать разработка для Индии конституции доминиона.

Декларация Ирвина и реакция на нее в Индии вызвали бурю негодования в Лондоне. В английском парламенте разразился настоящий скандал. Волна имперского шовинизма захлестнула прессу. Высший эшелон власти империалистических кругов Англии не хотел и слышать о возможности ослабления колониального угнетения Индии, даже в отдаленной перспективе. Лорд Ирвин, консерватор из консерваторов, обвинялся в излишней мягкотелости и в опасном демократизме.

Лейбористское правительство перешло по индийским делам к глухой обороне, дезавуировав заявление Ирвина насчет доминиона. Да и сам Ирвин поспешил разъяснить свою декларацию в том духе, что ее нельзя понимать так, будто на повестке дня стоит вопрос о предоставлении Индии статуса доминиона.

В Лондоне не желали делать никаких конкретных выводов как из провала миссии Саймона, так и насчет предполагаемой "конференции круглого стола". Переговоры ради переговоров - вот что устраивало английские правящие круги. Лондонская "Таймс" писала в эти дни: "Для каждого из нас без сомнения ясно одно - по сравнению с условиями, существующими в Канаде, Новой Зеландии и в других странах, известных как британские доминионы, обстановка в Индии отличается в самой своей основе, а не в частностях. Поэтому будущее самоуправление Индии должно найти некую более подходящую форму, и на данной стадии по этой причине слово "доминион" следует вовсе исключить из употребления".

Так оно и было. В палате лордов английского парламента на слово "доминион" применительно к политическому будущему Индии было наложено табу. В то же время там не упускали случая порассуждать на тему "о прекрасных перспективах развития Индии в составе Британской империи". Монтегю убеждал индийцев в существующей у них возможности "контролировать свою собственную судьбу". Лорд Ридинг предрекал, что "высшим предназначением Индии должно стать ее партнерство в Британской империи". Лорд Оливер заверял, что "народы Индии, весьма возможно, займут свое место среди других свободных наций в Британском содружестве". Лорд Биркенхед обещал со временем "создать ответственное правительство в Британской Индии как неделимой части империи".

Английские лорды и пэры изощрялись в изобретении хитроумных формул по поводу будущего государственного статуса Индии, а тем временем негодование и возмущение в стране нарастали, терпение народа иссякло. В индийских городах и селах с благословения Ганди полыхали костры с английскими товарами. Взрыв колониальных страстей в Лондоне в связи с декларацией Ирвина рассеял последние иллюзии о намерениях английского правительства даже среди весьма умеренных националистов в Индии.

Подходил к концу еще один год, истекал срок конгрессистского ультиматума английскому правительству. Все дороги вели теперь к очередной сессии ИНК в Лахоре, которая должна была взять курс на завоевание независимости через ненасильственное восстание против колонизаторов. Провинциальные комитеты Конгресса готовились к перевыборам председателя партии. Почти все они высказались за избрание Махатмы Ганди. В преддверии решительных схваток с правительством конгрессисты хотели видеть Ганди не только фактическим вождем освободительного движения, но и юридическим главой ИНК. Однако на заседании Всеиндийского комитета Конгресса в Лакхнау Махатма Ганди неожиданно для всех отказался занять пост председателя ИНК, предложив избрать вместо него сорокалетие го Джавахарлала Неру.

Представители "старой гвардии", лидеры правого крыла ИНК хотели было возразить Ганди по поводу предложенной им кандидатуры: Неру был слишком революционен для них. Назывались имена Валлабхаи Пателя, Абулла Калам Азада и других. Но Ганди проявил настойчивость. Отстаивая кандидатуру Неру, вождь говорил о нем, что "он не только обладает решительностью и смелостью воина, но ему также присуще благоразумие государственного деятеля, он чист как кристалл; его честность выше всяких подозрений. Нация под его руководством будет вне опасности". В столь критический период борьбы за независимость вождь пожелал, чтобы именно руководитель левого крыла возглавил Конгресс. Кому, как не Ганди, было хорошо известно, что Неру выступал за решительные действия против уступок властям. Этот шаг Махатмы Ганди проясняет, насколько противоречивыми, сложными, но чистыми и сердечными были у него отношения с Неру. В самом деле, Ганди постоянно искал компромиссы в политике, Неру - осуждал их; Ганди никогда не уклонялся от встреч и бесед с вице-королем, Неру считал бесполезным вести переговоры с правительством.

Уже в самый канун лахорской сессии ИНК Ганди вместе с лидерами правых консервативных партий, встретившись с лордом Ирвином, предпринял последнюю попытку найти какую-то основу для соглашения с правительством. Встреча, однако, ни к чему не привела. Вице-король и индийские лидеры говорили на разных языках. Для Махатмы Ганди это означало, что все средства для честного соглашения исчерпаны. Совесть у него была чиста. Теперь оставалось одно - открытая всенародная борьба. Конгресс, возглавляемый таким решительным лидером, как Джавахарлал Неру, был готов к борьбе. Ганди предстояло вдохнуть душу в народное движение.