4

Один из древних царей Аргоса ответил египетскому посланнику: "То, что ты слышишь, - не слова, начерченные на дощечках или на папирусе, но ясные слова свободного человека". Древние греки любили подчеркивать свою привязанность к свободе. Создав богов по своему образу и подобию, они создали Прометея, который бросил вызов богам.

Предисловие к докторской диссертации молодой Маркс заканчивал цитатой из трагедии Эсхила "Закованный Прометей". К образу Прометея часто возвращались поэты Европы.

Прометей восстал против всесильного Зевса и передал людям огонь. Он избавил человека от страха. Расплата ужасна. Трагедия происходит среди безлюдных гор Кавказа. Зевс приковал Прометея к скале и грозит: орел будет вечно клевать печень бунтаря. Зевс хочет, чтобы Прометей смирился, признал свою вину и раскрыл, кто попытается свергнуть его, как он сам сверг Крона, а Крон - Урана.

Зевс посылает к Прометею Гермеса.

"Гермес. Мой отец приказывает тебе говорить.

Прометей. Красивые слова, самодовольный тон - сразу видно, холоп богов. Молокососы, выскочки, вы радуетесь новой власти. Вам кажется, что вы в неприступной крепости и ограждены от беды. Но я видел, как прогнали двух царей. Третьего прогонят еще быстрей, да и с большим позором... Иди, от меня ты ничего не добьешься.

Гермес. Все твои муки от твоего упрямства.

Прометей. Я не променяю моих страданий на твое холопство. Можешь мне поверить - я предпочитаю быть прикованным к этой скале, чем служить Зевсу.

Гермес. Ты надо мной издеваешься, как над мальчишкой.

Прометей. А ты глупей мальчишки, если ты рассчитываешь что-либо от меня выведать".

Хор вмешивается и говорит Гермесу: "В твоих речах одно слово нестерпимо. Как, ты призываешь к низости? Мы предпочитаем страдать с ним. Мы умеем ненавидеть предателей: нет ничего ниже предательства".

После того как Прометей рассказал хору о своем смелом поступке, о том, как он передал людям все науки, все искусства, все умение, хор спрашивает - не может ли Прометей разбить свои цепи. Прометей отвечает, что судьба сильнее умения. Эсхил подчиняет события року, но выше рока он ставит силу сознания и твердость воли. Прометея можно заковать, но добиться, чтобы он покаялся, нельзя.

19. Девушка у гробницы. Роспись белого лекифа. Третья четверть V в. до н. э

Две тысячи четыреста лет прошло с того времени, когда Эсхил написал эту трагедию. Она нам не кажется устаревшей, хотя, конечно, мы смотрим ее иначе, чем афиняне пятого века. Трагедию Эсхила толковали по-разному. Говорили, что Эсхил хотел показать борьбу человека за обладание тайнами природы. Пытались доказать, что, поскольку Эсхил написал другую трагедию "Освобожденный Прометей" (текст ее до нас не дошел), он, наверно, примирил бунтаря с мудрым Зевсом. Однако, как ни называй огонь, он всегда жжет, и революционный дух трагедии заставляет нас забыть о всех толкованиях.

Есть, однако, другая трагедия: не Эсхила - история, трагедия ограниченности человеческого сознания. Эллинист Андре Боннар, влюбленный в культуру Древней Греции, пишет: "Удивляет и на первый взгляд кажется возмутительным, что самые крупные философы древности, говоря о рабовладении, не только не осуждают его, а, напротив, стараются его оправдать. Так поступают Платон и Аристотель". В произведениях Эсхила нет ни одной фразы, протестующей против института рабства.

20. Девушка в плаще. Танагрская статуэтка. Терракота. Конец IV в. до н. э

Царь Аргоса, говоривший египетскому посланнику о преимуществах свободы, наверно, обладал множеством рабов. Эсхил бесспорно не раз видел в своей жизни, как свободные афиняне покупали и продавали рабов, как разлучали раба и рабыню, как у рабыни отнимали ребенка, как наказывали кнутом непокорных. Дерзость Прометея безгранична, но и она ограничена сознанием поэта. Прометей мог клеймить Зевса, но не рабовладельцев. Поэт, даже гениальный, это человек, и его сознание ограничено рамками эпохи, общества, нравов.

Бесконечно увеличилась со времен Эсхила сумма познаний, но трагедия, о которой я говорю, не уменьшилась. Мы, кажется, можем в минуты душевного подъема как бы рукой проверить и стены и потолок нашего сознания. Наверно, среди наших современников, считающих себя господами положения, законодателями, эрудитами, судьями, среди Зевсов двадцатого века (я уж не говорю о Гермесах), найдется достаточно людей, способных спокойно попирать человеческое достоинство и при этом искренне восхищаться образом Прометея. Я не сомневаюсь, что судьи Белояниса знают Эсхила...

Искусство создается людьми, а люди живут в определенную эпоху, в определенном обществе, их сознание ограниченно. Они не понимают многих чувств своих прадедов и не догадываются о тех вопросах, которые встанут перед их правнуками. Почему же Парфенон или "Прикованный Прометей" потрясают нас, как потрясали людей древности? Почему мы не расхоложены ограниченностью сознания старых поэтов или художников?

Белинский писал: "В каких бы формах ни проявлялась человеческая жизнь, она понятна всегда и для всех, потому что переходяща форма, но вечна идея эстетического творения. Прометей Эсхила, прикованный к горе, терзаемый коршуном и с горделивым презрением отвечающий на упреки Зевеса, есть форма чисто греческая, но идея непоколебимой человеческой воли и энергии души, гордой и в страдании, которая выражается в этой форме, понятна и теперь: в Прометее я вижу человека, в коршуне страдание, в ответах Прометея Зевесу мощь духа, силу воли, твердость характера".