Евгений Михайлович Медведев

Евгений Михайлович Медведев родился 23 ноября 1932 г. в Москве. Большую часть своей жизни прожил в доме, расположенном в одном из самых старинных переулков города - Вспольном, где семья занимала комнату в коммунальной квартире.

Отец Евгения Михайловича - Михаил Петрович Медведев был сыном крестьянина из деревни Михали Вяземского уезда. Осиротев в раннем детстве, он вместе с братьями и сестрами был взят на воспитание в семью дальних родственников - Ястребовых. Окончив гимназию, он поступил на юридический факультет Московского университета, который закончил в 1912 г. В студенческие годы зарабатывал себе на жизнь репетиторством.

Елизавета Николаевна Медведева (Бочкова) была родом из деревни Марфино, подмосковного имения графов Паниных, где служили ее предки: бабушка ключницей, а дедушка - камердинером. Отец Елизаветы Николаевны был портным и писался мещанином. Интересно национальное происхождение семьи Бочковых: дедушка Елизаветы Николаевны по отцовской линии Иоганн Феликсович Бочковский - поляк, бабушка Пелагея Никифоровна - цыганка; бабушка по материнской линии Луиза Иоганновна Пипо была финкой. В шестнадцатилетнем возрасте Елизавета Николаевна приехала в Москву работать и вскоре встретила Михаила Петровича Медведева, полюбила и можно сказать, что трудный путь к личному счастью, а потом любовь к сыну заполнили всю жизнь этой замечательной женщины: красивой, умной и очень сильной духом.

Семья Медведевых жила очень дружно и скромно, отдавая все силы и средства воспитанию сына. Михаил Петрович научил его плавать в трехлетнем возрасте, и летом в Марфино они любили вместе плавать вокруг острова на пруду; в семь лет Евгений уже был обучен пилить и колоть дрова, носил воду из колодца. Но основное внимание, конечно, уделялось умственному и духовному развитию. Евгений Михайлович очень часто вспоминал те далекие времена, когда они с отцом, сидя вечером дома, обсуждали прочитанные книги (а читать он научился рано и читал запоем) и рисовали. Эти рисунки сохранились, и на них рядом нарисованное отцом и сыном: животные, рыцари, корабли. Да, отец Евгения Михайловича был хорошим для любителя художником и сумел привить сыну любовь к рисованию, особое, художественное, образное восприятие окружающего мира. О какой бы черте характера Евгения Михайловича я ни хотела сказать, мне тут же приходят на память его рассказы об отце, и возникает тесная связь образов двух этих людей. Например, подумаю о скрупулезности и основательности, характерных для Евгения Михайловича, - и тут же вспоминаю его рассказы об увлечении отца цветоводством, гляжу на книги но цветоводству его отца с закладками и понимаю, что отец отдал ему часть своей души. Гуляя в лесу и рассказывая о своих приключениях на охоте в молодости, делая кораблики и воздушных змеев, отец формировал маленького человека.

Мы познакомились с Евгением Михайловичем в начале 1977 г. случайно. Мне нужны были для работы над рефератом при сдаче кандидатского минимума книги по индийской философии. Хорошо помню свои первые впечатления об Евгении Михайловиче: в выражениях - изысканность, в тоне - деликатность, в поступках - предупредительность, т. е. поведение прекрасно воспитанного, интеллигентного человека. Еще я почувствовала тогда, что судьба свела меня с человеком того редкого типа, который я называю людьми внутренней ориентации: для них важнее быть, а не казаться.

С удивлением узнала я, что некоторые знакомые считали Евгения Михайловича человеком малообщительным и молчаливым. Мне же чаще всего приходилось быть слушательницей, и все, о чем я пишу, черпаю из воспоминаний о рассказах Евгения Михайловича. Он был очень хорошим рассказчиком, и я даже советовала ему написать что-нибудь, хотя бы об истории столь дорогого его сердцу Марфино, которую он хорошо знал. Говорил он часто с увлечением и, будучи человеком артистичным, мог изображать в лицах, например, придя домой после конференции, ее участников, чтобы я смогла лучше понять смысл докладов и дискуссий. Мои родители любят вспоминать, как часто Евгений Михайлович весело и задорно хохотал, любил шутить сам и очень ценил хорошую шутку. Он как-то очень легко и естественно стал членом нашей большой семьи, особенно тепло относясь к моим пожилым родителям и младшему племяннику, с которым много играл в шахматы, рисовал ему все, что тот просил, и еще перепечатывал с большим удовольствием его первые стихи, берег их в своих бумагах. Иногда они устраивали такую возню, что приходилось их разнимать: "Медвежата, разрушите окружающую среду!"

Учась в школе, Евгений Михайлович мечтал стать военным моряком, как его сводный брат Дмитрий, читал книги о морских путешествиях, экспедициях на Север, изучал карты и очень старательно учил географию, глубокие и обширные знания по которой помогли в его дальнейшей жизни и работе. Но к девятому классу стало ясно, что ухудшающееся зрение не даст сбыться этой мечте. В 1951 г., окончив школу, он подает документы в Московский институт востоковедения, но опять осечка: медицинская комиссия обнаруживает болезнь легких и не допускает к экзаменам. Тогда Евгений Михайлович подает документы на исторический факультет МГУ, который заканчивает в 1956 г. с отличием. Студенческие годы были для Евгения Михайловича, видимо, самыми счастливыми в его жизни. У него появилось много настоящих друзей, дружбе с которыми он оставался верным до конца своих дней. На первом и втором курсах он вместе с однокурсниками ходит в походы на Кавказ и Урал, впечатления от которых остались с ним навсегда, а с 1954 г. становится членом парусной секции общества "Буревестник". Сначала в гонках на одиночных яхтах класса "Финн", потом в качестве рулевого класса более крупных яхт Евгений Михайлович все-таки остается верен своей детской мечте о морских путешествиях.

В 1982 г., тщательно подготовившись, Евгений Михайлович сдает экзамен на должность помощника капитана и в этом качестве совершает на крейсерской яхте "Архимед" походы на Север. В 1984 г. - последнее и самое дальнее путешествие до п-ва Рыбачий. Экипаж яхты был в гостях на кораблях Северного морского флота, и Евгений Михайлович выступал там в кают-компаниях с лекциями об Индии - древней и современной. В том же походе он и его товарищи приняли участие в Соловецкой регате. Этот поход был нелегким из-за штормовой погоды и уже плохого самочувствия Евгения Михайловича, но в письмах было столько впечатлений от выхода в Северный Ледовитый океан, радости от противоборства со стихией, пребывания на боевых кораблях, общения с военными моряками! По отзывам товарищей Евгения Михайловича по походам на парусных судах, он был очень знающим и опытным яхтсменом, не уклоняющимся ни от каких тяжелых работ на палубе и ночных вахт. Евгений Михайлович был очень скромным человеком, ч его яхтенный экипаж не знал ничего о том, что Евгений Михайлович - кандидат исторических наук и доцент. Для них он был опытный яхтсмен, художник и фотограф (он много рисовал и фотографировал в походах).

В походах, на прогулках и даже на работе Евгений Михайлович был всегда во всеоружии: с карандашами, фломастерами и блокнотом; он делал зарисовки везде, где мог. А о том, что Евгений Михайлович - художник, знали далеко не все его коллеги-историки. Изучению живописи и рисунка он посвятил немало лет (с 1963 по 1978), занимаясь в изостудии Московского дома ученых АН СССР. Любимые темы - уголки старой Москвы и пейзажи Подмосковья. Иногда, когда он видел, что строители возводят заборы, бросал все дела и спешил запечатлеть на бумаге дорогие сердцу коренного москвича переулки и старые особняки. За восемь лет совместной жизни мне ни разу не пришлось увидеть с его стороны спокойствия во время заката солнца. Где бы мы ни были в это время, его лицо становилось одухотворенным, и он говорил: "Какая красота!".

Любимым художником Евгения Михайловича был Рокуэлл Кент. Я вспоминаю, как, приехав с дачи, мы выкладываем на стол наш урожай: огурцы, помидоры, кабачки и пр., а Евгений Михайлович с присущим ему юмором и в то же время сокрушенно говорит: "Ну разве можно это съесть, это надо писать!" Евгений Михайлович, конечно, старался не пропускать художественных выставок в Москве, но отдавал предпочтение старым мастерам. Любил писать портреты родных и друзей сангиной.

Есть среди рисунков Евгения Михайловича и портреты его любимого учителя - индолога Александра Михайловича Осипова, который всегда был для него примером ученого и человека. Под его руководством Евгений Михайлович с 1960 г. начал работать в Институте восточных языков (теперь Институт стран Азии и Африки) при МГУ. Очень много рассказывал мне Евгений Михайлович об А. М. Осипове и И. М. Рейснере, которые оказали огромное влияние на становление его как педагога и ученого.

Евгения Михайловича трудно назвать кабинетным ученым, ибо свои труды он как бы вынашивал сначала в себе. Бывало так, что он отправлялся на целый день писать этюды в лесу или в арбатских переулках, а вернувшись домой, садился за машинку и начинал писать, благодаря прекрасной памяти никуда не заглядывая и ни с чем не сверяясь. Когда сроки поджимали, он просил меня ему помочь, и мне было всегда вдвойне интересно делать это, т. е., печатая, получать удовольствие от смысла и формы текста, а также от того, как человек, ходя из угла в угол, диктует так, как будто это уже где-то написано. Эта видимая легкость достигалась большим повседневным трудом по изучению научной литературы и благодаря творческому общению с коллегами.

Последняя работа Евгения Михайловича - статья по типологии индийского общества - вобрала, по-моему, в себя большой философский смысл и носит обобщающий характер, хотя автор не знал, что она будет последней. Напротив, он строил обширные планы на будущее - после издания сборника своих статей по социально-экономическим проблемам истории Индии приступить к написанию докторской диссертации на тему, к которой подходил все ближе, если посмотреть его работы последовательно, - генезис и специфика кастовой системы в Индии. "Если ты мне поможешь, то я сделаю это быстро", - сказал он мне в начале 1984 г.

Но болезни и несчастья начали сыпаться на нас и наших близких. Особенно тяжело Евгений Михайлович перенес смерть своего любимого брата Дмитрия, после которой его здоровье стало ухудшаться. Во время болезни Евгений Михайлович проявил мужество и выдержку, удивлявшие даже врачей, и когда незадолго до смерти ему стало лучше, он попросил меня начать печатать статьи к сборнику, план которого составил сам в больнице. До самой смерти все его мысли были заняты заботой о работе и своих близких.

Я очень признательна Л. Б. Алаеву, который не только помог мне морально в самые трудные дни моей жизни, но и взял на себя труд в память о былой дружбе подготовить к печати издание научных трудов Евгения Михайловича, положив в основу план сборника, составленный им самим.

Выражаю самую глубокую благодарность всем, кто в той или иной мере способствовал появлению этого издания.

Р. В. Медведева