Плывут над Индией и солнце и луна

Восемь месяцев в году стоят на индийской земле ясные дни.

Круглый год из месяца в месяц цветут деревья - то огненными, то белыми, то сиреневыми, то желтыми цветами. Все время чувствуешь себя как на выставке цветов и ходишь по яркому ковру осыпавшихся лепестков. Круглый год вызревают то одни, то другие овощи и фрукты. Краски базаров не меркнут - на лотках продавцов сменяются по сезонам самые разные сорта бананов, манго, яблок, груш и совсем незнакомых европейцам местных плодов и ягод.

Только в холодный сезон торговля не прекращается в середине дня, а в остальные месяцы почти все городские магазины прерывают работу на два-три часа, как, впрочем, и многие конторы или ремесленные мастерские. Люди отдыхают, они просто не в состоянии работать в такую жару. К четырем часам дня жизнь снова возрождается и кипит уже до ночи, а в больших городах и всю ночь напролет.

На полях же в дни посева или сбора урожая крестьяне могут позволить себе только получасовой отдых в тени редко растущих деревьев, поставив тут же возле себя свой распряженный усталый рабочий скот. Сюда по узким пыльным межам или низеньким валкам, насыпанным вокруг заливаемых водою участков, приходят к этому времени деревенские женщины или дети, неся на голове сосуды с приготовленным дома обедом для мужчин - рисом или овощами, обильно насыщенными жгучими приправами, и с неизменным напитком "ласи" - простоквашей, разболтанной в воде. Здесь, на этом тенистом клочке земли, хранится вода в кувшинах из пористой глины - индийских холодильниках. Просачиваясь сквозь поры, влага все время испаряется с внешней поверхности стенок этих кувшинов, и за счет испарения температура воды в кувшине понижается. В любую жару всюду можно напиться холодной воды - и в деревенском доме, и на каком-нибудь железнодорожном полустанке, и у раскаленного солнцем шоссе.

Трудно поверить, что в знойный сезон можно работать под открытым небом, но это так. И не подберешь слов, чтобы описать, какой это ад, но в этом аду дни напролет работают миллионы крестьян и дорожных и строительных рабочих Индии.

Ночь, только ночь приносит облегчение в жаркий сезон. Не прохладу, но всего лишь некоторое облегчение, потому что на ночь скрывается жгучее светило, хоть температура воздуха и не опускается ниже 30-35 градусов.

Раньше всех, еще до рассвета, по всей стране поднимаются женщины и направляются за водой к колодцам и водоразборным колонкам. Успевая обменяться новостями за короткие минуты встречи у колодца, они спешат по домам, чтобы поскорее разжечь в очагах сухие кизячные лепешки и на этом огне приготовить завтрак для семьи.

Очаг в углу комнаты или в отдельной кухне - царство женщин и сердце семьи. Сюда не допускают посторонних, не допускают членов более низких каст.

Сидя на корточках возле очага, женщины из века в век готовят традиционную пищу, вручную дробя крупу, сбивая масло, растирая бесчисленные специи.

Даже в городах далеко не всюду есть газовые плиты. Очаг - вот основа основ домашнего хозяйства. Глиняный низкий очаг, и в нем огонь сухой кизячной лепешки - это можно увидеть в каждом деревенском доме, в домах маленьких городков и старых кварталов больших городов.

Женщины в деревнях проводят долгие часы за приготовлением кизячных лепешек, смешивая навоз с сухим мусором и обрезками соломы и вручную формуя их. Дети бегают с корзинками за стадом или бродячими коровами, собирая навоз, а их матери заготовляют лепешки в огромном количестве, чтобы хватило и на дождливый сезон, когда сушить их на солнце, налепляя на стены домов, будет уже невозможно. Высушенные лепешки тщательно укладывают круглыми слоями, диаметр которых постепенно уменьшается кверху, и обмазывают снаружи глиной. В результате всей этой работы законченное сооружение напоминает конусообразный термитник метра полтора-два в вышину. Эти термитники можно видеть возле всех деревенских домов. Дров не хватает, их практически уже просто нет, потому что дрова используют главным образом для сожжения мертвых, так что эти лепешки являются единственным топливом.

Сезон, который в Индии принято называть холодным, начинается в ноябре; температура воздуха в тени в этот месяц опускается до плюс 20 градусов по Цельсию. В декабре и январе уже хочется днем посидеть на солнце, а вечером и ночью бывает до плюс 5 градусов.

Это счастье для всех, у кого есть жилье, и горе для бездомных, для тех, кто пришел из деревень наниматься на городские предприятия на работу и не имеет крова над головой. Хорошо еще, если у такого бездомного человека есть ватное одеяло. Это роскошь, в какой-то мере спокойный сон на камнях улицы, спасение от постепенного застывания, иногда - до смерти. Днем эти люди ходят, завернувшись в одеяло и носят его на себе, как свое главное достояние, а ночью завертываются в него, лежа большими коконами на камнях панелей или на земле.

Тысячи таких обездоленных спят на улицах городов, подложив под себя всего лишь хлопчатобумажную подстилку или соломенную циновку и укрывшись чем придется. Каждую ночь их подстерегает смерть, особенно если днем не удалось заработать достаточно, чтобы досыта поесть.

Бездомные люди больших городов - одно из самых тяжких общественных зол Индии, которое пока еще страна не в силах одолеть.

А с первыми лучами солнца они устремляются прежде всего на базарные улицы за парой дешевых просяных лепешек, за миской горячей каши или хотя бы за стеблем сахарного тростника, который можно тут же почистить зубами от кожуры и поддержать свои силы сладким соком его мякоти.

Базарные улицы весь год напролет закипают с рассветом. Не только вдоль этих улиц, но и вдоль всех шоссе, соединяющих близко расположенные города и села, почти непрерывными рядами тянутся лавочки и лотки. Торгуют питьем и едой, посудой и обувью, дешевой одеждой, шалями, сигаретами - словом, всем, чем угодно, и, конечно, так называемым паном - жевательной наркотизирующей смесью, изготовленной в виде маленьких пирожков из листьев бетелевого перца с начинкой из извести и кусочка орешка арековой пальмы. Пан жуют все, и даже многие женщины.

Днем солнце оживляет и зажигает все краски, углубляет рельефную резьбу на храмах и дворцах, заставляет путников искать прохлады в тени сводов каменных ворот, под кронами деревьев, под навесами лавок и даже под косо поднятыми лежаками - чарпоями.

Красочна под солнцем уличная толпа, и особенно зимой, потому что лето одевает всех мужчин преимущественно в белое, а женщин - в светлые тона, тогда как в холодный сезон каждый заворачивается поплотнее в ткани любых оттенков - и одноцветные, и клетчатые, и с каймой или орнаментом самых разных цветов.

Праздники жаркого сезона запоминаются огромными сборищами людей в белых одеждах, а праздники зимы - яркими процессиями и пестрыми толпами.

Закат в Индии недолог, но прекрасен. Поскольку облака бывают только во время муссонов, то остальные восемь и даже девять месяцев в году краски зари играют в ясном, безоблачном небе. Оно все целиком наливается разными цветами поочередно, и они проплывают по его своду от горизонта до горизонта, меняясь неуловимо и восхитительно. И кончается все это тем, что небо превращается в прозрачный сияющий купол из розоватого золота, а потом это золото начинает меркнуть, терять блеск и быстро тает во тьме, которая обрушивается сверху на землю с невероятной быстротой. И мрак, густой и всепроникающий, заполняет собою все.

В темную половину месяца он непобедим. Он отступает только перед светом фонарей, блеском неоновых реклам да веселым сиянием карбидных ламп, которые горят иногда всю ночь напролет на лотках торговцев фруктами и снедью. В такие ночи не видишь собственной руки, не отличишь шоссе от окружающих полей, и только по тому, как редеют звезды по краям неба, можешь понять, где оно встречается с землей. Но в светлую половину месяца над Индией горит луна. Индийская луна, луна-царица. Она такая яркая, такая всемогущая, что озаряет все уголки земли, пропитывает светом листву каждого дерева, льет сияние в каждое окно.

Тихо плывет ночь. Страна спит. И луна набрасывает пелену своего света на усталые деревни и затихшие города, на белые дороги, темные реки и безмолвное величие храмов и мавзолеев.

Индусские храмы и мусульманские мавзолеи. Каменные цветы индийской земли. Памятники двух вер, их борьбы и их примирения. Давно миновали средневековые годы, когда религиозный экстаз использовался для оправдания междоусобных войн, остались позади и черные дни недавнего прошлого, когда умелые руки колонизаторов так использовали религиозные чувства народа, чтобы подготовить и провести раздел страны, рассечь ее живое тело.

В течение многих и многих столетий индийцы, всегда готовые воспринять красоту, учились также воссоздавать и красоту персидской поэзии, витиеватое изящество куфического письма, легкость минаретов, тонких колонок и воздушных арок, учились приобщать богатство мусульманской культуры к неизмеримым богатствам своих национальных творений. История изготовила в Индии новый сплав - сплав совершенств.

Персидские мотивы вплелись в орнамент индийских ковров и тканей; в хаотическую роскошь цветущих деревьев индийских садов впечаталась ясность геометрической планировки парков мусульманских правителей; угловатая четкость мусульманских решеток сочеталась с чувственно округлыми линиями индийских храмовых строений. И расцвели под индийской луной такие непревзойденные творения архитектуры, которых не знали до этого ни страны ислама, ни Индия. Народ этой страны не может не создавать красоты. Дворцы, беседки, павильоны, мавзолеи буквально осыпали землю Индии, как драгоценные камни.

И лучшим, первейшим, несравненнейшим из числа памятников индо-мусульманского искусства был, есть и пребудет вовеки Тадж-Махал, беломраморная поэма Агры.

Три столетия гремит в мире его слава, и не только не умолкает, а становится с каждым годом все шире и шире. В наше время нет ни одного мало-мальски образованного человека, который не знал бы, что такое Тадж-Махал, памятник совершенной любви, творение совершенного мастерства.

Он прекрасен утром и днем, при солнце и под муссонными тучами, он изумителен на вечерней заре, но ни с чем в мире нельзя сравнить его красоту ночью, лунной ночью.

Когда смотришь на это чудо под луной, на чудо, которое свершается каждую без исключения лунную ночь, каждый миг этой ночи, то хочется, чтобы все жители земли могли его видеть.

Кажется, что индийская луна влюблена в Тадж-Махал. Влюблена еженощно, год за годом, век за веком. Так и кажется, что она восходит только для него и спешит подняться в небо, чтобы скорей окутать, залить, заласкать его своим сиянием.

К сожалению, не всем выпадает радость видеть Тадж под луной, к большому сожалению, - далеко не всем. Но мне она выпала, как счастливый лотерейный билет, как крупный выигрыш в жизни.

Под луной над шпилем Тадж-Махала сверкает северная звезда, и весь он приподнят над темным садом, над собственным белым отражением в черной воде бассейна, над всей страной, над всей землей.

И вы медленно идете вдоль бассейна по плитам цветного мрамора, и Тадж так же медленно надвигается на вас, растет перед вашим взором, уходит все выше и выше, в звездное небо. Четыре белых минарета вознесены по четырем углам его высокого пьедестала, как четыре свечи, и он между ними такой, как будто изваян весь целиком из самого вещества этой белой сверкающей луны. Высоки и прямы его линии, тонка резьба на мраморе стен, а купол, венчающий чело, так совершенен, что неотделим от воздуха, налитого лунным светом, исполнен самой стихии этой звездной лунной ночи.

Можете стоять, закинув голову, и видеть только Тадж на фоне звезд и не видеть земли, и тогда кажется, что он медленно плывет по небу в сиянии луны, подобный белому надмирному кораблю.

И теряешь чувство времени, отдаляется куда-то вся жизнь, растворяются мысли - ничего не остается в мире, кроме этого небесного чертога, сияющего в ночи перед вашим взором...

Видела я его и днем. Светило жаркое солнце, над плоскими плитами садовых дорожек дрожал горячий воздух, толпа туристов щелкала затворами фото- и кинокамер, под высокими сводами мавзолея гулко отдавались громкие и стереотипные рассказы гидов о любви Шах Джахана и Мумтаз-и-Махал и о том, что шесть сотен бриллиантов и много тысяч полудрагоценных камней было использовано для инкрустации стен мавзолея.

Тадж стоял и молчал, молчал, открытый всем и недоступный никому. И когда я вспоминаю теперь ночи над Индией, я прежде всего вижу Тадж под луной.

Много других бессмертных творений индо-мусульманского зодчества озаряет индийская луна, свершая свой ночной обход. Величаво высится в обширном саду мавзолей Хумаюна в Дели. Днем перед его воротами рядами сидят заклинатели змей со своими кобрами. Туристы и гуляющие люди чередой идут полюбоваться удивительным орнаментом на его арках и сводах, погулять в парке, поклониться гробнице. Ночью же, ночью он остается один и вспоминает то, что помнит, и по подстриженной траве газонов медленно движется под луной его большая тяжелая тень.

Лунный свет заливает Лакхнау, город, где царили изнеженные правители - навабы, прославившиеся своими драгоценностями, гаремами, пирами и любовью к изящным искусствам. Силуэты бесчисленных минаретов, куполов, балконов и арочных галерей прорисовывает здесь луна на фоне мрака и щедро заливает своим густым сиянием бескрайний двор знаменитой мечети - Имамбары. Этот двор обнесен высокой стеной, в толще которой скрыт лабиринт длиной в несколько километров. Придя туда днем, мы хотели осмотреть его, но нам не разрешили: после того как из лабиринта однажды не смогли выбраться два английских офицера, туда впускают только с проводниками.

Плывет луна и над шамианами, под которыми от вечерней и до утренней зари звучат голоса поэтов, собравшихся на традиционные состязания - мушаиры. Традиции мушаир укоренились в Индии тоже в те века, когда создавался сплав индо-мусульманской культуры. Одним из самых великолепных, самых ярких плодов этого сплава стал язык урду, которым по праву гордится народ Индии.

По всем крупным городам страны проходят ночами мушаиры поэтов урду, и слушает, слушает индийская луна стихи несравненной красоты. Соединил в себе этот язык слова персидские и арабские со словами хинди, арабскую письменность с грамматикой хинди. Никем до того не слыханный и никому не ведомый, возник он сам по себе, как цветок вырастает из земли.

На урду заговорили базары и улицы, армия и писцы - его породила сама жизнь. При дворе мусульманских правителей еще был принят персидский, на нем еще слагали рубаи и газели, воспевая сады и розы Шираза, а в толпе индийских горожан, в среде молодых поэтов севера и северо-запада страны, в среде городской образованной молодежи рождалась новая поэзия - поэзия на урду. Она была неотделима от жизни, от ее кипения, горечи и счастья, она была понятна жителям Индии, росла и ширилась, оттесняя чужую для них персидскую речь. Многие мусульмане говорили и писали на хинди, многие индусы - на урду: слитными усилиями выковывались и оттачивались красота и богатство этого синтетического языка.

Расцвели школы поэзии урду и в Южной Индии, в султанатах Биджапуре и Голконде, и поэты вкладывали всю душу в свои песни о красоте индийской природы, прославляли героев Индии, ее прекрасных женщин, ее славное прошлое. Здесь, как и на севере, мусульманская культура во многом соединялась с местной, сливаясь с нею все в тот же неразделимый сплав.

Одна за другой расцветали школы поэзии урду. И с ходом веков стал этот язык знаком и близок миллионам и миллионам индийцев вне зависимости от места их рождения, родного языка, веры и обычаев. И сейчас в Дели и Лакхнау, в Бомбее и Калькутте и в любом городе Пенджаба, - всюду единодушно признают, что урду - язык прекрасной поэзии, исполненной красоты и гармонии.

Его знают, его любят в Индии. На мушаирах поэты выносят на суд народа лучшее, что породило их вдохновение. От восхода до захода луны поют они свои стихи перед собравшимися, и весь вечер, и всю ночь напролет слушают их люди, поощряя восторженными восклицаниями и требуя все нового и нового повторения полюбившейся строфы или поэмы.

И над залами для больших собраний, и над цветными пологами шамиан, и просто над открытыми площадками проплывает луна и смотрит, как неспешно и радостно протекают эти торжества поэзии.

Неотделимы на них поэты от своих слушателей, неотторжимы дарующие от тех, кто принимает и оценивает их дары. Задолго до того, как стихи появятся в печати, их будут петь в кругу семьи и друзей, будут переписывать друг у друга, читать в университетах и колледжах, повторять про себя, наслаждаться их ритмом и звучанием.

Все новое, все иноземное, попадая в Индию, как в древности, так и теперь впитывалось и впитывается ею и становится ее неотделимой частью.

Озаряя Пенджаб, луна заливает своим сиянием и старинные его форты, и развалины древних городов, и дворцы средневековых правителей, и каменную путаницу узких старых улиц, и новую столицу штата Чандигарх. Здесь, в этом городе, который был на пустом месте весь целиком выстроен архитектором Корбюзье и его учениками, она прорисовывает совсем новые для Индии силуэты теней, силуэты зданий прямых и угловатых, в которых сочетаются неровно расположенные окна с неожиданными косыми прочерками внешних лестниц, зданий, рисунок которых напоминает и полотна абстракционистов и фантастические проекты построек будущего. Широки и прямы улицы города, четкими квадратами расчерчены кварталы, все его пространство организовано, охвачено единым планом, единой мыслью. Ничем и ни в чем непохож он на любой другой индийский город, и все же он принадлежит Индии, современной Индии и Индии грядущей. И с такой же легкостью и простотой освоили индийцы этот новый город, с какой всегда осваивали и усваивали все новое, что привносила история в их страну.

Усваивали, оставаясь при этом индийцами, воспринимали новое и сочетали с ним традиционное, синтезировали, созидали, развивали свою ни с чем не сравнимую культуру.

В семьях городской интеллигенции и крупной буржуазии многие древние обычаи почти отмерли, но в среде так называемых низких и средних классов городского населения они еще соблюдаются даже в столь крупных и космополитических городах, как Дели, Калькутта или Бомбей.

В каждом из этих городов живут помимо основной национальности данной территории представители других народов Индии, которые чаще всего селятся отдельными колониями-кварталами. И все эти народы отмечают свои праздники и хранят традиции, характерные для своей местности (или той религиозной общины, к которой принадлежит та или иная их часть), наряду с общеиндийскими праздниками и традициями, носят общеиндийский костюм - сари или дхоти - в своей национальной манере, ходят в свои и в общегородские храмы, участвуют в своих национальных или кастовых собраниях или организациях и являются также членами всеиндийских профсоюзов или партий - словом, в жизни населения этих городов как бы сгущена или сфокусирована современная жизнь всего индийского общества.

Бомбей, пожалуй, служит самым наглядным примером того, как сочетаются или сталкиваются новые отношения и современные взгляды со старыми традициями.

Жизнь этого города поражает своим разнообразием. Здесь собраны представители всех народов и религиозных общин Индии. Люди живут в пяти- и шестиэтажных кирпичных домах европейского образца, вздымающихся по бокам узких асфальтированных улиц, наполненных запахом бензина и гари. На окраинах дымят огромные вполне современные заводы, но тысячи рабочих ютятся в так называемых басти (трущобах) в самодельных хижинах, стоящих в дни муссонных дождей прямо в озерах воды. Здесь бешено делается бизнес, кипит жизнь громадного порта, снимаются сотни мелодраматических кинофильмов на прекрасно оборудованных частных студиях, приносящих огромные доходы. Здесь до утра горят огни реклам и ночных клубов, до глубокой ночи не закрываются кинотеатры, поминутно садятся на аэродроме и взлетают самолеты, от причалов уходят во все страны мира груженые пароходы и белые лайнеры. Здесь в самых современных отелях останавливаются сотни тысяч иностранных туристов, которым, в сущности, и смотреть-то не на что, кроме набережной, кварталов богачей, да острова Элефанта, где сохранились остатки пещерных шиваитских храмов.

В Бомбее сосредоточено огромное число представителей буржуазного мещанства, стремящихся ослепить друг друга, блеском фар американских машин последней марки и великолепием квартир. Но здесь же год от года крепнет рабочий класс и борется за расширение своих прав и повышение жизненного уровня. По тесным улицам Бомбея постоянно проходят многотысячные демонстрации, на площадях проводятся митинги. И неимущие добиваются многого. Даже того, что муниципалитет строит высокие кирпичные дома, куда частично переезжают жители басти.

В этом городе социальных контрастов и волчьих законов конкуренции, городе роскоши и нищеты, городе, где свежее дыхание моря умирает уже на набережной, не будучи в силах пробиться сквозь завесу выхлопных газов бесчисленных автомашин, городе, где добрая половина населения стремится жить (или хотя бы выглядеть) на европейский лад, - даже здесь всюду пробиваются, как трава сквозь асфальт, неистребимые ростки индийской национальной культуры.

Оказавшись в Бомбее, я прежде всего ощутила, что как бы выехала за пределы Индии.

Потом я все же разглядела Индию за всем этим кипением и бурлением, погоней за наживой и показным процветанием.

В новых рабочих кварталах я встречала только типично индийских женщин и даже с некоторым удивлением увидела знакомые узоры-ранголи на площадках лестниц четырехэтажных каменных домов. Я побывала в семьях рабочих и в семьях других незажиточных представителей бомбейского населения и почувствовала, что на них жизнь этого сугубо капиталистического города действует, если можно употребить такое определение, прогрессивно. Она помогает им высвободиться из сети бесчисленных религиозных обычаев и традиций, отнимающих столь много сил, времени и денег почти у каждой индийской семьи, помогает им осознать свои классовые интересы и поставить их выше кастовых или узко семейных, способствует их общему развитию и росту грамотности - словом, формирует их в духе передовых требований современности. Но, к чести этих простых людей, надо сказать, что они не начинают при этом стыдиться своей национальной культуры, как многие представители буржуазного класса, и не стремятся во что бы то ни стало вести европейский образ жизни.

В Бомбее живет много выдающихся представителей индийской литературы, индийского искусства. Интеллигенция сочетает знание национальных культурных традиций с интересом к новой жизни народов других стран и пытается найти пути синтеза национальных традиций с западным искусством и литературой. Это интересные поиски, которые часто приводят к плодотворным результатам.

Индийская интеллигенция в Бомбее живет жизнью своей страны, своего народа, думает о развитии своей культуры. Но крупный буржуа, как правило, оторван от национальной почвы и поглощен только бизнесом.

Как-то, помню, знакомые журналисты пригласили меня в Бомбее на выступление труппы танцоров-катхакали. Зная уже давно об этом всемирно известном стиле индийских народных представлений, я с удовольствием приняла приглашение. И незаметно пролетели в этот вечер пять часов. Бой барабанов, дым курильниц, фантастические костюмы и грим, четкий ритм движений громкий голос певца, сопровождавшего танец текстом того эпизода "Махабхараты", который исполнялся - все это завораживало, заставляло забыть обо всем, что осталось за стенами театрального зала, о самом беге времени.

Труппа приехала на гастроли из штата Керала - родины и центра танцев катхакали и родины народа малаяли. На ее выступление устремились многие малаяли* живущие в Бомбее, и многие представители интеллигенции других национальностей города. Все были в равной мере захвачены и очарованы поразительным единственным в своем роде исполнительским искусством.

Но когда на следующий день я попала на обед в дом одного из владельцев бомбейских заводов и попыталась с его женой поговорить о вчерашнем представлении она вздернула брови и сказала:

- Пандавы? Ах да, это, кажется, из "Рамаяны"?

- Нет, это герои "Махабхараты".

- Ну, все равно, это уже давно никого не интересует.

Зато слово "бизнес" во время этого обеда я слышала столько раз, сколько, пожалуй, не слышала за весь месяц жизни в Бомбее.

И все же неправа была дама, осыпанная драгоценностями с головы до ног. К счастью, всех в Индии, за самым малым исключением, интересует прошлое страны, великое наследие, доставшееся от предков, от тех предков, которые тысячелетиями созидали индийскую цивилизацию. Всех мыслящих людей страны интересует современная и будущая судьба этого культурного наследия и проблемы единства всего огромного многообразия, известного в мире под названием индийской культуры. В равной мере всех глубоко волнуют и вопросы освобождения общества от тяжелого гнета пережитков старины и от излишней приверженности к традициям и обычаям, и проблемы возрождения, сохранения и развития всех форм народной культуры: ремесленного художественного производства, песенного, танцевального и театрального искусства, эпического и фольклорного творчества и великого мастерства индийских зодчих.

Сейчас в Индии самые широкие круги общественности знают, ценят и любят древние традиционные формы танцев, которые в течение многих веков были достоянием храмов или дворов феодальных владык. Где-то в темной глубине тысячелетий теряются истоки танца бхарат-натьям - "индийского танца". Он связан с поклонением богу Шиве, и исполнять его должны были, по традиции, только посвященные в храмы девушки, именуемые девадаси, то есть "рабыни бога". Это был танец-молитва, танец - разговор с богом, и каждое движение танцовщицы, изменение положения рук и пальцев, каждое движение головы, каждая поза - все в нем имеет четкий смысл и определенное значение.

Эти молчаливые речи, воплощенные в безупречную пластику, совершенствовались и обогащались в течение неисчислимого количества веков. Их главным средоточием стали земли тамилов - одного из южноиндийских древних народов.

В каждом храме Шивы были свои группы девадаси. Девочка проходила обряд посвящения в 7-8 лет, а иногда и раньше, и с этого момента для нее начиналась жизнь танцовщицы. День заднем, год за годом она начинала свой урок с того, что преклонялась перед изваянием Шивы-Натараджи, а потом часами отрабатывала с учителем сложнейшую технику танца.

Этот танец могли видеть только жрецы и молящиеся, да еще члены той же касты, к которой принадлежала танцовщица - касты девадаси. Старшие женщины этой касты, уже завершившие путь танцовщиц бога, прислуживали молодым, а мужчины были музыкантами, изготовителями музыкальных инструментов, прислужниками в храмах.

Шли столетия, не меняя и не задевая этого давнего порядка вещей. И вот в свободной Индии это великое национальное искусство вырвалось из-под сводов храмов и стало общенародным достоянием. Сейчас бхарат-натьям изучают во многих школах, а также и на дому, при помощи опытных преподавателей. Каждая выдающаяся танцовщица Индии в той или иной мере прошла школу этого танца. Ате, кто достиг в нем совершенства, известны не только в Индии, но и за ее пределами; лучшие исполнительницы выезжают на гастроли в другие страны, чтобы знакомить мир с древнейшей формой индийской танцевальной культуры.

О прославленном языке жестов этого танца написаны книги, но тайна его происхождения до сих пор нераскрыта. О нем пишут и говорят как об "одном из ведущих и наиболее древних стилей классического танца. Индии".

Другим "древним стилем классического танца Индии" является стиль манипури, родиной которого служит крайний северо-восток страны - бывшее княжество, а ныне штат Манипур. И здесь когда-то царили шиваизм и культы богинь и исполнялись танцы, посвященные этим божествам, но в эпоху позднего средневековья туг воцарился культ веселого бога-флейтиста Кришны, и в стиле манипури сейчас исполняются в основном кришнаитские танцы.

В отличие от четких, почти резких ритмов бхарат-натьям и от такой же четкой смены его условных поз и жестов в основе манипури лежит стремление танцовщицы к неуловимо плавным переходам одного положения тела в другое и к волнообразным движениям рук. Мне всегда кажется, что танец манипури исполняется под водой (я имею в виду женский танец, потому что мужчины-танцоры быстры и резки в своих движениях) и давление воды сдерживает и затормаживает каждое движение танцовщиц. Это очень изысканный танец.

На севере сложился еще один стиль, тоже признаваемый классическим, - катхак. Его история связана с мусульманской культурой, и в нем многое напоминает не только танцовщиц с персидских миниатюр, но и хорошо знакомые нам движения современных танцовщиц из Узбекистана и Таджикистана.

Катхак развивался и формировался при дворах мусульманских правителей Индии, а также их придворной знати. Вся мусульманская знать прославилась своей беспредельной любовью к танцевальному искусству, - даже выступая в походы, военачальники брали с собой свои гаремы и своих танцовщиц. Катхак - не "танец в себе", танец, далекий от зрителя, подобно бхарат-нать-ям или манипури, нет, он не существует в отрыве от зрителя, от его реакции на каждое движение, на каждый взор, призывно брошенный из-под покрывала.

У всех этих танцев есть одна объединяющая черта: они сопровождаются самоаккомпанементом - звоном ножных бубенцов танцовщицы (в катхаке - и танцора). Однако их заметно отличает костюм, так как традиционные южно- и восточноиндийские танцы исполняются чаще всего в несшитой одежде - единственным сшитым элементом являются коротенькие кофточки, - а исполнители катхака надевают только сшитые вещи: шаровары, широкие недлинные юбки, волнами летящие вокруг бедер во время стремительного кружения, и кофточки. Этот костюм связан с традицией стран Переднего Востока и Средней Азии и резко отличается от вольной, драпирующей тело индийской одежды, состоящей из самых разных сочетаний прямых полос ткани, закрепляемых на теле при помощи шнуров, узлов и поясов.

Однако катхак, вобрав в себя много элементов индийского танца, врос в почву Индии и стал неотделим от перечня классических стилей индийского танца. Его тоже широко изучают в стране, танцуют в школах и колледжах, исполняют в концертах, любят, знают, ценят.

Между этими главными стилями расположен бесконечно широкий и разнообразный спектр местных танцевальных школ и стилей, глубокое изучение которых только недавно стало вестись в Индии. Сюда входят и храмовые танцы, и танцы отдельных народностей и племен, и даже танцы отдельных деревень. Из года в год расширяется репертуар, показываемый в дни всеиндийских фестивалей танца (один из таких фестивалей обязательно устраивается в День Республики Индии, 26 января), и большие города страны, в том числе Бомбей, соревнуются за честь предоставить свои сценические площадки группам исполнителей.

Отрадно видеть, что в современной Индии государственные и общественные организации, художники, ученые и писатели уделяют всему этому так много сил и внимания. В их заботе и Любви и бережном отношении всего народа к своей традиционной культуре хранится залог ее бессмертия, ее дальнейшего расцвета.

И когда плывут над Индией солнце и луна, они охватывают своим взором все, что существует, отмирает и нарождается в этой стране, все, что слилось в жизни ее народа в единое, нерасторжимое, вечно меняющееся и такое своеобразное целое, каждый атом которого с полным правом может заявить: "Я - это Индия". И если завтра этот атом уже отомрет, будучи вытеснен зерном грядущего, то все же он прочертил свой след в бесконечно многообразном потоке истории страны, и из таких бесчисленных следов сложилась та культура, которую унаследовали от прошлых веков люди современной Индии, строители ее будущей жизни.