Мимо мраморных фонтанов Махараны

Поезд со стуком и скрежетом мчался сквозь индийскую ночь. В одноместном купе, на котором было написано "Только для леди", я чувствовала себя действительно в полном одиночестве. Эти купе изолированы от всей вселенной - это отдельный сегмент вагона. В левой и правой стенках есть двери, ведущие наружу, а сообщения между сегментами нет. И когда поезд идет, ни вы никуда не можете выйти, ни к вам никто не может подойти.

Меня тепло и сердечно проводили друзья в Удайпуре, дали мне с собой в дорогу много круто наперченных пирожков, соленых орешков и каких-то клецок, пропитанных сладчайшим сиропом.

Когда мы с нагретого солнцем перрона вошли в накаленный солнцем поезд, все заволновались, что в купе очень пыльно, и сейчас же вызвали свипера. Появился свипер с длинным веником под мышкой и с тряпкой в руке. Он стал энергично колотить тряпкой по кожаному дивану, по столику и окну, вздув такой пылевой вихрь, что мы потеряли друг друга из виду. Меня на ощупь вывели на перрон, и свипер вслед нам послал веником последний поток пыли. Выскочив из купе, он получил с меня рупию, благодарно приложил ее ко лбу и ринулся в соседнее купе. Меня же водворили снова в мое, напомнили, чтобы я не забыла съесть пирожки,, много раз справились, удобно ли я себя чувствую, проверили, запираются ли двери и окна, - словом, проводили как надо.

И только когда поезд оставил далеко позади огни волшебного города Удайпура, когда во мраке за окнами закружились мириады звезд и я доела последюю порцию перца, приготовленного в форме пирожков, я обнаружила, что у меня с собой нет питьевой воды. Вот об этом мои друзья забыли.

При таком открытии звезды померкли в моих глазах. Понятия "ночная прохлада" в Индии летом не существует. И особенно в Раджастхане. Если днем в тени 47 градусов по Цельсию, то и ночью не намного меньше. А в поезде и того жарче, потому что он никак не может остыть от солнечного перегрева. Горячим было все вокруг - стены, обивка дивана, решетки на окнах.

Пыль, взметенная свипером, уже осела на свои места и тоже имела сухой и горячий вид.

Я опустила на окне раму с металлической сеткой, еще одну раму, с металлической решеткой, и третью, со стеклом, надеясь, что вдруг случилось чудо и там снаружи не только темно, но и прохладно. Но в окно упруго хлынул жар, как из домны, смешанный с сажей и мелким песком.

Тогда я закрыла окно и включила вентиляторы под потолком. Они завыли и бешено завертели лопастями. Снова поднялись клубы успокоившейся было пыли, и завертелся горячий воздух, обжигая кожу. Не выдержав, я выключила вентиляторы, расстелила на диване простыню, обессиленно повалилась на нее и стала обреченно ждать, когда с последней каплей пота из моего тела испарится жизнь.

Вот так, наверное, умирали путешественники в пустынях, - вдруг ясно поняла я. Горло стало как пробка, язык - как наждак, губы - как подошва от старых детских сандалий. В висках стучало, а в ушах медленно нарастал шум. Кровь ощутимо густела в жилах, сердце ворочалось в груди с трудом. Надо же было еще эти пирожки есть, о господи!

Шли часы. Я старалась не думать о той воде, которая была в резервуаре для душа, вот тут, рядом, в душевой кабине. То была страшная вода, в ней, застоявшейся и подогретой, должны были кишеть все микробы, какие есть на свете. И, вероятно, кишели. О ней надо было забыть, необходимо было забыть, как будто нет ее вообще, и нет душа при этом купе, и даже двери в душевую нет...

Когда я открыла кран душа, сверху упало несколько теплых ржавых капель - там действительно не оказалось воды.

А поезд мчался в ночи, стучал, гудел, лязгал - делал свое дело.

"Хоть бы станция скорей! Но нет, не будет. В Раджастхане станции редки. Что делать? Ну что делать? Не доживу до утра. Честное слово, не доживу. Сердце совсем останавливается", - думала я в тоске.

Чтобы отвлечься от своих мук и тяжких мыслей, я стала изучать обращение железнодорожной администрации к пассажирам, висевшее в рамке на стене. В нем меня просили проверять почаще запоры на дверях, не открывать решетки и сетки на окнах, не выходить по ночам на полустанках, не впускать тех, кто будет проситься спать на полу моего купе, не впускать вообще никаких случайных попутчиков, не брать от них ничего съестного и не курить предложенных ими сигарет. Там было еще что-то, но и этого оказалось достаточно, чтобы я слегка оживилась.

"Вот это да! - подумала я озадаченно. - А я-то никаких этих правил не соблюдала до сих пор".

И я твердо решила больше не выходить из вагона и никого к себе не впускать.

И в это время поезд подошел к какой-то небольшой станции. Я выглянула. Всюду царила тьма. Где-то впереди виднелось окно, освещенное карбидной лампой. Перрона не было видно - вероятно, его вообще здесь не существовало.

Это был явно такой полустанок, на котором не велено выходить. Но что-то влекло меня в этот мрак, влекло неудержимо. Что это могло быть? Ага! Нет! Это невероятно, это счастье! Где-то бежала из крана вода. Бежала, булькала, лилась. Вода! Вода! Но где? И какая вода?

А, да что об этом думать! Скорей, пока поезд не тронулся! Скорей открыть все запоры на дверях, схватить термос и вниз по подвесным ступенькам, вперед, через рельсы и камни, на слух, туда, где журчит струя воды - возврат к жизни. А то до утра ни за что не доживу.

Чисто животный инстинкт привел меня во мраке к какой-то будке, из стены которой торчал сломанный кран. Я пила, я захлебывалась водой, мочила голову, платье, руки, наполнила термос, снова пила...

Поезд тронулся без гудка.

И если бы в моем купе - в единственном - не горел свет, я бы не увидела даже, куда мне бежать обратно, куда карабкаться на ходу, за какие поручни цепляться. Но все кончилось благополучно. Мокрая, счастливая, я вытянулась на своей горячей простыне и заснула, предоставив саже, песку и пыли покрывать меня ровным слоем до утра.

Утром я себя не узнала в зеркале. Волосы в сочетании с присохшей пылью превратились в колючую серую кошму, лицо, шея и руки были покрыты бурой коркой песка и сажи, а там, где я отковыривала куски этой корки, светились пятна бледной моей кожи.

В душ, скорее в душ! Что бы делали пассажиры без душа в этих поездах?! Быстрее мыться, одеваться - ведь скоро Джайпур.

Батюшки! Да ведь ночью душ подарил мне только три ржавые капли. Вот уж истинно - где тонко, там и рвется. Куда ж я такая пойду? Сколько езжу по стране, первый раз воды нет в таком купе. Я просто растерялась. А поезд шел. А Джайпур был все ближе. Но тут я вспомнила про свой термос.

Воды в термосе мне как раз хватило на то, чтобы вымыться "под малое декольте".

К тем, кто меня встречал в Джайпуре, я вышла в платье с длинными рукавами и с брошкой у ворота, стараясь иметь вид непринужденный, как будто я всегда так хожу по жаре...

Раджастхан! Красный, розовый, каменистый, мраморный, песчаный, пересохший, колючий и горячий Раджастхан.

Председатель Индийско-Советского общества в Джайпуре миссис Лакшми Чундават была во главе встречавших меня.

Она провела меня к своей машине, сама села за руль, и мы тронулись по жарким улицам Джайпура. Небольшой толчок, и из ящичка в машине посыпались мне на колени какие-то фотографии.

- Можно?

- Да, да, посмотрите, если хотите.

Лежит убитый тигр, а миссис Лакшми стоит возле него, поставив ногу на его полосатую шкуру и опираясь на охотничий карабин.

- Это вы его убили? Сами?

- Да, конечно, сама.

- Но ведь на тигров могут охотиться только настоящие раджпутские леди?

- Я и есть настоящая раджпутская леди, - со спокойной гордостью ответила она.

И тут я вспомнила, что в ее полное имя входит титул "рани". "Рани" значит "царица", "женщина царского рода". Род Чундават широко известен в истории Раджастхана. Это был сильный правящий род, и раджпуты из этого рода постоянно принимали участие в боях, которыми славна история этого края.

- Значит, вы из правящей семьи рода Чундават?

- Да. Мы правили долго. Мы участвовали и в обороне Читора. Вы слышали о ней?

- О да, конечно, я знаю оборону Читора.

- В тот раз больше пятнадцати тысяч женщин погибло в огне костра, - сказала мне рани Лакшми.

Я промолчала, потрясенная картиной, возникшей в моем представлении.

- Я горда тем, что женщины нашего рода были в их числе, - продолжала она.

С этим нельзя было не согласиться. Потомки должны были гордиться такой жертвой...

Снова это "мы", "нашего" - тянутся нити из прошлого, прочные, ощутимые, живые...

Встречные приветствуют мою спутницу, кланяются ей, называют ее "ма", "мата" - "мать". Ее знает весь Джайпур. Это тоже голос прошлого, но уже слитый с настоящим.

Авторитет бывшего княжеского рода - сложный авторитет, сплавленный из вынужденного почтения и страха, из уважения к покровителям и защитникам и из ощущения давнего кланового родства, - соединился с ее личным авторитетом, авторитетом видного и прогрессивного общественного деятеля, возглавляющего здесь общество дружбы с той страной, к которой тянутся сердца простого народа.

Она возила меня по домам-мастерским ремесленников, и я подолгу смотрела, как в маленьких полутемных каморках рождаются на свет удивительные изделия - подносы, вазы, чаши, бокалы, - те изделия, которые теперь знает весь мир.

Уверенной рукой ведет мастер свой тонкий резец по металлу, мелко постукивает по нему молоточком, вычерчивает витиеватый растительный узор, населяет его контурами тигров, слонов, павлинов, воинов-раджпутов, коней. А затем часть за частью заливает узор жидкой эмалью, зачищает, снова гравирует, снова заливает, уже другим цветом, и так долго, постепенно, гармонично, неповторимо - не по образцу, а от себя - создает он многокрасочный рисунок, заполняя им всю поверхность изделия.

Когда-то так украшали эфесы и рукояти мечей и кинжалов, а теперь изготовляют массу вещей, украшающих жизнь.

Очень хорошо и тонко режут в Раджастхане и слоновую кость - делают женские украшения, фигурки богов, вазочки, лампы. И та же техника - сидит мастер на полу, придерживает изделия пальцами ног и стучит-постукивает молоточком по резцу, под которым расцветают истинные произведения искусства.

Хотя в Дели я видела усовершенствования в этом процессе - применение электрического сверла вроде бормашины, но и при этом проявлялось - только на больших скоростях - все то же чувство, все то же безошибочное знание формы рождающейся вещи. Каждый из них берет кусок материала и "отсекает все лишнее". Ни лекал, ни образцов, ни рисунков. Пальцы знают совершенно точно каждое нужное движение, каждый нажим или поворот резца.

Джавахарлал Неру считал, что положительной чертой кастового строя является многовековая наследственность профессии внутри касты, в результате чего вырабатываются врожденные навыки, шестое чувство - чувство профессии. Кто знает, может быть, это и так?

Рани Чундават показала мне лавки, где продаются старые миниатюры. Здесь стопками лежали запылившиеся и слегка пожелтевшие миниатюры раджпутской школы, которые славятся не только в Индии, - они известны всем знатокам и любителям искусства, они представлены в музеях всех стран мира.

Раджпутская миниатюра развивалась не только в Раджастхане. Когда афганские и иранские завоеватели стали вторгаться в Индию, раджпутские дружины были расколоты. Часть князей со своими войсками отошла в западные предгорья Гималаев, и там возникли новые раджпутские княжества. Здесь, на новой почве, продолжали развиваться национальные традиции и национальное искусство.

В княжествах Кангры оформилась и расцвела между XVI и XIX веками прославленная школа миниатюрной живописи, которая оказала широкое влияние на живопись всех соседних областей.

А в самом Раджастхане тоже создавались тысячи миниатюр. Десятки тысяч. Здесь это было не придворное искусство, как при Моголах, а широко народное. Эти миниатюры были и остаются, собственно, уменьшением настенных картин - те же изобразительные приемы, те же персонажи, то же содержание.

Огромное множество миниатюр посвящалось жизни бога-пастуха Кришны. Вот темноликий Кришна играет на флейте, стоя под цветущим деревом, и смотрит в ту сторону, откуда из-за деревьев должна появиться его возлюбленная, пастушка Радха. Он еще не видит того, что видим мы с вами, - в верхнем углу миниатюры, в лесу, изображена Радха, уже спешащая на свидание. Ее волосы и плечи прикрыты узорным прозрачным покрывалом, взволнованно дышащая грудь стянута короткой кофточкой, широкая юбка расписана яркими цветами. Она в смущении опустила голову, но стыдливость не может сдержать ее порыва к Кришне. Весь ее облик так дышит ожиданием встречи, что и вы начинаете чувствовать, будто стоите в том же лесу за деревом и смотрите на них обоих, разделяя их радость.

На другой миниатюре изображен Кришна, убивающий своего дядю Кансу, жестокого правителя, дабы покарать за все зло, содеянное им на земле. Кришна проник в тронный зал, тащит за волосы злобного царя Кансу по каменным плитам пола, как низкорожденного, и занес над ним меч. Вокруг лежат убитые приспешники Кансы, повсюду разбросаны их отсеченные руки, ноги, головы. За стеной дворца, на дворе, лежит ногами кверху убитый Кришной бешеный слон, которого Канса выпустил против него. Все повержены, побеждены, сила врагов развеяна в прах - добро в лице темноликого Кришны торжествует.

Десятки сюжетов кришнаитских мифов нашли отражение в этих живых и красочных миниатюрах.

Вся Индия знает, любит, воспевает Кришну. Он стал считаться богом, этот великолепный юноша, победивший зло. Приобретя власть и могущество, Кришна вынудил арьев признать его и причислить к своим князьям. Он правил наравне с ними и был почитаем не менее, чем они.

Будучи мудрым и отважным правителем и тонким дипломатом, он приобрел не только власть, но и огромное влияние при дворах многих князей Древней Индии. В "Махабхарате", как уже говорилось, Кришна воспевается как один из главных героев, который отличался такими достоинствами, что был обожествлен уже при жизни. Возможно, он некогда являлся богом бхилов - древнейших жителей раджастханских гор и лесов, и культ его просто менялся с годами, приспосабливаясь к новым условиям, к новым пришельцам, к новым жрецам. Возможно. Слишком мало знает наука об истории этого культа, об истории этого бога, который в Индии является не столько богом, сколько предметом безмерного обожания...

Стою у прилавка, перебирая миниатюры, смотрю, вспоминаю все, что прочитано, увидено, услышано о Кришне... Вот изображены шалости юного бога - он утащил одежду у купающихся пастушек и, забравшись на дерево, спрятал ее в ветвях. Нагие девушки, стыдливо укрываясь в реке, молят его вернуть им одеяния, но он с улыбкой уже берется за флейту, зная, что волшебные звуки привлекут их всех к подножию дерева и он насладится созерцанием их красоты.

Вот лунной ночью он танцует с пастушками, умея так разделить свою любовь между ними, что каждой из них кажется, будто он танцует только с ней и только для нее. Художник так и воспроизвел образ Кришны - столько раз, сколько пастушек изображено на миниатюре.

Вот он сидит с Радхой на берегу реки. В руке его неизменная флейта, а на голове - обязательный султанчик из павлиньих перьев. Павлинье перо - знак бога Кришны. Оно на всех изображениях венчает его прическу или головной убор. Павлины да белоснежные коровы были свидетелями его игр и забав в лесах на берегу Джамны, в лесах и садах Бриндабана, где прошли его детство и юность.

Вот еще миниатюры: Кришна-ребенок шаловливо запустил ручонку в горшок с маслом - он любил таскать у своей приемной матери свежесбитое масло; убивает демона, который принял форму гигантской птицы, чтобы проглотить его; побеждает огромного водяного змея, отравлявшего воды реки.

Можно часами перебирать эти миниатюры и видеть все новые и новые изображения этих бесчисленных легенд о жизни Кришны.

Всюду художники строили композицию так, что он - темноликий среди светлых - находится в центре сюжета, в центре внимания, к нему тяготеет все действие миниатюры, хотя изображен он с той же мерой реализма, с какой и все другие персонажи.

Другая сюжетная линия творчества раджастханских миниатюристов посвящена жизни раджпутов. Здесь изображены бои, охоты, торжественные процессии, сценки дворцовой жизни и, конечно, красавицы, красавицы. Их круглые груди, полуприкрытые сверху короткими кофточками, всегда рисовались очень высоко - почти на линии плеч, так как высокая и полная грудь входит в число обязательных признаков женской красоты в Индии, их руки и ноги унизаны браслетами, ладони и стопы окрашены в красный цвет, широкие юбки плавно облегают крутые бедра, с нежно склоненных голов ниспадают прозрачные покрывала. Красавицы под цветущими деревьями, красавицы у фонтана, красавицы на качелях, дома, на расшитых подушках, на мраморных балконах...

Когда перебираешь много-много таких листов, в воображении возникает иллюзия движения, и вдруг делается ясно, что, несмотря на всю традиционную условность этих изображений, художники удивительно верно воспроизводили уклад той жизни, передавали внутренние связи своих персонажей, весь ритм их существования. Из всех школ индийской миниатюры раджастханская кажется мне самой жизненной и самой теплой.

В ту эпоху, когда Моголы сблизились с раджпутами, возникли и какие-то общие черты в миниатюрах раджпутской и могольской школ, но могольская миниатюра все же совсем другая. И не только по изобразительным приемам и средствам, а по всему духу своему другая. Она гораздо более придворная: на ней император изображается раза в два, а то и в три крупнее других фигур, и все подобострастно сосредоточивают свое внимание на нем одном. Да и сюжеты другие - темы стихов персидских поэм и песен, темы преданий народов стран Переднего Востока.

Могольские миниатюры тонки, изысканны и великолепны, раджпутские же - жизненные, яркие и очень повествовательные. У каждой школы есть свои поклонники, я - поклонница раджпутской.

Джайпур - это город из розового камня под жгучим солнцем и синим небом. Я не говорю о новом городе, где модерновые коттеджи богачей тонут в зелени садов, - там неинтересно и точно так, как в любом другом городе Индии и не Индии. Хороша старая часть Джайпура. Она жмется к подножию скалистых холмов. Там городские стены сложены из розового камня, ворота в них все разные и красиво украшенные. Там мимо стен идут груженые верблюды. Там у стен стоят лотки торговцев фруктами. Там возвышается неповторимое строение - Дворец ветров, похожий на высокую плоскую пирамиду, состоящую из сплошных крытых балкончиков с узорными решетками. Это апофеоз архитектуры сквозняков - в этом плоском здании, таком плоском, как будто оно состоит из одной стены, все время гуляет сквозной ветер, засасываемый бесчисленными балкончиками.

И так уже 200 лет - дворец был создан в середине XVIII века - ветры поют в нем, как струны невидимых инструментов.

Здесь же невдалеке находится и еще один комплекс строений - обсерватория начала XVIII века. Это что-то фантастическое, совершенно марсианское. На большом дворе, поросшем травой, застыли сооружения самых неописуемых форм. Они возвышаются над землей, уходят под землю, лежат на поверхности земли. Это и узкая каменная лестница, поднимающаяся на 30 метров прямо в воздух и никуда не ведущая, - она служила стрелкой солнечных часов; это и выпуклые и вогнутые сферы и полусферы с нанесенными на них маршрутами движения созвездий; и какие-то арки, столбы, полукружия - все из камня и все под открытым небом.

Тишина, зной. Козы стучат копытцами по плитам каменных сооружений, жуют траву возле них. Тут, как нигде, ощущаешь присутствие теней прошлого, потому что здесь зримо представлены мысль и поиск, видишь, что звезды, которые сияют над Индией, были давно познаны и поняты. Здесь легко себе представляешь, как взгляд человека пытливо следил с земли за ходом планет.

А вечером рани Чундават повела меня на встречу с музыкантами и поэтами города. В небольшом зале, на полу, застеленном коврами, сидели человек пятьдесят. Меня усадили перед ними, между двумя высокими медными светильниками, в чашечках которых трепетало пламя тонких фитильков.

После приветственных речей начались, как всегда, расспросы о "Рамаяне", о нашей московской "Рамаяне". В который раз я должна была подробно рассказывать, как я писала эту пьесу, сокращая огромную эпическую поэму до двух с половиной часов сценического действия, как шли репетиции, как изготовлялись костюмы, как артисты полюбили образы поэмы и как горячо встречают ее наши зрители.

А потом началась музыка, пение, декламация. Народные песни сменялись классическими мелодиями, старые стихи - современными. Несколько часов пролетело совершенно незаметно.

- А теперь, пожалуйста, прочитайте нам что-нибудь из вашей "Рамаяны".

- Да ведь она на русском языке!

- Ничего, ничего, мы поймем, мы знаем всю "Рамаяну" наизусть.

Я прочла все вступление: "В далекой Индии...". Перевела. Всем как будто понравилось. Стали просить читать еще и еще. Я прочитала им свои новые стихи о Раджастхане. Русский текст был непонятен, но ритм они уловили мгновенно, стали отбивать его ладонями о колени и даже делали попытки повторять за мной некоторые слова:

 Раджастхан, раскаленная земля, 
 Жаркие, колючие поля,-

читала я, а моя аудитория повторяла: "Ля".

 На полях пересохшие пруды, 
 Словно рты в ожидании воды...

"Ди", - звучало вокруг меня.

 Камни, будто ребра, из земли, 
 И дороги в огненной пыли. 
 Раджастхан, раскаленная земля, 
 Пылью политы твои поля. 
 Сторожат каленые просторы 
 Зноем опеленатые горы, 
 Ветер подымает жаркий прах, 
 Крепости и храмы на горах. 
 Мелкие безлистные деревья, 
 Плоские землистые деревни, 
 Водят буйволы тяжелыми боками, 
 Ходят медленно крестьяне за быками,- 
 Раджастхан, раскаленная земля, 
 Потом политы твои поля. 
 Но твои, твои сыны, бывало, 
 Боевую славу добывали. 
 По дорогам, жгучим, словно раны, 
 Городам, где храмы да базар, 
 Мимо мраморных фонтанов махараны 
 Шли раджпуты, яркие тюрбаны, 
 Шли раджпуты, жаркие глаза. 
 Били в грудь без промаха, бывало, 
 Двухлезвийные раджпутские кинжалы, - 
 Раджастхан, раскаленная земля, 
 Кровью были политы поля. 

- Переведите, переведите, - раздались просьбы со всех сторон.

Я переводила строку за строкой, а мои слушатели старательно записывали каждое слово. И просто трудно описать, с какой гордостью они восприняли эти стихи.

- Впервые, впервые русский поэт написал о нашей земле, - восклицали они. - Впервые! И как все тут правильно! Как вы нас поняли! Напишите нам это по-русски. Но только индийским шрифтом, пожалуйста.

Я терпеливо писала, благо при помощи шрифта деванагари можно передать почти каждый звук русского языка. Теперь уже обрадовалась я, услышав, как мои друзья тут же стали читать эти стихи по-русски, не понимая их, но произнося почти с доскональной точностью.

Это был незабываемый вечер истинных проявлений чувств дружбы и искренних попыток понять друг друга.