Повесть столицы маратхов

Пуна. Город золотой, незабываемый. Стоит на горах и в окружении гор. От Бомбея, от побережья, дорога идет в глубь Махараштры. Бежит вверх, вьется, изгибается, поднимается к крутым склонам и стелется по пологим. Она пересекает рощи и поля и минует селения, где все дома прячутся от муссонных ливней под высокими черепичными крышами. Долины внезапно разверзаются прямо под колесами, и тогда видно, что машина забралась уже очень высоко. Перевал, вниз, вверх, вниз, и вот первые сады Пуны, города зеленого, чистого, полного цветов, маленьких пестрых лавочек и чудесной погоды.

Меня поместили в один из центральных старых отелей. Три комнаты на меня одну, три комнаты, сумрачных, с окнами, затененными навесом внешних галерей. И почти пустых. Большой шкаф, большая кровать, большой стол да три стула. А когда я захотела принять ванну с дороги, то обнаружила, что вода может только капать из крана, да и то по ночам. И надо было мыться в той лужице, которая скапливалась на дне ванны. Недавно было наводнение, разрушившее водопроводную сеть в этой части города.

От всего этого мне стало как-то невесело. И когда на следующий день пришли друзья из Индийско-Советского общества и сказали, что один из жителей города просит меня жить в его доме, я несказанно обрадовалась и тут же перебралась на новое место.

Мы сразу подружились. Мой хозяин и его жена приняли меня как родную и стали называть сестрой, обижаясь, если я обращалась к ним иначе, чем "брат" и "сестра". А четыре их сына и две дочки тут же превратились в моих племянников и племянниц.

Меня водворили в отдельный дом, состоявший из пяти комнат. Я предпочитала пользоваться одной, где и спала и занималась, готовясь к урокам, а остальные отдала в полное владение ящерицам, которые с упоением носились по стенам, ловя мух, бабочек и прочих насекомых. По стенам тянулись узенькие цепочки черных муравьев, а иногда проползали большие серые пауки, которых я ужасно боялась, мысленно умоляя ящериц поскорее их изловить или хотя бы напугать. На стене, на плечиках висели мои платья, и не раз, встряхивая их перед тем как надеть, я изгоняла из них всю эту живность, включая ящериц. Словом, все, что бегало по двору и саду, бегало и в комнатах. Хотя, правда, змеи не было ни одной.

Каждое утро меньшая из моих племянниц, четырехлетняя Сараю, прибегала звать меня к завтраку и очень огорчалась, когда видела, что я уже встала и не надо меня будить. За завтраком мой брат рассказывал семье о газетных новостях и расспрашивал меня о нашей стране, не уставая восхищаться каждым моим ответом.

Потом я шла проверять тетради своих учеников и до обеда не поднималась от стола. Учеников-то было тридцать, и мне надо было в 40 дней преподать им годовой курс русского языка!

Потом прибегал кто-нибудь из детей, а то и трое или четверо вместе, чтобы позвать меня к обеду. За обедом всем ставили по металлическому плоскому блюду с горой риса и чашечками разных приправ к нему. Надо было видеть, как каждый лил эти приправы в рис и мешал его правой рукой (обязательно правой, левая рука нечиста - ею выполняют туалетные функции: гигиеническое правило, необходимое в условиях индийского климата). Все и всюду в Индии так едят. Но я при всей моей зависти к такой ловкости сама так и не научилась этому, а пользовалась вилкой да ложкой и чувствовала себя белой вороной. Как и на собраниях или зрелищах, все сидели на полу, а мне подавали стул, и я возвышалась над всеми, словно для обозрения. Очень неловко, а на полу не могла просидеть и десяти минут: то нога онемеет, то в боку заколет, то спина заноет, ну, словом, никак. Нужна тренировка.

После обеда я ехала на урок на четыре часа. Для меня это были "звездные часы", и пролетали они незаметно. Я любила, я очень любила эту работу. Мне нравилась легкость, с какой индийские студенты воспринимают уроки, их интерес к нашему языку, милое произношение и та радость, с какой они открывали схожесть многих русских слов с индийскими: "у вас "сахар" и у нас "сахар", у вас "земля" и у нас "дзумля", у вас "деньги" и у нас "денги", - как замечательно!"

А уж когда я на уроках или лекциях начинала систематически прослеживать родство словарного запаса русского языка и санскрита и сходство их грамматического строя, тут радости не было предела. Нашей общей радости. Словом, я любила эту работу.

Вечером, после ужина, когда я сидела под лампой и готовилась к урокам, в комнату слетались и заползали все мухи, мошки, бабочки и мотыльки, жуки и тараканы, какие только там водились. И когда вывелись однодневки, то их набилось ко мне такое множество, что утром пол оказался покрыт целым слоем их крылышек. А их самих съели ящерицы и, отяжелев, спали по углам, цепко держась своими лапками за поверхность стен.

Иногда моя старшая племянница, кудрявая красавица Налини, приходила ко мне, упрашивая меня немножко отдохнуть, а когда я ложилась, она опускалась на пол у кровати и разрисовывала мне хной ладони и пальцы рук. Какой это ни с чем не сравнимый отдых, когда в жаркий день по вашим пылающим рукам легко скользит тонкая кисточка, смоченная холодной жидкой кашицей из хны! Какое незабываемое удовольствие! И легкий свежий запах хны, похожий на ночной ветерок, - как все это удивительно освежает, успокаивает, усыпляет.

За сорок дней, прожитых в этой семье, я так привыкла к каждому из них, так искренне подружилась с ними, что действительно воспринимала их как родных. И никогда не забуду их ласки, приветливости и доброты.

Мой брат и мои друзья-студенты много возили меня по Пуне и вокруг нее, многое мне показывали и со многим познакомили. Все, о чем я слышала, читала, что изучала, - все открывалось здесь передо мной, делалось близким, явным, ощутимым. Сама земля здесь хранила следы истории, была насыщена ею так, что казалось, по воздуху, как по прозрачному экрану, скользят, проплывают картины прошлого...

Пуна. Город маратхов.

Воинственный и смелый этот народ в течение столетий проводил свои дни в боях, то нападая, то обороняясь. Правители Дели и их наместники равно жаждали власти в Махараштре. Кто воцарялся здесь, тот цепко держался за ее земли. Здесь побывал в XV веке наш русский купец Афанасий Никитин и, исходив много дорог, написал, не скрывая горечи душевной, о той разнице в жизни простого народа и знатных людей, которая его поразила: "А все их носять на кроватех своеих на сребряных, да перед ними водят кони в снастех золотых до 20... А земля людна велми, и сельскыя люди голы велми, а бояре сильны добре и пышны велми".

Но не было покоя правителям. То тут, то там отряды маратхов лавинами обрушивались с гор, сливались в армии, быстрыми маршами, покрывали огромные расстояния и внезапно появлялись в самых неожиданных местах - то перед войсками делийских султанов, то под стенами самого Дели.

Трудно достался делийским владыкам захват Махараштры. Кровь их солдат век за веком лилась и лилась на ее землю. И маратхские воины тысячами ложились по склонам родных гор, отдавая свои бездыханные тела на растерзание грифам.

Но как бы переменчива ни была судьба маратхов, они стали любимцами истории, и история помнит их подвиги. Бедой было то, что почти до середины XVII века их ряды не могли сомкнуться в едином строю. По своим горным гнездам сидели главы их воинских кланов и, часто споря друг с другом, не могли объединиться и поднять меч против общего врага.

В истории Махараштры был и такой час, когда ее голос почти не слышался. Это был долгий час - он длился века. Воины Махараштры сражались в рядах войск местных султанов, обороняя свою землю от новых захватов. В начале XVII века Великие Моголы, царившие в Дели уже около двух столетий, решили любой ценой подчинить юг страны. Десять, двадцать, тридцать лет длилась война, то разгораясь, то затухая. Легкая и подвижная конница маратхов - основная сила местной армии - была неуловима и непобедима. Султаны, военачальники, наместники, Моголов, сами Моголы сплетали и расплетали кровавые клубки интриг, заговоров и восстаний, а сыны Махараштры бились и умирали за свои родные горы. И только в 1686 году удалось Моголам смирить султана Биджапура.

Округ Пуны, ставший отныне сердцем маратхов, был оставлен Моголами во владение одному из маратхских князей, Шахджи, за вырванное у него обещание смириться и не восставать против власти Моголов и их нового союзника, биджапурского султана. Крестьяне Махараштры исправно платили подати, а посланцы и слуги правителей могли безопасно проезжать по ее дорогам.

Но повесть жизни маратхов, как и жизни сикхов и раджпутов, писана кровью. И если дороги стлались под ноги Моголов, то горные тропы были ведомы только тем, кто стал пробираться по ним тайно в дом юного Шиваджи, сына Шахджи.

Шиваджи родился в 1627 году, когда умер Джахангир и главным претендентом на трон Великих Моголов стал бунтовавший против него сын его, Шах Джахан. Шиваджи происходил из древнего рода маратхских воинов. Вольнолюбивые деды и прадеды наградили его памятью о своем возвышении и своих унижениях. Его мать была независима и воинственна, как мужчины этой страны, как и другие женщины Махараштры. Она вложила ему в руки меч, когда эти руки окрепли настолько, чтобы поднять его с земли. Она пела ему песни о великом прошлом Индии, о непобедимых героях древних эпических поэм, о прошлой свободе. Она звала его к битве за грядущую свободу. Она учила его приемам борьбы и дипломатической игры, отваге и хитрости, формировала в нем душу воина и вождя.

О нем услышали рано. И поняли, что из этого львенка вырастет лев. И не раз подсылали к нему убийц и отравителей, но мать Шиваджи и народ маратхов сберегли его от беды.

Наконец его призывный клич прокатился по горам и был услышан каждым, кто называл себя маратхом.

Примирив маратхских князей друг с другом, он создал сильный союз бойцов. Как песня, звенели в горах его слова: "Если маратхи едины, непобедима Махараштра".

Середина XVII века взорвала спокойствие султанов и Моголов в только что усмиренной Махараштре.

Шиваджи еще не исполнилось и двадцати лет, когда он начал захват крепостей биджапурского султана и, постепенно, отбирая его земли, стал воссоединять Махараштру. О нем говорят, что он спал, закрывая только один глаз. Именно эта его постоянная настороженность помогла ему в один из вечеров 1659 года уловить, как метнулась к кинжалу рука посланца султана Биджапура, приехавшего к нему с заверениями в дружбе, и первому нанести смертельный удар.

Через два года произошла первая, стычка с могольским войском, закончившаяся поражением Шиваджи. Он понял, что его народ еще не готов к битве, и вновь приступил к войне только после трех лет мира. Затем в течение восьми лет войны и дипломатии он освободил больше половины захваченных врагом земель и вернул их маратхам. С моря на него наседали португальские пираты, стремившиеся укрепиться на побережье и грабить, грабить, грабить его страну. Биджапур, Моголы, мелкие князьки - все бросали свои войска против него, но он выстоял и сделал то, для чего был рожден.

Армия, созданная им, была маневренна и стремительна. Ни тяжелые обозы, ни женщины не сопровождали его подвижных конников, имеших при себе только легкое оружие. Они, подобно самому Шиваджи, "ели. в седле и спали в седле". Он карал смертью нарушение воинской дисциплины, и солдаты преклонялись перед ним.

Шиваджи создал военный флот и научил жителей побережья вести морской бой.

К концу своих дней он окружил страну маратхов цепью из 240 горных крепостей, царивших над всеми тропами и перевалами.

"Если маратхи едины, непобедима Махараштра". И что бы ни происходило в дальнейшем, в истории маратхов, они уже не могли забыть, что сплоченность и высокий патриотизм помогают одолеть любого врага.

Не было равных Шиваджи среди воинов его времени.

Но, как и у всех правителей-индусов, у Шиваджи были советники-министры. И главные из них, именуемые пешвами, не были из касты маратхов, а были брахманами. Они принадлежали к той касте, в обычаях которой было направлять руку царей, руководить царями, использовать влияние на царей. Эта каста умела держать в повиновении народ, заставляя его строго блюсти кастовые обычаи и предписания и не стремиться к приобретению знаний, потому что это разрушило бы ореол всеведения и святости, сиявший в течение веков над головою каждого брахмана.

Пешвы верно служили Шиваджи до тех пор, пока он отвоевывал у мусульман земли, восстанавливал храмы и возвращал брахманам их власть и силу. Но когда он стал слишком независим, отдалился от них, первейших из своих советников, когда приблизил к себе членов низких кист из преданных своих воинов, когда он лишил пешв многих прав, которые по древней традиции безоговорочно принадлежали им, брахманам, тогда разгорелась глухая борьба вокруг трона Шиваджи. Удар за ударом наносили пешвы по этому трону, стараясь низвести с него правителя-маратха, но выдержавший столько войн, мужественный и зрелый правитель Махараштры сумел остаться неуязвимым и в этой битве. Он до конца сохранил свою власть и умер в 1680 году. По одним свидетельствам, - своей смертью, по другим - был убит недругами.

Многое рассказывают о нем. Каждый день его жизни окружен преданиями и легендами.

Как-то мы ехали за плодами в манговые рощи невдалеке от Пуны. Машина, в которой едва-едва уместилась семья моего названого брата, медленно ползла вверх к перевалу. За одним из поворотов перед нами открылся склон, усеянный хаотически разбросанными обломками скал и огромными валунами. Виджай, старший из четырех моих племянников, сказал мне:

- Взгляните, тетя, видите эти камни? Знаете, почему они здесь?

- Нет, конечно. Расскажи, пожалуйста.

- По этому склону Шиваджи уходил однажды от преследователей. Тучи стрел накрывали его, и уже казалось, что ему спасения нет. И тогда камни на вершинах увидели, что ему грозит гибель. Они упали вниз и рассыпались по склону так, чтобы прикрыть его от взоров врага. Видите, камни лежат по два, по три вместе? Вот там и тут, видите?

- Да, да, действительно.

- Это они скользили по горе, чтобы закрывать его, пока он перебегал от одного к другому. И он достиг вершины и ушел от врагов. Вот каким был - наш Шиваджи, его любили даже камни.

Я верю. Я всем таким рассказам верю. Я верю той единственно правильной и неизменной их мысли, что защитника родины, защитника своего народа сама земля бережет и прячет от недруга. И мне нравилось слушать эти рассказы в Пуне, в самом сердце Махараштры, мне нравилось, что для маратхов Шиваджи и сегодня жив, что они говорят о нем как о родном, своем, каждому близком и знакомом человеке. Вот это, вероятно, и есть "вечная память героям".

В другой маратхской семье мне рассказали, что однажды моголъский император захватил Шиваджи в плен и заточил его в неприступном форту, в самой своей сильной крепости. Все 'были убеждены, что на этот раз для маратхского вождя спасения не будет. Но однажды пришел в форт продавец фруктов, неся на голове огромную корзину манго. Это были плоды из Махараштры, лучшие манго в Индии. Его пропустили в форт, а через некоторое время он вышел оттуда со своей корзиной на голове и смешался с прохожими. И тогда в крепости поднялась тревога - исчез из заточения Шиваджи. Догадались, что сладчайшие манго из Махараштры достались двору дорогой ценой, но след узника уже затерялся в кипучей толпе базарных улиц...

А сын Шиваджи, которому он оставил созданное с таким трудом государство, был беспечен, сластолюбив и недальновиден. Удары, наносимые пешвами и внешними врагами, быстро расшатали его трон. Не прошло и десяти лет со дня смерти его отца, как он, опьяненный сладким вином и уставший от женских ласк, был захвачен Моголами и предан медленной мучительной смерти.

Махараштру присоединили к империи Великих Моголов, "полумесяц которых стал полной луной". Но сразу же черной тенью на сияние этой луны легла всенародная война маратхов. Каждый военачальник, от самого крупного до самого мелкого, поднял своих солдат на борьбу. Каждая женщина побуждала своего мужа и сыновей идти в бой.

Не только укрепления Махараштры, но и камни на ее горах стали крепостями. Захват отдельных областей страны не приносил врагу успеха, так как восстала вся земля, и гнев народа настигал неприятеля на каждой тропинке, в каждом укрытии. Жестокий и властный Аурангзеб, занявший трон своего отца Шах Джахана и сумевший ловкими ходами, предательством и убийствами избавиться от братьев и всех других претендентов на престол Моголов, со скрежетом зубовным вынужден был признать свое бессилие в войне с маратхами.

Видел, но по деспотичности своей не мог или не хотел ее прекратить, изматывая армию в безрезультатных боях с самим народом, с самой землей.

Аурангзебу ко дню его смерти в 1707 году дано было увидеть всю силу возросшей армии маратхов, все величие их правоты в освободительной войне.

Однако длительная война грозила подорвать и жизнеспособность самих маратхских войск. Опустошенная и выжженная страна ,не приносила дохода. Центральной власти не было. Многие военачальники спорили друг с другом и водили свои отряды на разбой.

И в эти годы пешвы захватили власть в свои руки. Ум и образованность помогли им правильно оценить обстановку и превратить князей-маратхов в своих пособников по сбору налогов.

Опираясь на войско маратхов, пешвы стали вести войны за пределами Махараштры и облагать огромной данью захваченные земли. Усилившись и разбогатев, они правили Махараштрой из Пуны.

Власть потомков Шиваджи стала номинальной, маратхами командовали пешвы. В своем стремлении к экспансии они не знали границ. В середине XVIII века они бросили 45-тысячную армию на бой с афганским правителем Абдали, который пересек Пенджаб и рвался к Дели. И в 1761 году каждую маратхскую семью поразила страшная весть о гибели в битве с Абдали всей армии маратхов.

Этим было подорвано и безграничное господство пешв. Многие князья-маратхи обрели достаточно сил для того, чтобы объявить себя независимыми, и создали на севере державы свои государства.

Так складывалась причудливая, переменчивая, трудная и славная история маратхов.

Войны, войны. На юге, на востоке, на севере. А когда пришли англичане, снова началась война. Войны оборонительные, освободительные, патриотические, войны за Махараштру, за Индию. И только в начале XIX века, использовав внутренние раздоры в маратхской державе, смогли англичане наконец заставить пешв признать их господство и привести союз маратхских княжеств к началу распада.

И снова бои - независимые маратхи на севере не признали капитуляции пешв. Но их победила армия англичан.

Еще одна война, последняя, закончилась в 1818 году установлением власти англичан в Махараштре.

Князьям были оставлены их княжества, но с правом на внешние связи только под контролем англичан. Единство маратхов было подорвано, держава раздроблена, народ согнулся под непосильным грузом колониального ига. На долгие годы - почти на сто тридцать лет.

В течение ряда веков лучшим украшением каждого праздника в Махараштре является тамаша - совсем особенный, местный вид театрального представления, который не увидишь больше нигде и на который не принято ходить женщинам из респектабельных семей.

В Пуне есть постоянно действующий театр, где идут тамаша. Их поочередно играют все труппы, существующие в Махараштре.

Озорные постановки коротких пьес перемежаются плясками, песнями, наполненными двусмысленностями и солеными остротами. Они возникли в те далекие времена, когда маратхи проводили долгие месяцы в походах, а возвратившись, жаждали веселья и наслаждений. Женщины, заждавшиеся их, с радостью дарили им и веселье и наслаждения; и пряность этих встреч и острые ситуации, возникавшие в семьях в связи с долгими разлуками, нашли отражение в тамашах.

Я, как иностранка, могла пойти на тамашу, не боясь вызвать осуждение. И я ходила. И никогда не забуду танцовщиц, пламенно заигрывавших со зрителями и отпускавших такие шуточки, которые никто не соглашался мне переводить, и их партнеров, пересыпавших крупной солью свои реплики, приводящие всех в неописуемый восторг.

Оглушительная музыка, пение на грани крика, смелые жесты, сочный юмор и яркие бутафорские декорации, грим и костюмы - вот тамаша, какой ее любили воины-маратхи, какой ее любят и сейчас и какой мне посчастливилось ее увидеть.

Говорят, что многие тексты не меняются в течение нескольких столетий. Верю, так как в этом нет ничего особенного для Индии, где столетие часто значит то же, что в Европе год. Но вместе с тем тамаша откликается и на все злободневное, высмеивая действия городских и деревенских властей, новые законы, газеты, брахманов, чиновников и кого угодно.

На тамаше я впервые услышала, что само слово "маратха" расшифровывается так: "мара лекин хата нехин", то есть "умри, но не отступай". Хорошая расшифровка! На тамаше я узнала и историю правительницы маратхского княжества Индор - рани Ахилладеви, которая жила в XVII веке. Она была умна, сильна и независима и имела армию в 30 тысяч солдат, мужчин и женщин. И когда один из пешв собрался напасть на Индор, чтобы разграбить его, она послала к нему гонца со словами: ."Если тебе нужны деньги, приходи ко мне за подаянием, как положено брахману, и я одарю тебя. Но не будет предела твоему стыду, когда твои полки будут разгромлены армией, в рядах которой сражаются женщины". И пристыженный пешва отказался от намерения идти походом на Индор.

В песнях и легендах маратхов часто упоминаются женщины-воительницы. И этому нетрудно поверить. Нигде в Индии, кроме Пуны, я не видела, чтобы женщины до полуночи одни ходили по улицам, ездили на велосипедах и мотороллерах и держались бы так вольно и просто.

Своеобразный это край, и своеобразный народ выковала здесь история.