1

Маленький городок Элевсин. Изнуряющий сухой зной. Голые горы-рыжеватые, розовые, сиреневые. Несколько приземистых олив с припудренной серебряной пылью тусклой листвой. Паутина высохших горных ручьев. Козы с трудом находят среди камней колючую траву. В кафе людно; маленькие чашечки кофе, вода - люди пьют воду со смаком, даже с восхищением. Кафе - местный клуб: здесь читают газеты, здесь обсуждают налоговую политику Караманлиса, испытания водородных бомб, результаты последнего футбольного матча. Подъезжает огромный синий автобус: это туристы. Один из греков нехотя встает, надевает на рукав повязку и подходит к туристам: он может показать им развалины храма Деметры. Рыжий толстяк, мюнхенский пивовар, фотографирует свою супругу на фоне дорической колонны. Гид заунывно рассказывает: "Когда проклятый Гадес умыкнул красотку Кору, мамаша ее вышла из себя и объявила, что больше не будут расти ни пшеница, ни кукуруза. Зевс был здорово обеспокоен продовольственными затруднениями и направил к

1. Гера Самосская. Мрамор. Около 560 г. до н. э

Деметре вертушку Ириду, но мамаша стояла на своем". Худощавый немец в трусиках, обливаясь седьмым потом, говорит неизвестно кому: "Вот где они, знаменитые таинства!.." Молодожены зевают: конечно, интересно, но сколько можно смотреть на обломки колонн?.. Гид кладет в карман драхмы и возвращается в кафе к стакану воды. Спор продолжается. "Они хотят сделать из Греции атомную базу, а мы получим эту штуковину на голову", - сердито повторяет усатый седельщик. Гид пытается его успокоить: "От стронция ты все равно не спасешься. Они могут устроить базу на Кипре или в Смирне, легче тебе не будет. Даже если залезть в тартарары к этому треклятому Гадесу, все равно стронций пройдет и туда...".

В Афинах Акрополь, развалины античных храмов, агора, византийские церкви, а рядом гостиницы, министерства, банки. Улица с лавчонками антикваров: танагрские статуэтки, амфоры, геммы. Может быть, их нашли в земле при строительстве метро, а может быть, изготовили в Гамбурге. Полураздетые туристы. Много американцев* Для них Акрополь - пляж. Афинские щеголи, несмотря на жару, блистают последними достижениями лондонской моды. На грузовиках написано "метафора" - по-гречески это значит "транспорт". Газеты называются "эфемеридами", меню в ресторане "каталогом", письма "эпистолами". Знакомого врача зовут Демосфеном, агента авиационной компании - Аполлоном, горничную в гостинице - Терпсихорой.

2. Пахарь. Терракота из Беотии. VIII в. до и. э

Английские туристы обходят лавчонки в поисках уцененной вазы. Афинские франты покупают английские рубашки. Иностранцы спешат в Эпидавр, там на развалинах древнего театра ставят комедии Аристофана. Туристам кажется, что они за сходную цену перелетели в четвертый век до нашей эры. Они сидят торжественно, как на похоронах: конечно, комедии Аристофана примитивны, грубы, непонятно, как люди могли смеяться от таких шуток, но все же это - истоки нашей культуры, отсюда пошли Бернард Шоу, Пиранделло, Сартр. Греческие крестьяне смотрят и смеются: для них спектакль не история, а современная комедия. (Мне рассказывали, как в 1927 году поэт Сикелианос в древних Дельфах поставил трагедию Эсхила "Закованный Прометей". Дельфы окружены жестокими скалами, в воздухе неизменно реют орлы. Прометей проклинал тиранию Зевса. Вдруг разразилась подлинная, не бутафорская гроза. Туристы поспешно убежали под навесы, а крестьяне в восторге аплодировали раскатам грома.) В афинских театрах идут пьесы Чехова, Лорки, Сартра. Сегодня концерт эстрадной певицы из Перу, билеты стоят дорого, но в Афинах есть и богатые люди.

В Дельфах французские археологи продолжают раскопки. На юге Крита итальянцы ищут памятники минойской цивилизации, англичане облюбовали север острова. В досаде говорит мне молодой геолог: "Мы чертовски отстали, повсюду хозяйничают иностранцы! У нас, например, замечательный боксит, а добыча относительно маленькая. Есть серный колчедан, есть магнезит, лучший в мире наждак, и ничего не делается, рутина, иностранцы, нищета...".

Туристические конторы Нью-Йорка, Лондона, Парижа, Гамбурга соблазняют своих клиентов поездками в Грецию: там дорогие реликвии человечества, и притом там очень дешевые драхмы. Во Франции французы ворчат: "Теперь все доступно только американцам с их долларами...". Во французском путеводителе по Греции я прочитал следующее: "На франки жизнь в Греции дешева, но боритесь с желанием чувствовать себя победителем. Вы богаты в драхмах, наслаждайтесь этим, но не забывайте о других богатствах - духовных...". Для француза в Греции жизнь дешева, для греков она дорога. Здесь много газет, но тиражи маленькие - для крестьянина, для рабочего, для мелкого служащего купить газету не по карману, и газеты читают только в кафе. Крестьяне едят кукурузу, фасоль, инжир. В год канадец потребляет 60 килограммов мяса, грек - 11, в год швейцарец потребляет 300 литров молока, грек - 12 литров. Четверть населения Греции живет на гроши: по официальной статистике, месячный бюджет двух миллионов греков меньше 120 драхм - четыре доллара...

3. Бронзовая статуэтка. VIII-VII вв. до и. э

Один из западных путешественников писал: "В Греции живут греческий народ и левантинцы". Трудно в точности сказать, кого называют на Западе "левантинцами": это люди неярко выраженной национальности, предпочтительно коммерсанты, проживающие на восточном побережье Средиземного моря. Левантинцы обычно франтовато одеты, презирают своих соотечественников, знают цены на хлопок и курс доллара. Афинские левантинцы, когда я был в Греции четверть века назад, говорили по-французски, читали новеллы Поля Морана, пили коньяк. Теперь они пьют виски, говорят "о'кэй" и читают "дайджест".

В богатых пригородах пышные особняки. Строят довольно много и неплохо. Большой квартал столицы состоит из лачуг: здесь живут беженцы из Малой Азии.

"Таверна богов", "Таверна Дафниса", "Таверна муз" - тавернами называют дешевые харчевни. Столики прямо на мостовой. Едят помидоры, кабачки, баклажаны, маслины. В маленьких городах площади пахнут олеандрами и жареным салом: на вертелах жарят свиней и бараньи потроха - "кокореци". Вино с привкусом смолы - "рецина", греки привыкли к этому сочетанию, и вино, которое не пахнет смолой, им кажется неполноценным.

Крестьянки носят воду в кувшинах, которые кажутся музейными. У пастухов ярко вышитые сумки; эти сумки американки покупают для пляжей Флориды. Американки покупают также губки; хотя губок сколько угодно в любой нью-йоркской аптеке, приятно привезти из Эллады греческую богиню и греческую губку. Добыча губок тяжелое и опасное ремесло: за ними нужно нырять на дно моря.

Туристы говорят об Орфее, о реставрации мозаик в Дафни, о том, когда Акрополь прекраснее - днем или при лунном свете. Греки говорят о том, что необходимо увеличить посевную площадь, что "общий рынок" окончательно погубит греческую экономику, что нельзя допустить превращения Эгейских островов в атомные базы, что Карталис правильно обвинял американцев, а Папандреу старался смягчить краски. Греки любили политические споры еще во времена Перикла, и эту страсть они сохранили.

4. Коринфская ваза. Конец VII - начало VI в. до и. э

Молодые греки спорят о книгах Кафки и Сартра, о социалистическом реализме, об абстрактной живописи. Некоторые недавно вернулись из концлагерей: они числятся "в отпуску". Они много читают, много думают; их сомнения, горечь, надежды близки французу, итальянцу, поляку.

Мне привелось посетить много мастерских художников. Я видел хорошую живопись, превосходную графику. Как и повсюду, греческие художники стремятся найти синтез традиций и живописного зрения эпохи, народного характера и современных чувствований. Вот скульптура Капралоса: в ней можно увидеть и наследие греческой архаики и любовь к обобщенным формам Майоля. Я подолгу разговаривал с писателями - левыми и правыми, реалистами и романтиками; одни из них стремятся создать большие социальные полотна, другие увлечены психологическим анализом. Удивит ли кого-нибудь, что их сомнения, их искания мне понятны и близки? Идеи ускользают от внимательных глаз духовного таможенника. Однако есть и в греческой литературе, и в греческом искусстве нечто свое, связанное с историей Греции, с характером ее народа. Далекое прошлое могло бы помочь понять культуру современной Греции, но слишком часто оно ее заслоняет.

Сотни замечательных эллинистов писали и пишут о Древней Греции. Француза Лассэра увлекает сатира Архилоха и седьмой век до нашей эры. Швед Нильссон работает над следами минойской культуры. Англичанин Бовра занят стихами Сафо. Итальянец Джакопи посвящает свои труды древностям Родоса. Швейцарец Боннар вдохновенно раскрывает нам творчество Софокла и Эврипида. Русский искусствовед Блаватский публикует работы о греческой цивилизации на Черноморском побережье. Ежегодно выходят сотни обстоятельных работ: подвергаются исследованию любая статуя античного мира, любая грамматическая форма, присущая тому или иному писателю Древней Греции. Поэзия всех народов Европы изобилует ссылками на греческую мифологию, на историю Древней Эллады. Слова поэтов с детства западают в сознание: хрестоматии - это почти таблица умножения. Передо мной томик стихов Пушкина, в них почти полный путеводитель по Олимпу и его окрестностям: Зевс, Аполлон, Киприда, Гермес, Эрос, Прозерпина, Морфей, Вакх, Сатир, Приап, Мнемозина, Немезида, Парки, Мельпомена, Терпсихора, Плутон, Леда, Орфей, Дафнис, Харон с Цербером, горы Парнаса и Геликон, источник Иппокрены, реки Лета и Стикс, Елисейские поля. В стихах имена поэтов Древней Греции - Гомера, Иона, Анакреона, Эсхила, Феокрита, художника Аппелеса, философов Аристиппа, Платона, Эпикура, Ксенофана, государственных деятелей Перикла, Аристида. Это, конечно, неполный перечень, и привел я его только для того, чтобы еще раз напомнить, насколько Древняя Греция прочно вошла в наш мир.

Нелегко человеку нести чересчур громкое имя; ветеринар Сервантес, геолог Рембрандт, агроном Достоевский порой испытывает на себе насмешливые взгляды товарищей. Огромное прошлое Греции часто мешает чужестранцу увидеть современных греков. Народ для него превращается в смотрителя музея. Несправедливое предубеждение прежде всего обедняет самого туриста. Образцы греческого искусства можно увидеть и в Британском музее, и в Лувре, и в Риме - их долго расхищали, как бесхозное добро. Однако только в Греции можно понять всю жизненность, всю глубину искусства Древней Эллады. Оно связано прежде всего с природой страны, в которой нет ничего чрезмерного, подавляющего человека. Пейзаж как бы воспитывает в человеке чувство меры. Древнее искусство связано и с характером народа, с современными греками, как бы они ни отличались от своих далеких предков. Я говорю не только о внешнем сходстве - по городам и селам Греции ходят модели олимпийских богов и богинь. Важнее другое - те особенности национального гения, которыми помечены и памятники древнего искусства и жизнь живого народа.

5. На скамьях древнего театра в Дельфах

Некогда Греция была мощным государством. Греческие колонии существовали в Сицилиц и в Крыму, на юге Франции и на севере Африки, в Испании и в Малой Азии. Все помнят междоусобные войны греков: город шел против города. Однако это не мешало древним грекам чувствовать себя именно греками. Всех чужестранцев они называли "варварами" ("барбарос"), слово тогда не было уничижительным. "Бар-бар-бар" звучало загадочно - ведь чужеземец говорил на непонятном языке. (Так русские некогда называли всех иностранцев "немцами".) Греки уважали варваров, они охотно перенимали достижения египетской или вавилонской культуры; но они ревностно отстаивали независимость Греции, считая, что отстаивают свою свободу. И, когда персы хотели завоевать Грецию, греки, объединившись, разбили захватчиков.

Греки не воздвигали грандиозных пирамид, не создавали универсальных религий, как христианство, не оглушали мир трубами воинственных легионов Рима. Они были мореплавателями, купцами, гончарами, виноделами, пастухами, ткачами, ювелирами. Они охотно допускали разнообразие и богов и людей - в этом, может быть, объяснение необычайного расцвета архитектуры и философии, скульптуры и поэзии Древней Эллады. Они утвердили ценность человека, его право на радость и вместе с тем ощущение трагичности его судьбы. Положив начало материалистической философии, они одновременно укрепили значение человеческого сознания.

Мы часто вспоминаем прекрасные слова Паскаля: человек хрупок, как тростник, но человек - это "мыслящий тростник". Задолго до Паскаля ту же мысль выразил фригийский раб, философ Эпиктет, живший в достаточно бесчеловечное время императора Нерона. Эпиктет писал: "Тиран мне угрожает, он зовет меня к себе: "Я тебя закую в цепи".- "Ты угрожаешь моим рукам и моим ногам", - говорю я. "Я тебе отрежу голову".- "Теперь, - говорю я, - ты угрожаешь моей голове".- "Значит, вы, философы, призываете презирать властителей?" - "Ничуть, никто из нас не оспаривает их прав. Возьми мое тело, возьми мое добро, возьми мое честное имя".- "Конечно, я все это возьму. Но я хочу в придачу повелевать твоими мыслями".- "Откуда у тебя возьмется на это сила? Как осмеливаешься ты рассчитывать, что сможешь повелевать мыслями других? Ты можешь побеждать страхом, и только. Пора тебе понять, что мысль может восторжествовать, но что никто не в силах восторжествовать над мыслью". В этих словах объяснение судьбы Греции, которая была воистину трагична. Римский консул Муммий предал Элладу огню и мечу; он расхитил сокровища Коринфа. Турки превратили храмы Акрополя в мечети, в гаремы, в арсенал. В 1687 году венецианский дож Морозини штурмовал Афины. В греческой столице тогда насчитывалось всего-навсего девять тысяч жителей. Ядро венецианской пушки попало в Парфенон, который служил туркам пороховым складом. Вслед за разбойниками с оружием пришли разбойники с деньгами.

Байрон говорил: "Шотландец сделал то, чего не сделали готы". В начале девятнадцатого века шотландский лорд Элгин, посол Великобритании в Турции, разграбил Парфенон. Несколько сот рабочих спилили статуи Фидия и погрузили их на пароход. Французский археолог Рейнак писал: "Английские туристы, для которых Италия была тогда закрыта, с их сплином и с их любопытством, добрались до Греции. Как известно, у англичан три вещи связаны между собой - любоваться, хотеть и брать".

На родине Перикла и Эпикура резвились невежественные янычары. Наконец Греция очнулась: в 1821 году вспыхнуло восстание. Турки убивали подростков, жгли села; они заперли в одной из башен Акрополя заложников. Они казнили этих заложников и сбросили их головы с холма вниз. С волнением мир следил за неравной борьбой, которая длилась свыше семи лет. "Страна героев и богов расторгла рабские вериги", - писал Пушкин. Смерть Байрона в Мисолонги стала символичной. На глазах у всех оживала древняя эпопея: греки умирали, но не сдавались.

Независимая Греция сразу была поставлена в полную зависимость от великих держав. Ей отрезали скудный клочок территории, зато поднесли в подарок баварского принца Оттона. Когда тридцать лет спустя греки опять восстали и свергли баварца, англичане им подарили нового короля -датского принца Георга. Экономика страны была в руках дельцов Сити. В 1879 году Гладстон в припадке великодушия воскликнул: "Как бы я был счастлив, если бы, прежде чем закрыть глаза, мне довелось увидеть соединение Кипра с Грецией". Гладстону было тогда семьдесят лет, но он не торопился закрыть глаза. Два года спустя он снова пришел к власти и поспешно заявил: "Кипр - неотъемлемая часть Британской империи". С тех пор прошло семьдесят пять лет, а трагедия Кипра, трагедия Греции продолжается. Архиепископа Макариоса англичане послали на один из своих "чертовых островов", где они содержали и содержат ослушников - там побывали и малайцы, и евреи, и арабы. Я беседовал с архиепископом, когда ему сообщили об очередном смертном приговоре кипрскому патриоту. Архиепископ в горе сказал мне: "Этих насильников ничего больше не может устыдить...".

6. Маска. Терракота. Конец VII - начало VI в. до н. э

Перед второй мировой войной Греция попала под опеку немцев. Гамбургские купцы сменили ливерпульцев. Итальянцы хозяйничали на Додеканезских островах. Потом началась война. Греки разбили итальянских фашистов. На помощь Муссолини поспешил Гитлер Греки мужественно пытались остановить моторизованные дивизии Германии. Народная война не прекращалась ни на день. Гора Олимп ожила - не боги бродили по ней, а партизаны. Оккупанты грабили страну. В Афинах каждый день две тысячи человек умирали от дистрофии.

Слишком поздно или слишком рано, чтобы говорить о послевоенных годах; скажу одно: греческий народ снова показал необычайную самоотверженность. Любой человек любых политических убеждений не забыл, что значила улыбка Белояниса.

Многие туристы помнят про Марафон, про Фермопилы, но не знают, вернее, не хотят знать, о том, как греки, наши современники, отстаивали свободу в годы войны, как они геройски умирали. Тогда не было ни диковинной мифологии, ни дорических колонн, ни мраморной Нике. Здесь нет того ярлыка двухтысячелетней давности, который привлекает мюнхенского пивовара или чикагского маклера. Такие туристы могут часами слушать про пастушков Аркадии или про муки Орфея, но их никак не интересуют те греки, которых они видят из окон синих автобусов. Есть Греция. А греки? Помилуйте, греки давно умерли. Или, если угодно, есть новые греки, но это жители маленькой страны, на которую приходится тратить хорошие, полноценные доллары.

В 1941 году, когда нацисты захватили Грецию, одному из самых крупных поэтов этой страны Сикелианосу было пятьдесят шесть лет. До войны он был известен ограниченному кругу любителей поэзии. Он написал свою "Клятву на Стиксе", ничего не упрощая и ни от чего не отступаясь, и эта поэма дошла до сердца народа. Почему чужестранцы не заглянут в современные книги? Они найдут в них продление того, что их восхищает в поэзии древних греков.

Сикелианос умер. Поэзия жива. Я только что прочитал поэму Ритцоса, посвященную подвигу киприотского повстанца, молодого шофера, который один в Пещере сутки отбивался от батальона англичан. "С кем мне говорить? Может быть, с этой улиткой? Она ползет по камню. У нее на спине часовня. Ей рассказать? Но она не услышит, у нее своя часовня, она молчит... Мне двадцать девять лет, и мне ясно одно: я хочу жить. У меня еще не было времени, чтобы жить. Но как-то утром, это было весной на набережной, мы сидели с нею. и теперь я знаю, что жизнь была прекрасна. Она и теперь прекрасна, может быть, еще милее... Я никогда не думал, что узкая пещера может оказаться такой просторной: в ней вся земля-с оливами, с берегами, с бедами, с парусниками - парусь: надуты ветром смелых. Весь мир здесь, и песни, и сны и колокольни, и скромная трава. Я знаю, что отсюда выйду мертвым. Еще я знаю, что есть на свете свобода, теперь я это знаю лучше, чем раньше, - это не слово, она здесь, рядом. Ей и вам говорю: прощай!"

7. Лев. Мрамор. Конец VII в. до н. э

Молодой шофер погиб на Кипре недавно-несколько месяцев назад; кровь кажется невысохшей. И неужели эта драма, эти стихи, это душевное торжество не слиты с той музейной Нике, которая в смертельной усталости присела, развязывает ремень сандалии?..

Современная Греция помогла мне глубже, полнее понять и Акрополь, и легкую улыбку изумленной Персефоны, и трагедии Эсхила, все то богатство, которое нам оставила Древняя Эллада. Встречаясь с живыми людьми, я много думал о далеком прошлом человечества. Если живые люди помогают понять старые камни, то и древняя культура помогает нам понять наш сегодняшний день. Я не жалею о потерянном рае, не завидую современникам Фидия, я предан своему веку, у былого я учусь - порой, оглянувшись назад, яснее видишь извилистый путь в будущее.