4

В каждом японском доме имеется небольшая ниша - "токонома". В ней низкий столик, на нем букет-веточка и три цветка, иногда ваза или статуэтка. Над столиком одна картина. Больше ничего в комнате нет. Разоткровенничавшись, вежливые японцы признавались мне, что европейские дома им кажутся магазинами, столько в них вещей и вещиц. Японцы часто меняют картину (у них стенные шкафы, где они держат вещи). Они говорят, что любоваться картиной можно только тогда, когда она одна; и надо признать, что эстетическое чувство среднего японца более развито, более изощренно, чем чувства даже весьма изощренных и развитых европейцев.

42. Сяраку. Актер. Гравюра на дереве. Конец XVIII в. Фрагмент

Есть в Париже дешевый универмаг "Самаритен", и есть сотни магазинов в западных районах города, предназначенные для богатых посетителей. Вещи, которые продаются в "Самаритен" и на улице Сен-Оноре, разнятся между собой не только по качеству, но и по своей природе; кажется, что они созданы в разных странах или в разные эпохи. Пропасть отделяет вкусы просвещенного француза от вкусов мелкого лавочника; трудно себе представить, что оба говорят на одном языке, может быть, учились в той же начальной школе. Такого разрыва нет в Японии. Одни и те же вещи нравятся всем. Вкусы рабочего Осаки или крестьянина Кюсю мало чем отличаются от вкусов токийского знатока.

В европейских странах, а тем паче в Америке эстетике отведено весьма скромное место: она связана с досугом людей (да и то не всех). Японец не забывает о канонах красоты ни когда обедает, ни когда, кланяясь, обменивается визитными карточками, ни когда проезжает мимо Фудзиямы в тесном переполненном вагоне, ни когда беседует с приятелями. Можно сказать, что вся его жизнь связана с эстетическими нормами.

"На нашу еду приятнее глядеть, чем ее есть", - сказал мне один японец. Нужно сказать, что японцы в еде скромны, и гурманы порой направляются в китайские рестораны. В Китае никогда не знаешь, что ешь, - вкусно, но загадочно; китайская кулинария наряду с французской - сложнейшее искусство. Японская кухня значительно проще, рыба на тарелке выглядит рыбой, грибы - грибами; бамбук - бамбуком. Сложность японского обеда не в характере блюд, а в их сервировке. Рыба, креветки, курица, редька, морская капуста - все это требует соответствующей посуды. Прекрасны и лакированные чашечки, в которых подают рис, и длинные тарелочки для мелкой рыбы, и маленькие подносы в виде листьев. Перед едой и после нее японцы вытирают лицо и руки мокрой, крепко выжатой салфеточкой; для этих салфеток имеются особые подносики из бамбука, из дерева, из соломы.

43. Дорога из камней в Киото

Прежде я несколько недоверчиво относился к изделиям японского прикладного искусства: мне казалось, что на них слишком много драконов или хризантем. Теперь я знаю, что вещи сомнительного вкуса изготовляются главным образом на экспорт - они отвечают вкусам европейских и американских покупателей. Японцы не любят чрезмерного украшательства. Кустарь не скрывает природы материала орнаментом, напротив, он показывает ее, будь то дерево, камень, бумага, глина. На утвари, сделанной из дерева, видны все жилки.

Конечно, японцы не простаки, в дипломатии или в торговле они умеют быть хитрыми; но по своему характеру это скорее прямые люди. Откровенны они и в искусстве: прием обнажен. Во всем мире существуют издавна кукольные театры; в одних странах это театры марионеток, и актеры, спрятавшись, дергают ниточки; в других актер за ширмой или внизу, невидимый публике, управляет куклой руками. В Японии особенно славится кукольный театр Бунраку. Это отнюдь не детский театр, в нем идут классические трагедии, которые потрясают зрителей. Каждой куклой управляют три человека - актер и два помощника. Все они на сцене, помощники в капюшонах, закрывающих лица, актер с открытым лицом. Четыре действующих лица - три человека и одна кукла - проделывают те же движения. В том, что люди не спрятаны, - откровенность, присущая японскому искусству, и она никак не расхолаживает зрителей.

44. Актер театра Кабуки в гриме женщины

В театре Кабуки, который остается наиболее посещаемым театром Японии, я видел старую пьесу. Молодой самурай сражался с разбойниками. На сцене валялись бутафорские руки, ноги, головы, отсеченные самураем. Зрелище не пыталось прикинуться подлинной жизнью. Игра актеров была глубоко театральной, и она волновала переполненный зал.

Огромное впечатление произвел на меня древнейший из существующих театров мира - Но. Пьесы идут на языке, мало понятном огромному большинству зрителей; у многих с собой книжечки - они следят по тексту за монологами актеров. Но - не театр в нашем понимании этого слова: это скорее декламация под музыку и пение, нечто от обряда. На сцене один актер в маске, выходит он на сцену по особому мостику, который проходит по зрительному залу. Другой актер, поддерживающий с первым диалог, сидит на полу и в действии не участвует. Музыканты - они же хор. Многое в театре Но напоминает древнегреческую трагедию:и содержание старинных пьес, и роль хора, и буйство страстей в расхождении с неподвижностью маски. Театр Кабуки как-то поставил корнелевского "Сида"; мне кажется, что Но мог бы поставить "Царя Эдипа", - здесь слова Софокла звучали бы убедительнее, чем на сценах современных европейских театров.

45. Составление букета - большое искусство

В Токио имеются и мюзик-холлы и театры, ставящие американские фарсы. Но театр Но сохранился, он собирает зрителей. Дело не только в любви японцев к старине: театр не музей. Спектакли Но продолжают волновать зрителей, и это тоже показывает, насколько обострено их эстетическое восприятие мира.

В Токио, в Киото я видел превосходные ботанические сады; в них собраны богатые коллекции растений, там работают видные ученые. Такие сады существуют в Москве, в Париже, в Калькутте, в Лондоне, словом, повсюду. Но в Наре я видел ботанический сад, какого нет нигде: в нем собраны десять тысяч растений, упоминаемых в древнейшем сборнике японской поэзии "Манесю". Этот сборник ("Десять тысяч листьев") был составлен в конце восьмого века: в нем главным образом стихи ("танки") седьмого и восьмого веков.

В десятом веке был составлен другой сборник стихов - "Кокинсю". В предисловии Цураюки писал: "У поэзии есть семя - сердце человека. Она растет среди тысячи листьев - слов. Многообразна в этом мире деятельность человека: когда он выражает свои заветные мысли словами, мы зовем это поэзией. Прислушаемся к пению соловья среди цветов или лягушки в воде - есть ли живое существо, лишенное песни? Поэзия движет небом и землей, трогает незримых богов и духов, вносит нежность в отношения мужчины и женщины, смягчает сердца суровых воинов. Поэзия существует с тех пор, как земля отделилась от неба".

46. Маска театра Но

В чересчур скупых, а подчас слабых переводах старая японская поэзия дошла до Европы и прельстила любителей. Она сложна в своей простоте. В танке тридцать один слог, в более поздней форме - хайку - семнадцать. Рифм нет; следовательно, нет той внешней приметы, которая помогает выдавать прозу за поэзию; рифмоплетство немыслимо. Лаконизм требует мудрости, а если таковой нет, превращается или в изложение чужой мысли, или в отсутствие всякой мысли. Почти каждый образованный японец сочинил в жизни несколько хайку. Конечно, из этого не следует, что в Японии миллионы поэтов. Для многих написать хайку значит показать, что он не профан; часто это только дань обычаю; но даже машинальные жесты накладывают на человека свой отпечаток. Можно со скуки напиться, можно взять почитать детективный роман, можно и написать хайку. Как бы ни было банально и плоско такое произведение, автор если и не возвысился, его сочиняя, то, во всяком случае, не принизил при этом своего человеческого образа.

Я говорил, что религия привлекает японцев красотой пагод, живописностью процессий, поэтичностью легенд. Существует множество праздников - то праздник обожествленной лисицы, то праздник цветов, то праздник огня - с шествиями, с музыкой, с танцами. Буддизм и конфуцианство, придя из Китая, изменили свой облик: если в Китае они основывались на этике, то в Японии их оплотом стала эстетика. Веками феодальное строение общества принималось, как предписание высшей школы для составления букетов-лилия должна несколько превышать веточку, а из двух ирисов один должен быть повыше, другой пониже.

47. Свиток живописи и цветы в японском доме

"Вы говорите об искусстве составления букетов, - может воскликнуть в недоумении читатель, - а откуда появились те миллионы рабочих, которые первого мая заполнили площади японских городов?" Другой скажет: "По-вашему, японцы только и делают, что сочиняют стихи. Но вот передо мной статистика. Едва оправившись от военного разгрома, японская промышленность начинает соперничать с американской. Недавно газеты сообщили, что в Америке фабриканты швейных машин негодуют-помилуйте, в Панаме, у них под носом, люди покупают швейные машины японского производства". Все это правда. Правда и то, что рабочие, участвующие в грандиозных демонстрациях, высоко ценят искусство составлять букеты, а инженеры, работающие на фабриках швейных машин, порой сочиняют хайку.

48. Куклы театра Бунраку

В Индии есть богатые люди, которые подражают английскому образу жизни, они не хотят говорить на хинди, они предпочитают рису с перцем ("керри") пресные пудинги, зачитываются поэзией Эллиота, следят за последними лондонскими модами. Рядом с ними миллионы их соотечественников живут, как жили тысячу лет назад. Каждый японец в течение одного дня столько-то часов живет по-европейски или по-американски, столько-то часов-традиционной японской жизнью. Два разных мира в нем существуют. Я не скажу, что это сосуществование можно всегда назвать мирным.

49. Куклы театра Бунраку

Писатель Дзюнитиро Танидзаки, о последнем романе которого я упоминал, - автор нашумевшей в Японии статьи "Похвала тени". Говоря, что японцы не выносят яркого света, Танидзаки утверждал, что современная техника убивает красоту, необходимую японцам, как воздух. Он обличал отопительные приборы, фаянсовые ванны, приходящие на смену деревянным, белые стены больниц, металлические инструменты хирургов, чересчур яркое освещение в домах, даже клозеты, говоря, что "из всех построек японского типа уборная наиболее соответствует поэтическому вкусу". Считая, что японцам присуще искать красоту не в свете, а в сумерках, Танидзаки вместе с тем признавал, что нельзя остановить ход времени, он только мечтал: "Я желал бы снова вызвать к жизни постепенно утрачиваемый нами "мир тени", хотя бы в области литературы. Мне хотелось бы глубже надвинуть карнизы над дворцом литературы, затемнить его стены, отвести в тень то, что выставлено напоказ". Со времени опубликования "Похвалы тени" прошло много лет, жизнь еще отчетливее показала, что назад пути нет. А Дзюнитиро Танидзаки написал роман о сексуальной жизни, в котором выставил напоказ то, что обычно остается в тени. Однако не следует думать, что тревога, высказанная в статье "Похвала тени", необоснованна. Перед каждым японцем стоит все тот же проклятый вопрос: как сочетать прогресс с национальным характером народа?

50. Японские школьники

В пригородах Токио можно увидеть странные дома, японцы их иногда называют "бунка дзютаку" - "дома культурного типа" Это традиционные японские домики с пристройкой в европейском стиле. Спят обитатели таких домов в японской части, а гостиная расположена в европейской пристройке - там и кресла и диваны. Дома эти некрасивы - два разных стиля враждуют между собой. Синтез - не механическое сложение. Во всех областях, особенно в искусстве, японцы жаждут найти синтез.

51. Японские школьники

Возле Ниигаты я видел собрание работ художника Тэцудзо Сато, который умер преждевременно несколько лет назад. Это сильный живописец, но на него, бесспорно, повлияли Ван-Гог и Сутин. В музее Кобе я видел пейзажи окрестностей этого города, сделанные талантливым художником. Нетрудно было установить родство его работ с Утрилло. Часто я слышал споры - правы ли художники, которые поддаются влиянию европейской живописи?

Сто лет назад можно было говорить об обратном явлении - о влиянии японской живописи на французов. На портрете Золя, написанном Манэ, над столом писателя - японская гравюра. Это правдивая деталь - Золя был любителем японского искусства; это и признание - Манэ, стремившийся к более "плоскому" показу предметов, многому научился у Хиросиге и Хокусаи (он не знал тогда еще неизвестного Сяраку).

Что принесли японцы западным живописцам? Иное понимание перспективы, свежесть живописного восприятия, сочетание реальности пейзажа с лирической взволнованностью художника. В японских музеях я видел замечательные живописные работы далекого прошлого. Я не могу забыть весенний пейзаж; его автор, Хасэгава Тохаку, жил в шестнадцатом веке, но я воспринял эту вещь как современную. Я понимаю, что Моне или Писсарро в своих поисках повернулись к Японии, где острый рисунок не мог убить живопись, где безупречность линии не покушалась на полноту света, где художники, наблюдая природу, издавна знали взаимоотношения между цветом и светом. О влиянии японцев на французских импрессионистов много писали, и никому при этом не приходило в голову заподозрить французов в отсутствии самостоятельности.

(Французская живопись второй половины девятнадцатого и начала двадцатого века была, конечно, глубоко национальной и вместе с тем не страшилась чужеземных влияний. Немало иностранцев по происхождению вошли тогда в круг французских мастеров, писали Францию, и писали ее по-французски. Назову хотя бы Ван-Гога и Сислея. Это явление неизменно повторяется; в эпоху расцвета искусство той или иной страны притягивает к себе чужих мастеров. Эль Греко - грек - был выдающимся испанским художником, и Феофан Грек - разумеется, тоже грек - в своих иконах прекрасно выразил русский реализм и русскую лиричность.)

Французские живописцы во времена Курбе, Манэ и других блестящих живописцев прошлого века должны были разрешить труднейшую задачу: освободиться от окаменевшей линейной живописи эпигонов Энгра. Перед художниками Японии стоит теперь еще более трудная задача:создать живопись, которая, будучи современной, оставалась бы японской. Конечно, в Японии много художников искусных, да и талантливых, которые не ищут, а продолжают. Их техника высока, и мне кажется, что любой художник, работающий в традиционной манере, может, закрыв глаза, нарисовать цветок камелии, Фудзияму или женское личико. Но великий Сэссю не перерисовывал, а видел и находил. Когда я глядел на мертвые копии прошлого, я понимал, что художник Сато мог вдохновиться работами Ван-Гога (тем паче что Ван-Гог не раз вдохновлялся старыми живописцами Японии).

Японцы часто спорят: должен ли современный поэт писать танками, или ему следует искать новые формы, оправдано ли существование театра, где женские роли исполняют не актрисы, а актеры, может ли художник перейти на масляные краски? Конечно, об этом лучше всего судить самим японцам. Мне хочется только сказать, что в любой стране, в любую эпоху изменение форм жизни неизменно приводило к изменениям в искусстве. Я понимаю, что современных японских режиссеров и актеров интересуют советский, французский, английский театры; им есть чему поучиться в Европе, как европейцам есть чему поучиться у мастеров Но и Кабуки. Взаимные влияния сложны и порой порождают неожиданные явления. Меня не удивит, если на завтрашний театр Франции повлияет древний Но, как меня не удивит, если японцы многое возьмут у передовых театров Европы.

Эссеист Таникава в прекрасной статье "Душа японца" писал: "Иностранцы, узнав, что в каждом японском доме имеются любимые Картины, изображающие ландшафты или цветы, и что большинство японцев сочиняют "вака" и "хайку", часто думают, что японцы - художники и поэты по природе. Однако все это лишь результат привитых с детства привычек и заключенной в трафаретные рамки восприимчивости, здесь совершенно нет ничего индивидуального". Я, кажется, не принадлежу к тем иностранцам, о которых говорит Таникава; я понимаю, насколько далек инженер, сочиняющий хайку, от поэта. Но мне думается, что привычки, прививаемые с детства, играют огромную роль. Если приучить человека к тому, чтобы вешать на стену пейзаж, этот пейзаж будет неизменно перед его глазами, войдет в его жизнь. Культура народа связана с воспитанием, с наслаждением хороших привычек. Воспитание, конечно, не превращает японцев в художников или в поэтов, но оно предохраняет их от того механического одичания, которое грозит малоразвитому человеку, слепо перенимающему так называемый "американский образ жизни".

Один японский писатель мне рассказывал о некоторой американизации японского быта, а в конце беседы, как бы желая успокоить себя, сказал: "в общем, это не так страшно-Япония не раз показывала, что она может взять чужое и сделать его своим...". Мне думается, что он прав: Япония от себя не отречется. А в таком случае нет ничего страшного, если и меняются те или иные стороны быта. Да и подражание различным образцам европейского искусства не так уж страшно, если оно связано с искренними поисками своей формы и, разумеется, своего содержания. Самое существенное - душа народа. От американизации Япония защищена не столько крепостью вековых обычаев, сколько глубокой внутренней культурой - ее народ достаточно зрел для того, чтобы не соблазниться грошовыми погремушками, и он сохранил достаточно душевной молодости, творческого задора для того, чтобы не впасть в детство.